Белая болезнь, стр. 8
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
БАРОН КРЮГ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Семья вечером за столом.
Отец (читает газету). Видишь, мать, уже есть лекарство от белой болезни. Тут так и сказано.
Мать. Слава богу!
Отец. Ну конечно. Вот видишь, я же говорил. При нынешних успехах цивилизации невозможно, чтобы гибло столько людей. Разве пятьдесят лет так много, что человеку уже пора на тот свет? Откровенно говоря, я чувствую себя так, будто снова родился. Все-таки было страшновато. У нас на службе белая болезнь свела в могилу больше тридцати человек — всем под пятьдесят…
Мать. Бедняги.
Отец. Так вот, да будет тебе известно: сегодня утром меня вызвал сам барон Крюг и говорит: «В связи со смертью главного бухгалтера вы, коллега, примете руководство всей бухгалтерией, а через две недели будете утверждены в этой должности…» Я хотел было сделать тебе сюрприз и не говорить об этом, пока не буду утвержден окончательно, но раз уж сегодня такой счастливый день… Ну, каково, а?
Мать. Я очень рада за тебя.
Отец. А за себя нет? Ты одно жалованье прикинь: ведь это лишних двенадцать тысяч в год. Знаешь что… цела у тебя еще та бутылка, что я подарил тебе на рождение?..
Мать (встает). Может быть, подождем детей?
Отец. А чего их ждать? Девчонка где-то шляется с женихом, а у парня завтра экзамены… Нес и — на скорей.
Мать. Как хочешь. (У ходит.)
Отец (читает газету). Гм! «…губительнее, чем средневековая чума». Но сейчас уже не средневековье, голубчики! Нынче люди не станут так глупо умирать. (Читает дальше.) Ну, ясно: наш Маршал — герой! Я бы не сунулся туда, к этим больным! Ни за что! (Кладет газету, встает, прохаживается, потирая руки.) Итак, главный бухгалтер! «Мое почтение, господин главный бухгалтер!», «Как изволили почивать, господин главный бухгалтер?» — «Ах, так себе; знаете ли, бремя ответственности…»
Мать приносит бутылку вина и стакан.
Почему один стакан? Ты разве не выпьешь со мной?
Мать. Нет, пей один.
Отец. Ну, так за твое здоровье, мамочка. (Пьет.) А ты меня поцелуешь?
Мать. Нет, нет; пожалуйста, оставь меня в покое.
Отец (наливает себе еще). Главный бухгалтер концерна Крюга! Через мои руки каждый день будут проходить миллионы. Какой-нибудь молокосос не справился бы с этим. А говорят, будто люди старше пятидесяти лет уже не нужны. Я вам покажу, кто нужен, а кто не нужен! (Пьет.) Кто бы подумал тридцать лет назад, когда я поступил к Крюгу, что я дотяну до главного бухгалтера! Неплохая карьера, мать! Правда, я заслужил ее; я работал честно, не покладая рук… Сам барон называет меня «коллега», а не просто «господин такой-то», как всю эту молодежь. «Вы пока примете руководство бухгалтерией, коллега». — «Пожалуйста, господин барон». Так он мне и сказал!.. Да! А знаешь, мать, на это место у нас метили еще пять человек. Но, понимаешь, все они померли… И все от белой болезни. Как тут не подумать…
Мать. Что?
Отец. Ничего… просто так, мне кое-что пришло в голову. Ведь если учесть, что и дочка у нас выходит замуж, потому что жених все-таки нашел место… и сын поступит на службу, как только сдаст экзамены, то… Знаешь что, я откровенно скажу тебе, мать: слава богу, что появилась эта белая болезнь!
Мать. О господи, как ты можешь это говорить?!
Отец. Да ведь это правда! Подумай только: она помогла и нам и многим другим. Надо благодарить судьбу, мамочка. Не будь белой болезни… не знаю, шилось бы нам так хорошо, как сейчас, или нет. Вот что. А теперь от нее есть лекарство, так что нам-то она уже не страшна… Но я еще не дочитал. (Берет газету.) Я всегда говорил: профессор Сигелиус — светлая голова! Это лекарство открыли в его клинике. Сам Маршал туда приезжал… Ты обязательно прочти. Они пишут, что это был незабываемый момент. Верю. Маршала я видел только раз, мельком на улице, в машине… Великий человек, мать! Выдающийся полководец!
Мать. А… война будет?
Отец. Сама понимаешь: будет. Было бы грешно не воевать, когда у нас такой блестящий военачальник. На заводах Крюга сейчас работают в три смены, выполняют военные заказы… Не вздумай сболтнуть кому-нибудь, но скажу тебе, что теперь у нас начали делать новый отравляющий газ… Говорят, прямо замечательный! Барон строит шесть новых фабрик. Быть сейчас главным бухгалтером у Крюга — это высокое доверие. Говорю тебе, я бы и не взялся за это дело, если бы не сознавал своего гражданского долга. Вот что.
Мать. Только бы… только бы нашему сыну не пришлось идти на войну.
Отец. Пусть выполнит свой долг, как и все. (Пьет.) Кстати, его не возьмут по состоянию здоровья. Да ты не беспокойся, голубушка: война не продлится и недели. Противник будет разбит в пух и прах, прежде чем узнает, что она началась. Вот как это делается в наше время, мамочка. А теперь дай мне почитать.
Пауза.
Ах, сволочь! Как это только терпят!.. Да еще пишут о нем в газетах! Я бы безо всяких разговоров велел этого типа пристрелить. Это же изменник!
Мать. Кто, отец?
Отец. Да вот тут сказано, что лекарство изобрел какой-то доктор Гален. И он, мол, не откроет своего секрета ни одному государству, пока оно не предложит другим державам заключить вечный мир!..
Мать. А что ж в этом плохого?
Отец. Послушай, как можно задавать такие глупые вопросы? На это не пойдет сейчас ни одна страна в мире. Зря, что ли, мы потратили столько миллиардов на вооружение? Вечный мир! Да это же просто преступление! Что ж, по-твоему, закрыть предприятия Крюга? Двести тысяч человек выбросить на улицу? А ты еще спрашиваешь, что в этом плохого! В тюрьму нужно этого типа! Говорить сейчас о мире — да это подстрекательство к бунту! На каком основании этот бродяга требует, чтобы весь мир разоружался по его указке?
Мать. Но если он открыл лекарство…
Отец. Это еще вопрос. А по-моему, этот мерзавец вовсе даже не врач, а тайный агент и подстрекатель, подкупленный какой-нибудь иностранной державой. За него надо взяться как следует! Посадить его безо всяких разговоров — и баста. Ну-ка, субчик, признавайся во всем! Вот как это делается!
Мать. Слушай, а если это лекарство и вправду действует? (Берет газету.)
Отец. Тем хуже! Тогда я зажал бы ему пальцы в тиски… Заговорил бы! Нынче, голубушка, есть средства заставить людей говорить. Скажи, пожалуйста, неужто позволить, чтобы этот мерзавец морил нас белой болезнью из-за такой дурацкой утопии, как мир? Хороша гуманность!
Мать (глядит в газету). Этот доктор говорит только, что хочет прекратить убийства…
Отец. Негодяй! А слава нации для него ничто? А… а… если нашему государству нужно жизненное пространство? Разве нам уступят его по доброй воле? Кто против убийств, тот против наших коренных интересов, понятно?
Мать. Нет, отец, непонятно. Я бы хотела, чтоб был мир… для всех нас.
Отец. Не стану с тобой спорить, мать, но… скажем прямо: если бы мне пришлось выбирать… между белой болезнью и вечным миром, я выбрал бы белую болезнь. Так и знай!
Мать. Тебе видней, отец!.
Отец. Слушай, что с тобой сегодня? Какая-то ты… Почему у тебя шея завязана платком? Тебе холодно?
Мать. Нет.
Отец. Так сними, а то простудишься. Дай сюда! (Срывает с нее платок. Мать молча встает.) О господи! Мать, у тебя на шее белое пятно!
Занавес
КАРТИНА ВТОРАЯ
Очередь больных перед приемным покоем доктора Галена. Последние в очереди — Отец и Мать.
1-й больной из первого акта. Гляди, вот тут на шее…
2-й больной из первого акта. Ну, оно у тебя совсем заживает.
1-й больной. Еще как! Доктор сам говорит, что дело идет отлично.
2-й больной. И мне он в последний раз сказал, что мое дело в шляпе, болезнь пошла на убыль.
1-й больной. Вот видишь, дурень!
2-й больной. А ведь сперва не хотел меня лечить! Вы, говорит, пекарь, стало быть не бедняк. А я ему на это: ежели пекарь болеет проказой, так у него никто не купит ни одной булки, и ему придется хуже, чем любому нищему. Тогда он меня все-таки принял…