Последний суд, стр. 5

Все его попытки приподнять настроение погрустневшему Мюллеру так и не возымели успеха. Больше того, узнав, что его проблема могла быть решена таким простым способом, он совсем огорчился.

— Я даже представить не мог, что вид этой картины так расстроит меня, — сказал Мюллер, с трудом взяв себя в руки. — Боюсь, ваши хлопоты были напрасны. Мне очень неловко обращаться к вам с подобным предложением, но все же: вы не могли бы помочь мне избавиться от нее? Может, у вас получится пристроить ее на какой-нибудь аукцион? Боюсь, я не вынесу присутствия этой вещи в своем доме.

Аргайл состроил гримасу, давая понять, что положение на рынке в данный момент очень сложное. Все зависит от того, за сколько Мюллер купил картину и сколько хочет за нее получить. Предложение его обрадовало, хотя в душе он придерживался очень плохого мнения о людях с большими деньгами.

Мюллер сказал, что приобрел полотно за десять тысяч долларов, не считая комиссионных, однако готов продать его дешевле.

— Пусть это будет мне уроком: впредь буду знать, как покупать картины, не глядя. Будем считать это налогом на глупость, — сказал он со слабой улыбкой, и Аргайл снова проникся к нему теплым чувством.

После недолгих переговоров они сошлись на том, что Аргайл отнесет картину в торговый дом, а сам до назначенной даты торгов попытается найти покупателя, согласного взять ее дороже.

Аргайл покинул дом Мюллера все с той же картиной под мышкой, но уже с чеком в кармане в качестве аванса за будущие услуги.

Он обналичил чек в банке и съездил в торговый дом, где сдал картину в оценку и записался на участие в ближайших торгах.

ГЛАВА 3

«Никакого толку, — подумала Флавия, оглядывая завалы папок и документов, загромождавших ее кабинет. — С этим нужно что-то делать». Сегодня она пришла на работу, в офис управления по борьбе с кражами произведений искусства, поздно. Целый час она пыталась дозвониться в различные организации и абсолютно безрезультатно.

Ведь сегодня, слава Богу, уже сентябрь, а не август, когда весь Рим срывается в отпуск. И нет домашнего матча местной футбольной команды. Она сама убегала с работы, когда «Рома» или «Лацио» играли ответственный матч. Действительно, какой смысл сидеть в офисе, если все итальянское правительство смотрит футбол? В такие дни даже грабители давали полиции передышку.

Но сегодня все эти объяснения не работали, и тем не менее никого из служащих не было на месте. Она позвонила министру внутренних дел с важным сообщением, но услышала в ответ, что и секретарь, и помощник секретаря, и заместитель помощника секретаря — короче, все, от уборщицы до министра, страшно заняты и никак не могут принять у нее телефонограмму. В конце концов выяснилось, что министерство устраивало банкет для иностранной делегации. Как обычно, за счет налогоплательщиков, подумала Флавия. Ох уж эти встречи на высшем уровне, международные конгрессы и деловые банкеты, где государственные мужи и адвокаты шушукаются по темным углам, договариваясь, как оправдать утечку финансов и обойти какой-нибудь пункт Брюссельского договора — так, чтобы, соответствуя букве закона, по сути, нарушить его. Подобные встречи регулярно проходят по всему континенту и ложатся тяжелым грузом на плечи налогоплательщиков. И в этом заключается смысл Европейского сообщества? Нелепость какая-то. Неудивительно, что страна катится в пропасть.

Флавию снова охватил трудовой порыв, хотя никакой интересной работы в перспективе не предвиделось.

Она подумала про Аргайла. Он уже более или менее оправился от пережитого в Париже потрясения и снова включился в работу. Его вчерашний клиент поручил ему продать картину — чем-то она ему не понравилась — за десять процентов комиссионных. Весь сегодняшний день Аргайл собирался посвятить выяснению происхождения картины в надежде поднять ее стоимость. Горя воодушевлением, он отправился в библиотеку.

Флавия понимала, как он маялся от безделья в последние месяцы, поскольку и сама оказалась сейчас в таком положении. Но Джонатан страдал от того, что в торговле картинами наступил кризис, а она — от того, что все крупные мошенники перебрались в Чехию — единственное место в Европе, где украсть произведение искусства еще легче, чем в Италии. В стране спагетти остались только мелкие воришки, которые совершенно не интересовали Флавию.

Так, чем же заняться? Не уборкой же, как посоветовал негодный Аргайл. На полу ее маленького кабинета лежали десятки папок с делами. В кабинете ее босса, генерала Боттандо, не рассортированных дел было в два раза больше. На другом конце коридора в кабинетах остальных сотрудников, напоминавших размерами кроличьи садки, находилась примерно половина дел, числившихся в архиве. Они служили подставками под кофе, импровизированными половыми ковриками, их подкладывали под ножки письменных столов.

Организованность и аккуратность никогда не были сильными сторонами Флавии, и самой себе она могла признаться, что в этом отношении ничуть не лучше остальных своих коллег. Единственное исключение составлял Боттандо. Но Боттандо — босс и может переложить рутинную работу на плечи подчиненных. Иногда из глубин подсознания Флавии вдруг всплывала природная женская страсть к порядку, и на некоторое время — совсем недолгое — она становилась образцовым бюрократом. Может быть, Джонатан и прав, вдруг подумала Флавия. Наверное, действительно нужно прибраться.

Она подняла папки с пола и стопками составила их на рабочем столе. Под одной из них нашлись несколько бланков, которые Боттандо должен был срочно подписать еще три недели назад. Обрадовавшись, что есть повод отложить уборку, она решила навестить генерала: во-первых, пусть подпишет бумаги, а во-вторых, надо сказать ему, что поиски преступников необходимо прекратить до тех пор, пока вся документация не будет приведена в порядок. С осознанием важности цели своего визита она легко взбежала по лестнице.

— А, Флавия, — приветствовал ее Боттандо, когда она вступила к нему в кабинет. Она всегда входила без стука, и первое время он пенял ей за это, потом привык. Бывают начальники, которые требуют, чтобы сотрудники обращались к ним с должным почтением. Любой другой на месте Боттандо вперил бы в нее ледяной взор, давая понять, что подчиненная, собираясь войти в кабинет генерала, должна вежливо постучать. Но Боттандо был не из таких. Его не интересовали подобные пустяки, а Флавию — тем более.

— Утро доброе, генерал, — прощебетала она. — Подпишите, пожалуйста, вот здесь.

Он молча подписал.

— А вам не интересно, что вы сейчас подписали? Мало ли что я могла подсунуть. Нельзя быть таким доверчивым.

— Я верю только тебе, моя дорогая, — сказал он.

— Что-то случилось? — спросила Флавия, заметив озабоченное выражение его лица. — У вас такой вид.

— Есть работа.

— О, ну так это чудесно.

— Да. Убийство. Видимо, не совсем обычное. Правда, наш интерес там небольшой. Двадцать минут назад позвонили карабинеры и спросили, не можем ли мы кого-нибудь прислать.

— Я поеду, — быстро предложила Флавия. Обычно она отказывалась выезжать на убийство, но нищие не выбирают. Все что угодно, лишь бы поскорее убраться из офиса.

— Да, придется ехать тебе: все куда-то разбежались. Хотя не уверен, что тебе это понравится.

Флавия внимательно посмотрела ему в лицо:

— Почему?

— Расследование поручили Джулио Фабриано, — сказал Боттандо и, словно извиняясь, пожал плечами.

— О нет, — взвыла она, — только не он. Тогда посылайте кого-нибудь другого.

Боттандо сочувственно смотрел на нее. Одно время Флавия и Фабриано были очень близки. На взгляд Флавии, даже слишком близки. Вскоре их дружба переросла в бесконечные стычки и ссоры и закончилась стойкой взаимной неприязнью. Все это произошло несколько лет назад — незадолго до появления на сцене Аргайла. С тех пор они практически не общались, но Фабриано служил в соперничающей с управлением карабинерии и, учитывая его ограниченные интеллектуальные возможности, неплохо преуспел. После разрыва он взял за правило звонить ей всякий раз, когда дело имело хотя бы отдаленную связь с искусством. Ну например: у человека украли машину, а когда-то этот человек купил картину. Этого факта Фабриано было достаточно, чтобы позвонить Флавии и поинтересоваться, нет ли у них компромата на этого подозрительного типа. В дополнение к прочим недостаткам у Фабриано было огромное самомнение, поэтому когда Флавия отдалилась от него, а потом еще связалась с англичанином, он начал проявлять в отношении ее откровенную враждебность, постоянно отпуская в ее адрес язвительные реплики и насмешливо комментируя ее действия в присутствии коллег. Флавия старалась не обращать на бывшего приятеля внимания и могла в любой момент поставить его на место, но все-таки предпочитала держаться от него подальше.