Источник счастья, стр. 63

— Да здравствует демократия!

— Долой войну!

— Городовых на фонари!

— Мир хижинам, война дворцам!

Голоса были визгливые, в основном женские. От криков закладывало уши. Молодой рабочий, в кепке, в чёрном, с чужого плеча, пальто, приостановился, впился опухшими глазами в лицо Данилова. Сплюнул прилипший к губе окурок и заорал шальным фальцетом:

— Офицерье к стенке!

Таня сильно потянула полковника за руку.

— Пройдёмте переулком.

Пока шли пешком до Брестской, он рассказал, что царь подписал отречение в пользу великого князя Михаила Александровича. Это произошло в ночь со второго на третье марта в Пскове.

— В Петрограде хаос, ужас, войска переходят на сторону восставших. Михаил тоже отрёкся. Что будет дальше, неизвестно.

— А как же Александра Фёдоровна, дети? — спросила Таня.

— Они в Царском, больны корью.

— Вы папе уже сказали?

— Нет. Пока только вам.

По Тверской шагала ещё демонстрация, те же знамёна, банты, крики:

— Долой правительство!

— Долой войну!

— Долой немку!

Не было уже никакого правительства. Некому продолжать войну. Полки бунтовали, дезертировали тысячи солдат, офицеров расстреливали или забивали насмерть. Александра Фёдоровна в Царском Селе, беспомощная и потерянная, с больными детьми, ждала мужа, полковника Романова.

Петроград был в крови и копоти. Московские мостовые пока покрывались только слоем подсолнечной шелухи. С торговых домов фирм — поставщиков императорского двора сшибали двуглавых орлов. Выли гудки бастующих заводов. В лавках били стекла. Города наполнялись дезертирами и уголовниками. В редакции популярного журнала «Нива» энергично стучали пишущие машинки.

Вечером главный врач госпиталя собрал всех в своём кабинете.

— Господа, царь отрёкся от престола. Манифест подписан. Россия свободна.

Кто-то стал аплодировать, кто-то жал руку соседу. Все поздравляли друг друга, даже шампанское появилось. Михаил Владимирович сидел в углу, низко опустив голову.

— Профессор, что с вами? Неужели не рады? Мы все так ждали этого, теперь начнётся совсем другая, новая жизнь. Нет больше самодержавия, нет!

Михаил Владимирович поднял голову, оглядел всех и тихо произнёс:

— Я царский генерал. Я присягу давал. Мне, господа, радоваться нечему.

Утром 6 марта Таня и Павел Николаевич обвенчались в Храме Большого Вознесения.

Глава двенадцатая

Пётр Борисович привык мало спать и легко переносил бессонные ночи. Его новая подружка Жанна была неутомима. Впервые за многие годы он уже вторую неделю подряд обходился без стимуляторов. Жанна скакала на нём или под ним удивительно долго и не только профессионально, но самозабвенно, минут по сорок, два-три раза за ночь. Галоп сменялся томительно медленной трусцой, потом рысь, опять галоп, электрическая судорога взмыленных тел, прохладный душ, короткий крепкий сон, и все сначала.

«А может быть, и не надо ничего, никаких биологических фокусов? — думал Пётр Борисович, нежась ранним утром в джакузи. — У девочки бешеная энергетика. Роскошная зверушка, ничего никогда не говорит, молчит или стонет, поскуливает страстным басом. Вот он, мой эликсир молодости. Ни тебе давления, ни сердечной боли».

Давно уже Петру Борисовичу не было так хорошо. Впрочем, в глубине души он понимал, что дело вовсе не в роскошной зверушке Жанне. Гонка, начавшаяся в новогоднюю ночь в Куршевеле, длилась шесть лет. Сейчас он вышел на финишную прямую.

Чутье не обмануло его, когда он заставил Ивана Зубова связаться с профессором Мельником. Сам по себе профессор был пустым местом, хвастуном и попрошайкой, но через него удалось выйти на бесценную фигуру, реального свидетеля и участника событий, которые так интересовали Петра Борисовича.

Фигуре этой скоро исполнялось сто шестнадцать лет. Пусть это была развалина с парализованными ногами и трясущейся челюстью, пусть вид Федора Фёдоровича Агапкина вызывал жалость и отвращение, но сам факт существования этого дореволюционного ископаемого наполнил измученное сердце Кольта жгучей целительной надеждой.

Через свои старые связи отставной полковник ФСБ Зубов сумел выяснить, что бывший ассистент профессора Свешникова — не фикция, не самозванец, выживший из ума. Он единственный из сотрудников секретного отдела ОГПУ, кому удалось уцелеть после всех процессов тридцатых и пятидесятых. Он последний представитель московского отделения ложи розенкрейцеров. Он выжил и жил бесконечно долго, как будто специально для того, чтобы в ноябре 2005 года Пётр Борисович Кольт явился в его квартиру, пропахшую ароматическим дымом, и услышал от него всё, что хотел услышать.

Неважно, сколько пришлось потратить сил и денег, чтобы общение Агапкина и Кольта стало сугубо конфиденциальным. Ветеран-чекист находился под опекой того ведомства, которому отдал лучшие годы своей огромной жизни. Кроме каких-то иногородних троюродных племянников и племянниц, он не имел родственников. Он был генералом в отставке и официально числился внештатным консультантом. Голова его работала отлично. Его берегли и охраняли как кладезь информации и живую реликвию, но не потому, что надеялись через него узнать тайну метода профессора Свешникова.

— Несколько удачных опытов — это ещё не метод, — сказал полковнику Зубову его бывший коллега, молодой майор архивист, — профессоров и академиков, занятых этой темой, под крышей Института экспериментальной медицины и под прочими научными крышами работало больше дюжины. Богомолец, Заварзин, Савич, Тушнов. Вытяжки из желез, моча беременных женщин, всякие восточные дела. На фоне сегодняшнего развития биологии и медицины это пещерный век.

Хитрый Иван Анатольевич не стал в разговоре с майором подчёркивать свой интерес именно к Свешникову. С самого начала он придумал легенду, будто его шеф Пётр Борисович Кольт на старости лет увлёкся историей эзотерических учений. Заболел он этим после того, как посетил раскопки древнего монастыря в Вуду-Шамбальском автономном округе, и теперь у него в голове рождаются всякие проекты. Строительство музея, съёмка серии документальных фильмов.

— Федора Фёдоровича снимать нельзя, — предупредил майор.

— Вот именно поэтому шеф хочет пообщаться с ним лично.

Ничего странного в новом хобби олигарха не было. Мало ли как развлекаются очень богатые люди? Кто-то собирает антиквариат, кто-то покупает футбольные команды, кто-то живёт на яхте и путешествует по земному шару, чтобы иметь свою личную весну круглый год. Пётр Борисович Кольт нашёл для себя вот такую забаву — древние культы, раскопки, оккультизм в истории спецслужб.

Первые несколько встреч со старцем прошли мучительно. Агапкин мог часами рассказывать о шлемах для передачи мысли на расстоянии, о расшифровке древних рукописей и шпионских кодов, об экспедициях на Белое море и на Тибет, о переливании крови и скрещивании людей с обезьянами. Но как только звучало имя Свешникова, у него начинал крупно трястись подбородок и он бормотал жалобно:

— Что вам от меня нужно? Я ничего не помню.

Так прошёл месяц, два. Зубов и Кольт почти потеряли надежду, но однажды, к концу очередной беседы, в усталом бормотании Агапкина вдруг прозвучало несколько странных фраз:

— Если он узнает, что это от меня, не отдаст ни за что. Он хочет, чтобы я мучился вечно. Он уверен, что вот так я наказан и справедливость торжествует.

Сказав это, старец горько заплакал. Зубов растерялся, а Кольт вдруг сделал нечто неожиданное. Он достал платок, вытер слёзы с пергаментных щёк и стал гладить старца по голове, как маленького ребёнка, приговаривая:

— Ну, все, все, успокойся. Я с тобой, ты больше не будешь мучиться, плохое закончилось, впереди только хорошее, он простит тебя и все отдаст.