Разделяющий нож: Приманка. Наследие, стр. 107

– Все равно рано или поздно тебе придется на такое решиться, если ты не собираешься расстаться с дозором. – Взгляд, которым сопровождались эти слова, напомнил Дагу хирургический нож Хохарии.

Даг вздохнул.

– Есть «скоро» и «слишком скоро». Можно искалечить молодую лошадь, слишком рано начав ее нагружать, хотя через год ее кости окрепли бы. То же происходит и с молодыми дозорными. – «А с молодыми женами?»

Громовержец после долгой паузы кивнул в ответ.

– Так когда же будет «не слишком скоро», Даг? Мне нужно знать, куда воткнуть твой колышек... и когда.

– Конечно, – согласился Даг. – Можешь ты дать мне немного времени, чтобы обдумать ответ? Сомневаюсь, что могу не обращать внимания на совет.

Громовержец снова кивнул.

– И имей в виду: я могу отвечать только за себя и за Фаун. Я не контролирую поступки кого-то еще.

– Ты можешь убеждать, – сказал Громовержец. – Ты можешь склонять на свою сторону. Ты можешь, позволь мне сказать, не быть упрямым дураком.

«Для этого слишком поздно».

Этот человек, напомнил себе Даг, должен присматривать за шестью сотнями других дозорных.

«Ладно, на сегодня достаточно».

Лягушки уже начали свою серенаду, отряды москитов вышли на тропу войны, стрекоз, летающих над озером, сменили ночные дозорные – летучие мыши. Даг поднялся на ноги, вежливо попрощался с Громовержцем и ушел в сгущающуюся темноту.

8

Они уже собирались укладываться, когда наконец Даг рассказал о своих .разговорах с братом и с Громовержцем. Судя по краткости изложения по сравнению с тем временем, которое он отсутствовал, Фаун заподозрила, что он о многом умалчивает; сказанное его собеседниками, если верить такому сокращенному варианту, не могло бы погрузить его в такую черную тоску.

«От братьев всего можно ожидать...»

Однако новость о совете лагеря была достаточно пугающей.

Освещенная светом огарка, укрепленного на сундучке Дага, который служил им ночным столиком, Фаун уселась на постели, скрестив ноги, и сказала:

– Семеро членов совета могут приговорить тебя – нас – к изгнанию? Это так просто?

– Ну, не совсем. Они должны собраться и выслушать доводы обеих сторон. И каждый член совета должен поговорить с людьми на своих островах и узнать их мнение, прежде чем примет решение такой... такой важности.

– Ну... – Фаун нахмурилась. – Я почему-то думала, что неприязнь твоих соплеменников ко мне примет форму... чего-то такого... Бросить дохлого протухшего зверька у нашего порога, чтобы мы наступили на него утром, или еще сделать какую-то гадость. Поджечь наш шатер или выскочить из кустов и избить тебя, обрить мне голову или что-то в этом роде.

Даг насмешливо поднял брови.

– Именно так все происходит в крестьянских землях?

– Иногда. – А иногда и хуже, судя по рассказам, которые Фаун приходилось слышать.

– Маска не спрячет тебя от человека, обладающего Даром. Если кому-нибудь здесь придет в голову сделать что-то настолько отвратительное, все знают, что секретом это не останется.

– Ну, наверное, это охлаждает горячие головы, – признала Фаун.

– Да, и к тому же... дело слишком серьезное, чтобы все ограничилось мальчишескими проделками. Наши свадебные браслеты, если уж на то пошло, придают всему совсем другое значение. Серьезные проблемы требуют серьезных размышлений серьезных людей.

– Не следовало бы нам со своей стороны поговорить с этими серьезными людьми? Мне кажется, Дор не должен получить возможность повернуть все по-своему.

– Да... нет... Проклятый Дор! – – воскликнул Даг в раздражении. – Он заставляет меня совершать как раз то, чего не следует делать, чтобы беспрепятственно ввести тебя в жизнь лагеря. Привлекать внимание, заставлять людей принимать чью-то сторону... Я хотел затаиться, и пока все ждали бы, чтобы кто-то что-то предпринял, время принимать чью-то сторону и ушло бы. Мне казалось, что года на это хватит.

Фаун удивленно заморгала, услышав о таком его взгляде на время. Может быть, год кажется Дагу не таким уж долгим сроком?

– Это не твой любимый образ действий, верно?

Даг фыркнул.

– Ни капельки. Неподходящее занятие в неподходящее время... да я и не слишком ловок в таких вещах. Вот Громовержец – другое дело. Поговоришь с ним минут двадцать, и меняешь мнение на противоположное. Замечательный командир дозорных. Только он ясно дал понять: я сам постелил себе постель, мне в ней и спать. – Даг тихо добавил: – А я терпеть не могу просить об одолжениях. На мой взгляд, я уже израсходовал все такие просьбы, отпущенные на целую жизнь. – Легкое похлопывание по левой руке показало, какого рода одолжения он имеет в виду, и Фаун в ответ вздохнула. Какое бы особое отношение ни требовалось, чтобы снабдить Дага протезом и позволить ему оставаться в дозоре, на взгляд Фаун, Даг давно и с лихвой расплатился со всеми долгами.

Тем не менее на следующее утро Даг начал демонстрировать свое присутствие более открыто: взялся вместе с Фаун доставлять в лодке собранные кидальники. Сначала они подгребали к плоту, с которого велся сбор урожая и который успел проплыть уже вдоль всего берега залива и скоро должен был повернуть обратно. Дюжина Стражей Озера разного возраста и пола и в разной степени раздетости трудились на бревенчатой платформе десяти квадратных футов размером, пропахивавшей канал сквозь заросли водяных лилии. Эта разновидность отличалась большими кожистыми листьями на длинных стеблях, похожими на сложенные веера, и мелкими невзрачными желтыми цветами, тоже высоко поднимавшимися над водой. Команда плота трудолюбиво выкапывала кидальники, обрывала стебли и корни и сажала «уши». За плотом оставался грязный след взбаламученной тины и растительных остатков.

Даг приветствовал пожилую женщину, которая, похоже, всем тут заправляла. Двое голых подростков загрузили в лодку кучу кидальников, в результате чего она пугающе осела, и после вежливого прощания Даг и Фаун направили лодку к берегу; управлять ею теперь было гораздо труднее. Фаун мучительно остро чувствовала взгляды, которыми их провожали.

Доставка кидальников заключалась в продвижении вдоль берега от одного шатра к другому и выгрузке части урожая в корзины, укрепленные на каждом причале; теперь Фаун наконец поняла, откуда каждый день появлялся их рацион. Ее ужасно пугала качка лодки в момент разгрузки и перспектива уронить тяжелый кидальник за борт и нырять за ним, особенно на глубоком месте, но все обошлось, и в конце концов лодка опустела. Такой рейс они с Дагом повторили еще дважды.

Даг махал рукой или здоровался с людьми в других лодках или на берегу – таков был, по-видимому, местный обычай, – и заговаривал с теми, кто оказывался на причале; он познакомил Фаун с таким множеством народа, что она быстро начала путаться в именах. Никто не был недоброжелателен, хотя некоторые собеседники Дага казались смущенными, однако и по-настоящему теплых приветствий было немного. Через некоторое время Фаун стала думать, что предпочла бы грубые, но по крайней мере откровенные вопросы этой молчаливой оценке. Однако к полудню испытание закончилось, и они с Дагом устало выбрались па берег перед шатром Блуфилд. На обед, мрачно подумала Фаун, их ждет кидальник...

То же самое они повторяли еще четыре дня, пока работники на плоту и жители шатров не перестали встречать их удивленными взглядами. Во второй половине дня Фаун помогала Сарри прясть волокна кидальника и вместе с Каттагусом плела веревки – это было одно из занятий, которыми старик мог заниматься сидя и не напрягая дыхания. Его немощь, как объяснил Каттагус между хриплыми вздохами, была следствием тяжелой легочной лихорадки, которая почти заставила его оросить кровью сердца разделяющий нож, вынудила отказаться от участия в дозорах и сделала, как он утверждал, толстым.

Фаун обнаружила, что работать вместе со стариком ей нравится больше, чем с другими жителями лагеря. Сарри оставалась настороженной, да и постоянно занятой детьми, Мари – насмешливой, а вот Каттагус смотрел на крестьяночку Дага с мрачным удовольствием. Фаун огорчала мысль, что его беспристрастность может быть следствием близости смерти – Мари, например, очень беспокоилась, что будет с ним, когда начнется непогода, – но в конце концов Фаун пришла к выводу, что он, наверное, всегда обладал чувством едкого юмора. Кроме того, хоть Каттагус и не отличался таким же терпением, как Даг, учил он Фаун охотно и даже стал посвящать ее в секреты изготовления стрел. Он пополнял колчаны не только своей жены, но и Рази, и Утау. Поскольку это ремесло требовало двух рук, для Дага стрелы в свободное время раньше делал Дор. Было ясно – и Каттагус это никак не комментировал, – что Дагу теперь требуется другой помощник. Скоро обнаружилось, что Фаун одарена умением добиваться равновесия стрелы при ее оперении, и Каттагус быстро научил ее разбираться в достоинствах и недостатках перьев индейки, сокола или ворона.