Волкодавы СМЕРШа. Тихая война, стр. 8
И, потеряв интерес к потрепанным курсантам с разбитыми в кровь лицами, кивнул двум очередным «счастливцам»:
– Теперь ты и вон ты. Шаг вперед. Гимнастерки и ремни – долой. Что делать – знаете, видели. Чего не стоит делать – слышали. А кто прослушал, того придется наказать. Покажите мне другой бой. Вперед…
– Полей, – Сашка шумно умылся и высморкался под ноги. Потрогал рукой зудящую челюсть. Вроде бы не сломана, просто ушиб. Но ссадина наверняка вышла здоровенная, аж вся щека огнем горит.
– Спасибо, братишка. Моя очередь, давай помогу. Не шибко я тебя? Без обид? Как звать-то?
– Да нормально, какие уж тут обиды, – угрюмо буркнул бывший «противник», стягивая кое-где заляпанную кровью, изгвазданную глиной и раздавленной травой нижнюю рубашку и подставляя грязные ладони под струю воды. С полминуты он умывался, отплевываясь, затем вытерся той же самой рубахой, вывернув ее наизнанку – все равно теперь не наденешь, стирать придется. Взглянул на товарища по несчастью:
– А звать меня Костя. Паршин фамилия. Ломжинский погранотряд, семнадцатая застава, младший лейтенант.
– Коллега, значит, – усмехнулся разбитыми губами Александр, представляясь в ответ. – Я отчего-то так сразу и подумал. Ну, стало быть, будем знакомы, товарищ младший лейтенант.
– Будем, товарищ младший лейтенант. Хотя какие тут у нас звания… Вот отучимся, глядишь, и новые петлицы получим.
Пограничники крепко пожали друг другу руки, закрепляя столь неожиданно начавшееся знакомство. Ни тот ни другой пока еще не знали, что военная судьба свела их надолго, если не навсегда…
Глава 3
Лагерь жил своей жизнью, вчерашние красноармейцы, пограничники и милиционеры постепенно превращались в бойцов особого назначения, элиту советской контрразведки. Как сказал на одном из вечерних построений начальник спецкурсов, которого курсанты знали под псевдонимом «Первый»:
«Запомните, товарищи бойцы, в нашей армии и органах все равны. Советское командование одинаково ценит каждого бойца, сражающегося за свободу и независимость нашей Родины, за освобождение ее от ига немецко-фашистских оккупантов и их европейских прислужников. Но вы – особый случай. Вас готовят так, чтобы каждый из вас стоил в бою не одного, не двух фашистов, а десятка. Идет война, которую товарищ Сталин по праву назвал Великой Отечественной. И каждый советский человек – солдат этой войны. И тот, кто сдерживает натиск вражеских полчищ на передовой, и тот, кто кует в тылу оружие нашей грядущей победы, терпя лишения и голод, и тот, кто партизанит за линией фронта. Но есть и еще одна война; война тайная, о которой не пишут в газетах и не снимают кинолент. Наша с вами война. И вы ее первые и последние солдаты. Уже совсем скоро вам предстоит встретиться в бою с теми, кто считает себя лучшими и непобедимыми, элитой германской армии и разведки. Ваш противник – немецкие разведчики, диверсанты, шпионы. Они прекрасно подготовлены, но мы готовим вас еще лучше. Они думают, что им нет равных, но уже совсем скоро вы докажете, как глубоко они ошибались…»
За месяцы обучения их и на самом деле научили многому. Еще летом Александр даже представить себе не мог, на что способно его тело даже без оружия. А уж с оружием-то и подавно. Практически все курсанты отлично стреляли – навскидку, в движении, в условиях плохого освещения; хотя находились и уникумы, без оптики укладывающие все пули серии выстрелов не просто в мишень, а в строго определенную ее точку – голову, конечности или места расположения жизненно важных органов.
Они умели пользоваться любым холодным оружием и приемами рукопашного боя, который весьма сложно было бы отнести к какому-то одному конкретному стилю. Точнее, это был причудливый сплав сразу нескольких боевых методик, практически исключающий грубые и мощные «прямые» удары. Их учили работать плавно и мягко, используя энергию противника против него самого. К удивлению бойцов оказалось, что кулаки и ступни – не самое главное в бою: работали в основном предплечьем, плечом, бедром, коленом, даже всем корпусом. Просчитать маневр противника, в последний миг пропустить его мимо себя, провести короткий, практически незаметный взгляду прием, лишая врага устойчивости, опрокидывая или выбивая из руки оружие. И следом, продолжая начатое движение, добить двумя-тремя отточенными, экономными ударами. Или взять на болевой, которых, как оказалось, имелось превеликое множество. Ну, и так далее…
Упор при обучении ножевому бою делался в основном на «НА-40» – «нож армейский образца 1940 года» – основную модель, массово поступившую в войска в сорок первом году. Из объяснений инструктора Александр узнал, что этот клинок приняли на вооружение РККА после недавней войны с белофиннами, где противник успешно использовал в ближнем бою ножи «пуукко», более известные в народе, как «финка». В принципе, подобные ножи существовали и раньше, к примеру, части НКВД вооружали «ножами норвежского типа» еще с 1935 года, но «НА-40» кое в чем от них отличался. Особенно востребованным он был в подразделениях фронтовой разведки и автоматчиков, которым, по понятным причинам, штыков не полагалось. Узкое пятнадцатисантиметровое лезвие со скосом обуха типа «щучка» (против двенадцати сантиметров с практически прямым обухом у «финки НКВД»), деревянная рукоять и S-образная гарда, загнутая со стороны лезвия не к рукояти, а в противоположную сторону. Такая необычность стала понятна на первых же занятиях, поскольку способствовала нанесению двух базовых ударов – снизу вверх в корпус при прямом хвате и сверху вниз в шею при обратном. Впрочем, уже через несколько недель бойцы обучились еще множеству хитрых ударов, равно как и искусству метания в цель всего, что вообще способно втыкаться, от ножа или штыка до малой пехотной лопатки, саперного тесака или плотницкого топора. А заодно получили негласное добро на переделку стандартной рукоятки под свою руку, благо в лагере имелись и собственные мастерские. В личное время, разумеется, как иначе?
Обучали их и навыкам проведения экспресс-допросов в полевых условиях, на местном жаргоне называемых «экстренным потрошением», поскольку времени на транспортировку особо ценного пленного могло и не быть, и следовало уметь получить достоверную информацию немедленно, передав ее по радио. Кое-что из этих новых умений немного шокировало, кое-что воспринималось как само собой разумеющееся. Да и жалеть противника, равно как и видеть в нем человека, их отучили практически сразу. На одном из занятий Старик, курировавший Сашкину группу, показал всем обещанные фотографии, просмотрев которые практически все испытали настоящий шок. Да, многие из курсантов воевали, кто-то – не только на этой войне. Видели и кровь, и разорванные в клочья тела как своих товарищей, так и врагов. Но никто даже представить себе не мог, что человек, пусть даже и обряженный в фельдграу, форму подразделений СС или набранный из местных предателей полицай, способен творить столь чудовищные злодеяния.
Шагающий между рядами парт Старик ровным, лишенным всяких эмоций, голосом комментировал розданные курсантам жуткие фотокарточки:
– Смотрите, запоминайте. На всю жизнь запоминайте. Здесь нет ни одного постановочного фото. Все, что вы видите, задокументировано под протокол в присутствии свидетелей. И настанет срок, каждый из тех, кто это сделал, будет покаран по всей строгости закона. Если, конечно, доживет. В чем я лично сомневаюсь.
– Но, товарищ инструктор, – подал голос один из курсантов. – Как же это можно, девчонок-то… ну, это самое? Снасильничать? Совсем же малолетки!
– Вероятно, они считают, что ИМ – можно. Всех остальных жителей этой деревни, в основном женщин, детей малого возраста и стариков, заперли в сарае и сожгли. А самых молодых женщин и девочек-подростков после совершения надругательства оставили для устрашения. Все они умерли от кровотечений и разрывов половых органов. А вот этим женщинам и девушкам выкололи глаза, отрезали груди и вырезали на коже пятиконечные звезды. При этом все они еще были живы. Так фашисты решили их… наказать за то, что прятали раненых красноармейцев. Кроме того, у одной из них нашли при себе комсомольский билет. Вы видели, куда они его прикололи штыком.