Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок, стр. 75

Старший ординатор снова извлек на свет бутылку и приготовился закончить прерванный тост.

— «Мужики», Клим Васильевич, — это у вас на хирургии. А у нас — доктора, и мы заняты. Друга своего через приемный покой оформите, тогда и посмотрим.

От такой радушной встречи у Распутина потемнело в глазах. Он легонько толкнул дверь, и та с размаху ударилась ручкой в стену. На пол посыпались крупные куски штукатурки. Клим шагнул внутрь и набрал в легкие воздуха:

— Заняты вы? Друга моего смотреть не хотите? Доктора?! Да вы хоть раз кровь на своем халате видели?! Мужики на хирургии?! Потому что — работяги! Потому что пашут с утра до ночи. Это вам не молотками в воздухе махать и таблетки бабкам выписывать. За бабки. Сколько вы человек за свою жизнь вылечили? А я по десять в неделю здоровыми выписываю. Напридумывали себе умных слов и сидят — сопли пузырями, на ногах фигушки. А чуть что не так — к нейросам? [22] На стол? К мужикам? А ну доставайте молотки и настраивайте фокус! Алик! Заноси!

Альберт Степанович внес Ватсона, держа его перед собой на ладонях. Он остановился посреди ординаторской и посмотрел вокруг.

— Вы?! — в один голос воскликнули невропатологи.

— Я, —честно признался Алик.

— Куда же вы тогда пропали? — Начальник отделения вскочил с кресла и попытался пожать Альберту руку. Не получилось. Там лежал Доктор Ватсон и незаметно следил за происходящим одним глазом.

— Дела, — скромно потупился Альберт Степанович.

— Клим Васильевич? — старший ординатор погрозил Распутину пальцем. — Что же вы от нас такое сокровище скрываете? Мы же не знали, кому нужна помощь! Хирургу! Доктору! Коллеге! Специалисту такого класса мы всегда готовы прийти на помощь. У нас до сих пор о нем по отделению легенды ходят. Вывих коленного сустава! Двумя пальцами! Без анестезии! И сразу скрылся, скромняга. Что у вас случилось, коллега?

Распутин стоял, наклонив голову набок. Как удивленный бультерьер, которому очень хотелось перегрызть кошке хребет, а она внезапно оказалось собакой. Тем временем Альберт положил свою драгоценную ношу на стол и отошел в сторону.

— Крыса, — глубокомысленно изрек начальник отделения.

— Морская свинка, — поправил его старший ординатор.

— Хомяк, — поставил точку фельдшер.

— Да, — подтвердил Альберт.

— Уроды, — прошептал Распутин.

— Спит, — предположил начальник и посмотрел на коллег.

— Или…— с сомнением промычал ординатор и потянул из кармана молоток.

— Может, не надо? — засомневался фельдшер, сравнивая размеры Ватсона и молотка. — Потом убирать…

— Надо! — дал добро начальник отделения. — Пусть некоторые и сомневаются в важности рефлексогенных зон. — Он презрительно посмотрел на Распутина. — Я не вижу других способов уточнить диагноз. Действуйте, доктор.

Старший ординатор поднес молоток к носу Ватсона. Альберт зажмурился, Распутин гордо отвернулся и уставился в окно. Фельдшер потянулся за тряпкой. Молоток двинулся вверх, на замах. И в это время Ватсон открыл оба глаза.

— Мяу!!! — внезапно пронеслось комнате.

Диагностическое орудие неврологии устремилось вниз, явно собираясь размазать объект исследования вместе с рефлексами. Хомяк в ужасе зашипел, оттолкнулся от стола и завис над ним на расстоянии полуметра. Он сделал в воздухе несколько разминочных движений лапами, набирая скорость, а потом с резвостью молодой кошки рванул к выходу.

Через сорок минут Доктор Ватсон был обнаружен в подвале, где застрял между трубами центрального отопления, пригрелся и уснул, продолжая двигать нижней челюстью. Приход в сознание хомяка было решено отметить на нейтральной территории. Общим собранием постановили идти к терапевтам. Они все равно ничего не лечат, а значит, и делать им нечего, кроме как пить горькую в компании настоящих докторов.

Глава 25

ЯКУТСКАЯ МАТЬ

Решение образовалось само собой. Итоги наблюдения за старшим сыном тойона племени Белого Оленя иначе никак не трактовались. Альберт Степанович оказался настоящим вождем. Сильным, смелым, хитрым, много пьющим и любвеобильным. О таком лидере племя могло только мечтать. Он действительно мог совершить чудо и вытащить семью из нищеты. Он мог принести свежее дыхание перемен в стойбище. Он мог сделать тундру раем… Но не хотел. Посвященное этому нелепому факту выездное заседание Совета племени состоялось в неофициальной обстановке. Председательствовал Сократ Степанович.

— Он с нами не поедет! — без предисловий открыл он собрание.

— Надо его вынудить, — предложил Диоген.

— Как?

— Не знаю.

— Без него возвращаться нельзя. Папа не поймет.

— Спросим шамана?

— Страшно. А вдруг и он не знает?

— Наш — точно знает!

— Ладно. Спросим.

Третий участник совещания рисовал на полу яранги закорючку, похожую на пятиугольный череп. На маленьком костерке кипел грибной супчик. Пар из кастрюльки тянуло в сторону экстрасенса. Игорю Николаевичу нравилось быть якутом и шептаться с духами. В яранге он занимал свое место. И свой суп ел не зря.

Взгляды соплеменников обратились к нему, моля о совете. «Дети, сущие дети!» — покровительственно подумал шаман. Его слово решало судьбу Белых Оленей. Поэтому пришлось идти проверенным путем. Права на ошибку у него не было.

— Возможно, не все меня поймут, — осчастливил Рыжов пространство, пытаясь воспроизвести заумную речь Кнабауха. Правда, в доступном изложении Чегевары. — Альберт Степанович Потрошилов терпила по жизни. Это его карма. Существует односторонний гомосексуальный паровоз, в котором пациента могут отдуплить авторитеты!

Сократ с Диогеном моментально впали в транс от замысловатости фразы. Узкие глаза закатились в направлении неба. Широкоскулые лица окаменели. Необъятная мудрость не влезала в предназначенные для этого дырки якутских организмов. Возможно, она вообще была непостижима смертными. Но шаман был не только мудр. Он был и добр.

— Поясняю. Ради любимого и родного существа он способен на все! — подвел итог своей речи Игорь Николаевич, начертив в воздухе немудреный знак истины из шести элементов, расположенных в виде стакана.

Якуты вспомнили, что тойон сделал с людьми, посягнувшими на родное существо, и, дрогнув, спросили:

— Хомяк?

Экстрасенс тоже помнил свою разгромленную квартиру. Он снисходительно хмыкнул и низверг истину в простодушно распахнутые северные чакры:

— За хомяка — убьют! Но есть еще мама…

Валентина Петровна вернулась с дачи в облаке смутного материнского беспокойства. С одной стороны, ей хотелось внуков. Для этого наличие хоть какой-нибудь женщины рядом с любимым сыном было неизбежным злом. С другой стороны, потрошиловские гены располагали к массовому осеменению «по площадям». Как бывший учитель биологии Валентина Петровна понимала, что воевать с генетикой бессмысленно.

Пойдя вразнос, любимое чадо могло дестабилизировать обстановку в стране, устроив демографический взрыв. Как гражданин, вернее, гражданка своей страны, она обязана была предотвратить катастрофу.

Остановить победоносное шествие хмельной удали Потрошилова можно было исключительно радикальными средствами. От дихлофоса до оскопления. Но как мать Валентина Петровна не решалась переступить через свою любовь и жалость. Лишь надеялась хотя бы немного локализовать последствия.

Из-за пелены материнского инстинкта тропинка к родному дому виделась неотчетливо. Три сумки и тележка с дачным урожаем слегка отвлекали от тяжких размышлений и выбора идеологической политики семьи Потрошиловых. Валентина Петровна вздохнула. До родного дома оставалось сто метров и два поворота.

— Тебе надо выпить, — дружелюбно сказал незнакомый голос.

— Да уж, пожалуй, — согласилась она, — только и остается.

— Потрошилова знаешь? — спросил другой голос. Он был похож на первый, только звучал чуть тише.