Высокое окно, стр. 36

Я не слышал ни звука. Она просто бессильно сползла с кресла вперед — прямо на свою милую шляпку. И была холодна, как скумбрия.

Я перевернул ее на спину, снял с нее очки и убедился, что она не проглотила язык. Я всунул ей между зубов сложенный носовой платок, чтобы она не прикусила язык, когда начнет приходить в себя. Потом подошел к телефону и набрал номер Карла Мооса.

— Док, это Фил Марлоу. У вас еще есть пациенты или вы уже освободились?

— Освободился, — сказал он. — Собираюсь уходить. Случилось что?

— Я у себя дома, — сказал я. — Четыреста восемь, Бристоль-Апартментс, если вы забыли. У меня тут девушка в обмороке. Не обморок меня пугает — я боюсь, она спятит, когда очнется.

— Не давайте ей ничего спиртного. Я еду.

Я повесил трубку и опустился около Мерле на колени. И начал тереть ей виски. Она открыла глаза. Верхняя ее губа начала подниматься, и я вытащил платок у нее изо рта. Она посмотрела на меня и сказала:

— Я была дома у мистера Ваньера. Он живет в Шерман-Оакс. Я…

— Вы не возражаете, если я подниму вас и перенесу на диван? Вы меня знаете. Я Марлоу, помните, тот придурковатый верзила, что вертится вокруг и пристает ко всем с идиотскими вопросами?

— Привет, — сказала она.

Я поднял ее. Ее тело напряглось, но она промолчала. Я положил ее на диван, одернул ей юбку, положил ей под голову подушку и поднял с пола шляпку. Шляпка была плоской, как камбала. Я попытался, как мог, расправить ее и положил на секретер.

Мерле искоса наблюдала за моими действиями.

— Вы вызвали полицию? — тихо сказала она.

— Нет еще, — сказал я. — Я был слишком занят.

Она казалась удивленной. И, пожалуй, несколько уязвленной. Хотя я не был вполне в этом уверен.

Я открыл ее сумку и повернулся к девушке спиной, чтобы незаметно сунуть пистолет обратно. При этом я бегло проверил содержимое сумки. Обычные вещицы: пара носовых платков, губная помада, серебряная пудреница, пара салфеток, кошелек с мелочью и парой долларовых банкнот. Ни сигарет, ни спичек, ни билетов в театр.

Я расстегнул молнию на боковом кармашке. Там лежали ее водительские права и тонкая пачка банкнот: десять бумажек по пятьдесят долларов. Я быстро просмотрел их. Ни одной новенькой. За стягивающую их резинку был заткнут сложенный лист. Я вытащил его, развернул и прочитал. Это была обыкновенная расписка, аккуратно напечатанная и помеченная сегодняшним числом. Будучи подписанной, она бы свидетельствовала о получении пятисот долларов.

Похоже, ее уже никто не подпишет. Я сунул деньги и расписку в свой карман; закрыл сумочку и глянул на диван.

Мерле смотрела в потолок и проделывала со своим лицом те же штуки, что и раньше. Я принес из спальни одеяло и прикрыл ее.

Потом пошел на кухню приготовить себе еще один коктейль.

Доктор Карл Мосс был высоким тучным евреем с гитлеровскими усиками, глазами навыкате и невозмутимостью айсберга. Он положил шляпу и сумку на кресло, подошел к дивану и совершенно бесстрастно посмотрел на девушку.

— Я доктор Мосс, — сказал он. — Как наши дела?

— Вы из полиции? — спросила она.

Он наклонился, пощупал ее пульс, прислушался к дыханию.

— Что вас беспокоит, мисс…

— Дэвис, — подсказал я, — мисс Мерле Дэвис.

— Меня ничего не беспокоит, — она удивленно раскрыла глаза. — Я… Я даже не понимаю, почему я, собственно, лежу здесь. Я думала, вы из полиции. Видите ли, я убила человека.

— Что ж, вполне естественное человеческое побуждение, — сказал он. — Я убил десятки. — Он даже не улыбнулся.

Она начала вздергивать губу и медленно поворачивать голову.

— Вы знаете, вам не стоит так делать, — очень мягко сказал он. — Вы чувствуете, как сокращаются нервы, и начинаете сосредотачиваться на этом ощущении, чем усугубляете конвульсию. Вы можете контролировать ее, если захотите.

— Да? — прошептала она.

— Если только захотите, — повторил он. — Вы можете прекратить это. Мне, собственно, все равно. Никаких болей, а?

— Нет, — она потрясла головой.

Он похлопал ее по плечу и отправился на кухню. Я пошел за ним. Он оперся бедрами об умывальник и уставился на меня непроницаемым взглядом:

— Что здесь случилось?

— Это секретарь моего клиента, миссис Мердок из Пасадены. Клиент — порядочная скотина. Лет восемь назад Мерле страшно напугал один мужчина, грубо пристав к ней. Насколько грубо — не знаю. Потом — не могу сказать, что сразу же, но где-то в то же время — он выпал из окна или прыгнул. И с тех пор она совершенно не переносит, когда мужчины дотрагиваются до нее — даже без всякого умысла.

— Угу. — Он продолжал пристально смотреть на меня выпуклыми глазами. — Она считает, что он выпрыгнул из окна из-за нее?

— Не знаю. Миссис Мердок — вдова этого человека. Вскоре она вышла замуж вторично, и второй ее муж тоже умер. Мерле осталась с ней. Старуха обходится с ней как грубые родители с капризным ребенком.

— Понимаю. Регрессия.

— Как это?

— Сильное душевное потрясение и подсознательная попытка вернуться в детство. Если миссис Мердок бранит ее много, но не чрезмерно, это усиливает тенденцию. Происходит отождествление детской подчиненности с детской защищенностью.

— Нам обязательно углубляться в эти дебри? — проворчал я.

Он спокойно ухмыльнулся.

— Послушай, дружище. Совершенно очевидно, что девушка — невропатка. Отчасти это спровоцировано обстоятельствами, отчасти это состояние намеренно усугубляется ею самой. Я имею в виду, что на самом деле ей многое нравится в ситуации. Даже если она и не осознает этого. Что там насчет убийства?

— Некто Ваньер, живет в Шерман-Оакс. Похоже, матерый шантажист. Мерле время от времени отвозила ему деньги. Она его боялась. Я видел его — мерзкий тип. Она поехала к нему сегодня вечером и, как утверждает, застрелила его.

— С чего это вдруг?

— Говорит, ей не понравилось, как он скалился.

— Из чего застрелила?

— У нее пистолет в сумке. Но если и застрелила — то не из него. Он заряжен патроном не того калибра — из него невозможно выстрелить. Да из него и не пытались выстрелить.

— Все это слишком сложно для меня, — сказал Мосс. — Я всего-навсего доктор. Что вы хотите от меня сейчас?

— И еще, — продолжал я, не обращая внимания на вопрос, — она сказала, что в комнате горела лампа — это в половине-то шестого прекрасного летнего вечера! И парень при этом был в пижаме, а из входной двери торчал ключ. И он не встал, чтобы впустить ее. Просто сидел и скалился.

Доктор кивнул и сказал:

— О… — Он всунул в толстые губы сигарету и зажег ее. — Если вы хотите спросить меня, действительно ли она верит, что убила его, то я ничем не могу вам помочь. Из ваших слов я понял, что парень к ее приходу уже был мертв. Так?

— Дружище, я там не был. Но очень на это похоже.

— Если она считает, что именно она убила его, и не притворяется — Бог мой, как невротики умеют притворяться! — это означает, что сама мысль не нова для нее. Вы говорите, у нее с собой был пистолет. Да, вероятно, эта мысль не нова для нее. У нее, возможно, комплекс вины. Хочет понести наказание. Хочет искупить какое-то подлинное или воображаемое преступление. Я еще раз спрашиваю, что вы хотите от меня? Она не больна и не помешана.

— Ей нельзя возвращаться в Пасадену.

— О! — Он с любопытством глянул на меня. — А ее семья?

— В Вичите, отец — ветеринар. Я дам им знать, но сегодня ей надо побыть здесь.

— Мне трудно судить. Она достаточно доверяет вам, чтобы провести ночь в вашей квартире?

— Она пришла сюда по собственной воле. Так что, думаю, доверяет.

Он пожал плечами и потрогал жесткие черные усики:

— Ладно, я дам ей нембутал, и мы уложим ее в постель. А вы можете бегать взад-вперед по кухне ночь напролет, взывая к своей совести.

— Я должен ехать, — сказал я. — Надо посмотреть, что все-таки там произошло. А она не может оставаться здесь одна. И ни один мужчина, даже доктор, не сможет уложить ее в постель. Нужна сиделка. А я найду, где переночевать.