Письма к подруге, стр. 1

Фаина Раневская

Письма к подруге

От редакции

Фаина Георгиевна Раневская и Эсфирь Соломоновна Ицкович познакомились в далеком 1905 году, когда одиннадцатилетняя Эсфирь вместе с родителями приезжала в Таганрог. Ее отец, нефтепромышленник и коммерсант Соломон Ицкович, был компаньоном отца Фаины Гирша Фельдмана.

Девочки подружились. Пожалуй, не подружиться они и не могли, поскольку у них было много общего. Почти ровесницы. Обе были застенчивыми мечтательницами и грезили о сцене, несмотря на свои физические недостатки – Фаина сильно заикалась, а у Эсфири от рождения левая нога была немного короче правой, отчего она заметно прихрамывала. Как оказалось, и в будущем у них жизнь сложилась схоже – обеим судьба уготовила одиночество.

Заветная мечта сбылась только у Фаины. Эсфирь оставила мечты о сцене и стала бухгалтером. Октябрьская революция надолго прервала их дружбу. Они потеряли друг друга в водовороте событий на несколько лет. Фаина думала, что Эсфирь с семьей уехала за границу (из Баку в то время было несложно перебраться в Персию), а Эсфирь думала то же самое о Фаине.

Но обе они остались в Советском Союзе в отрыве от своих семей (еще одно сходство между ними). Эсфирь жила в родном Баку, а Фаина кочевала по стране, переходя из труппы в труппу. В 1925 году судьба занесла ее в Бакинский рабочий театр. Побывав на одном из спектаклей, Эсфирь узнала Фаину, и их былая дружба возобновилась.

Они жили в разных городах (Раневская в начале тридцатых осела в Москве) и переписывались. Переписывались долго, более сорока лет, вплоть до отъезда Эсфири Соломоновны в Израиль. Последнее сохранившееся письмо Фаины Раневской датировано маем 1974 года.

Раневская делилась с подругой детства самым сокровенным. Эсфирь Соломоновна, так и не ставшая актрисой, жадно интересовалась столичными театральными новостями, а Фаина Георгиевна могла писать ей обо всем без утайки, потому что знала – все написанное останется между ними.

К сожалению, до нас дошла только часть писем великой актрисы. После смерти Эсфири Соломоновны, которая скончалась в 1986 году в израильском городе Холоне, ее домашний архив – письма, документы и фотографии – долгое время хранился у дальних родственников. Они иногда рассматривали фотографии, но писем не читали. Часть архива пришла в негодность – отсырела во время аварии водопровода – и была выброшена. Какое сокровище хранится в старой картонной коробке, выяснилось лишь в 2014 году благодаря правнучке двоюродного брата Эсфири Соломоновны. Она решила написать историю своего рода, обратилась к семейным архивам и прочла сохранившиеся письма.

Письма Фаины Раневской были предоставлены для публикации нашему издательству при условии сохранения в тайне имен их нынешних владельцев.

В одном из израильских издательств готовятся к выпуску письма великой актрисы, переведенные на иврит, но наше издание является первой их публикацией.

Письма Фаины Раневской

Здравствуй, милая моя Фирочка!

Вчера была премьера «Патетической сонаты»! Уж и не верила, что доживу до этого дня, но дожила! Ты не представляешь, как я счастлива! То и дело щиплю себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Все руки в синяках от этих щипков. Павла Леонтьевна [1] смеется надо мной и говорит, что с ней когда-то тоже было нечто подобное, в Одессе, у Долинова [2]. Но разве труппу Долинова можно сравнить с Камерным театром?! Я хожу и пою: «Ка-мер-ный те-а-а-атр! Ка-мер-ный те-а-а-атр! Я слу-жу в Ка-мер-ном те-а-а-атре!» Ты же знаешь, как я об этом мечтала!

Я рада безмерно, а Павла Леонтьевна рада больше моего. Если бы ты только слышала, сколько комплиментов наговорила она мне вчера после спектакля. Разве что только «второй Комиссаржевской» [3] не назвала. Мы так радовались, что потом даже немножко поплакали. У нас так всегда – как сильно радуемся, так начинаем вспоминать и непременно плачем.

Ах, Фирочка, если бы ты только слышала, как мне вчера аплодировали! Кричали «браво», а кто-то из задних рядов даже крикнул: «Зинка – молодчина!» Да, милая моя, нравы сильно изменились. Теперь в столичном театре можно выражать свой восторг подобными криками. Хорошо еще, что не свистят, как случалось в вашем рабочем театре [4].

Я ужасно трусила. Боялась лазить по декорациям. На сцене построили целый дом, моя Зинка жила на самом верху, а я ужасно боюсь высоты, да и конструкция получилась весьма хлипкой, того и гляди развалится. Спасение только в том, чтобы не смотреть вниз, как только посмотрю, так сразу же начинает кружиться голова. Признаюсь тебе честно, что я таких новшеств не понимаю. Но Таиров [5] всякий раз должен сделать нечто особенное, иначе за постановку браться не станет. Придется привыкать.

Здесь вообще ко многому приходится привыкать. Пока шли репетиции, я не хотела писать тебе о театре. Зачем писать, если я каждый день ждала, что меня прогонят прочь? У Таирова строгие порядки. Если он поставит на человеке крест, так это навсегда. Недавно ушла одна актриса, пробывшая в труппе чуть больше моего. Таиров решил, что она «безнадежна» (это его любимое слово), и расстался с ней. Я боялась, что то же самое произойдет со мной. Теперь уже не боюсь. Вчера после спектакля он сказал мне: «Я в вас не ошибся». Это для меня как орден. Высшая награда. Это означает, что он меня принял и я буду играть в Камерном театре. Безмерно благодарю судьбу за то, что она свела меня с Алисой Георгиевной [6]. Без ее помощи я никогда бы не попала сюда. Таиров невероятно разборчив (и так же невероятно придирчив). У московских актеров еще есть шанс обратить на себя его внимание успехом в какой-нибудь постановке, но у провинциальной актрисы таких шансов нет. Где бы Таиров мог увидеть меня? На какой сцене? Алиса Георгиевна – моя благодетельница. Я ей безгранично обязана, но все же должна отметить разницу между ней и Павлой Леонтьевной. Я ожидала, что она станет моей советницей и наставницей, как Павла Леонтьевна. Я вправе была этого ожидать, ведь мы столько лет знакомы, а в Камерном многое не так, как в других театрах. Я нуждалась и продолжаю нуждаться в советах, но Алиса Георгиевна ничего мне не советует, только говорит «хорошо» и «не очень хорошо» (это заменяет у нее слово «плохо»). Учит меня только Таиров, но он строгий, и я его боюсь. Лишний раз не переспросишь, если что-то осталось непонятным. К другим актерам за советом лучше не обращаться. Одна только Ниночка [7] (ты должна ее помнить, это племянница А.Г.) иногда выручает. Многим она помочь мне не может, потому что опыта у нее маловато, но благодаря ей я хотя бы знаю, кто где сидит в здешней синагоге [8], и первую роль в театре я тоже получила благодаря ей. Это она убедила Таирова в том, что я смогу сыграть проститутку Зинку. А то просидела бы я без роли до следующей постановки. Ты только представь – я играю Зинку, Алиса Георгиевна играет девушку Марину, и мы вместе влюблены в одного парня! Мы – соперницы! Я соперничаю с самой Коонен, пусть даже только по ходу действия! Павла Леонтьевна предостерегает меня от того, чтобы я не слишком «увлекалась», как она выражается, чтобы не «заслоняла Солнце», то есть не затмевала бы на сцене Алису Георгиевну. Мне смешно! Ну как могу я «заслонить» саму Коонен? Павла Леонтьевна безмерно любит меня и потому сильно преувеличивает мои способности. Мне хотя бы близко подойти к Коонен, не сейчас, а через несколько лет, и я была бы счастлива!