Перфекционистки, стр. 7

Это было странно. В детстве, отправляясь на каникулах в поход, Кейтлин и Джереми спали в одной палатке и часами играли в слова на заднем сиденье автомобиля. Почему же теперь они стали друг другу почти чужими?

Кейтлин откашлялась, посмотрела на фигурки из аниме, потом на Джереми.

– Ты, значит, часто сюда ходишь?

Джереми кивнул.

– Стараюсь приходить каждую неделю.

Кейтлин почувствовала, как слезы вновь подступают к глазам.

– Правда?

– Конечно, – ответил Джереми, засовывая руки в карманы. – Я скучаю по нему. – Он взглянул на нее. – А разве ты сейчас не должна быть на футболе?

Кейтлин сгорбилась.

– Тренер меня выгнала. – Она снова посмотрела на могилу брата. – И я захотела поговорить с ним.

– Мне это знакомо, – тихо ответил Джереми.

– Знаешь, иногда я не верю, что когда-нибудь смогу с этим смириться, – вздохнула Кейтлин.

Джереми взглянул на нее.

– А может, и не нужно? Может, это нормально?

Это было лучшее, что он мог сказать. Именно те слова, которых Кейтлин все время ждала от Джоша.

– Спасибо, – негромко сказала она.

Джереми заметно удивился.

– За что?

Кейтлин пожала плечами.

– За то, что приходишь сюда. За то, что разговариваешь с Тейлором. За понимание.

– Ясно. Не за что. – Джереми встал и отряхнул джинсы. – Я, наверное, пойду.

Кейтлин кивнула и, прежде чем успела подумать как следует, вдруг порывисто обхватила Джереми и крепко прижала к себе. Прошла секунда – и он тоже обнял ее в ответ. И стоя вот так, в тепле его обнимающих рук, Кейтлин поняла, что впервые после смерти брата не чувствует себя чудовищно одинокой.

3

Ранним утром в четверг Маккензи Райт в лоскутной юбке, с заколотыми сзади непослушными светлыми волосами, сидела на пассажирском сиденье в машине своей лучшей подруги Клэр Колдуэлл и вполголоса напевала симфонию «Из Нового Света» Дворжака. Миссис Рабинович, дирижер их сводного симфонического оркестра, требовала, чтобы вплоть до самого концерта они жили, дышали, засыпали и просыпались с этой музыкой. Маккензи отрешенно перебирала пальцами в такт мелодии, как будто ее виолончель стояла перед ней, а не была втиснута на заднее сиденье голубого «Форда Эскейп» Клэр.

– Эй? Земля вызывает Маккензи! – Клэр помахала рукой перед очками Мак.

Маккензи мгновенно сосредоточилась и поняла, что Клэр что-то рассказывала ей.

– Ой, прости. Я сегодня немного сама не своя.

Клэр сочувственно покосилась на нее, потом поджала идеально розовые губы.

– Я тоже, – призналась она. – Это собрание по поводу Нолана было просто ужасным. До сих пор не могу привыкнуть к тому… что он умер.

Маккензи повернулась к окну, разглядывая идеально зеленые лужайки перед проносившимися мимо домами. Нолан, возможно, и умер, но напоминания о нем были повсюду – его фотографии на стенах, выпуски новостей, в которых говорили о «случайной передозировке», утреннее объявление о том, что похороны состоятся в субботу, то есть всего через три дня. И еще это собрание, будь оно неладно. Директор показал те самые фотографии Нолана с размалеванным лицом, которые Мак собственноручно и анонимно слила в сеть из интернет-кафе. Кто бы сомневался, что в Бэкон Хайтс – самом стрессогенном месте на земле – даже поминальное собрание сделают таким, чтобы оно оказывало максимальное воздействие на психику.

Но куда более сильнодействующими были воспоминания самой Маккензи о той ночи.

– Давай сменим тему… – пробормотала она.

– Конечно! Ты уже получила расписание прослушиваний? – спросила Клэр.

При слове «прослушивание» очередной укол страха, как сосулька, вонзился в сердце Маккензи. Клэр говорила о прослушивании в Джульярдской музыкальной школе.

– М-м, угу. В следующую пятницу. В пять вечера.

– Да? – Клэр выпрямилась, тряхнула коротко стриженными светлыми волосами. Эта стрижка, с которой Мак выглядела бы просто чудовищно, превращала Клэр в прелестного маленького эльфа. Тень улыбки заплясала на ее лице. – У меня тоже, представляешь? Только в четыре. Значит, прямо перед тобой.

Капли пота выступили сзади на шее Маккензи. Мак и Клэр познакомились, когда им было пять лет, в музыкальном лагере для одаренных дошкольников и с тех пор были неразлучны. Их дружба была сплошным состязанием. Клэр яростно соперничала с Маккензи за место в оркестре и право диктовать, чем заниматься в пятницу вечером, но при этом оставалась единственным человеком, с которым у Мак было хоть что-то общее – ведь даже при всей мании совершенства, царившей в Бэкон Хайтс, лишь очень немногие понимали, на какие жертвы им приходится идти ради музыки. Мак и Клэр делились друг с другом всем: в кого они тайно влюблены, какого преподавателя музыки терпеть не могут и как порой им совершенно не хочется играть.

Сейчас они соперничали из-за поступления в Джульярд, куда, как известно, еще никогда не брали двух виолончелисток из одной школы. Скорее всего, и в этом году там не найдется места для них обеих. Впрочем, учитывая все, что произошло между ними в последнее время, Маккензи и сама не слишком этого хотела.

– Приехали. – Клэр остановилась перед «Королевством капкейков», одной из самых популярных кондитерских Бэкон Хайтс, расположенной прямо на городской площади. Вечерний дождь стих, но мостовая еще влажно блестела, а с уличных фонарей на тротуар падали капли. – Удачной репетиции.

– Спасибо, что подбросила, – сказала Маккензи, открывая дверь и бережно вытягивая с заднего сиденья футляр с виолончелью. Родители обещали, что, если она поступит в Джульярд, они выпишут для нее из Германии настоящий инструмент высшего качества – без него все равно не обойтись, если придется играть с профессиональными музыкантами, – но Мак любила свою виолончель. Она знала каждую ее причуду, каждую бороздку и царапинку на ее лоснящемся кленовом корпусе. Она даже имя ей дала: Муми-тролль.

– Всегда пожалуйста! – крикнула Клэр в окно. – Передай Блейку, что я его люблю!

– Угу, уж это непременно, – процедила Маккензи вслед отъезжающей Клэр.

Она заглянула в витрину «Королевства капкейков». Он был там, протирал стойку, невозможно сексуальный даже в фартуке в розово-белую полоску. Блейк Страстек, причина Армагеддона между Клэр и Мак.

Мак подружилась с Блейком в неполной средней школе и тогда же стала играть в его группе под названием «Черный вигвам». Они репетировали каждую неделю, но только в девятом классе Мак поняла, что Блейк нравится ей не просто как друг, а гораздо больше… Но она понятия не имеет, что с этим делать. Она стала задерживаться на репетициях, лезла из кожи вон, чтобы вместе с Блейком попасть в число исполнителей на фестивалях камерной музыки, а в летних музыкальных лагерях искала любую возможность оказаться рядом с ним. Единственный человек, которому Мак рассказала о своей любви, была Клэр.

Вот почему для нее стало таким потрясением, когда в прошлом году, во время поездки оркестра в Диснейленд, Клэр прибежала к ней с признанием.

– Блейк только что меня поцеловал! – шепотом сообщила она. – Но я не поцеловала его в ответ, я же знаю, что тебе он тоже нравится.

– Тоже нравится? – опустошенно повторила Маккензи, думая о Блейке, о его полных изогнутых губах, о густых взлохмаченных волосах. О его светло-голубых глазах – таких внимательных, с такими длинными ресницами. Маккензи была от него без ума уже целую вечность, это правда, но Клэр никогда раньше не говорила, что он и ей нравится. Ни разу.

– Значит, я скажу ему «нет», правильно? Ведь ты в него влюблена! Поэтому даже если он мне очень-очень нравится, то будет просто ужасно, если мы начнем встречаться! Ведь правда же? – продолжала щебетать Клэр.

– Нет! – в ужасе выдохнула Маккензи. Если на свете и могло быть что-то ужаснее, чем увлечение Клэр Блейком, то только то, что Блейк узнает о ее любви. – Нет, все в порядке… – запинаясь, выдавила она. – Он твой.

«Так даже лучше, ты и сама прекрасно это знаешь», – твердила себе Маккензи. Мальчики отвлекают от самого главного. Но это не значило, что она до конца простила Клэр. Ведь она считала Клэр лучшей подругой, которой можно рассказать о чем угодно. Короче, Клэр следовало быть осмотрительнее.