Дерево лжи, стр. 32

Прищурившись от нехватки света, Фейт открепила провод от хозяйской и третьей спальни и поменяла их местами, потом прокралась в библиотеку, где, обнаружив на столе табакерку отца, взяла из нее щепотку и скормила свечке, наблюдая, как огонь трепещет и испускает пахучий голубоватый дым. Затем ножом для писем она прорезала дыру в крепе, закрывавшем зеркало, чтобы сквозь ткань, словно полуоткрытый глаз, виднелась серебристая полоска. Еще одна, последняя остановка. Пробравшись на цыпочках наверх, Фейт снова прислушалась, не шевелится ли кто-то в спальнях, а потом скользнула в комнату отца, беззвучно закрыв дверь, перед тем как снять ткань с фонаря. В комнате все еще стояли вазы с завядшими цветами. На кровати осталась длинная вмятина в том месте, где лежало его тело, но его личные вещи были спрятаны в сундуки и коробки. Семейная Библия лежала на прикроватном столике. В голову Фейт пришло множество безумных идей, но она сдержалась. Если перегнуть палку, можно выдать себя. Она открыла Библию и торопливо пролистала ее до Второзакония, строфа 32, стих 35.

Она оставила ее открытой на этой странице и положила цветочный лепесток под этой строкой. Колокольчик рядом с отцовской кроватью крепился к красному шнуру с кисточкой. Фейт забралась на стул и бритвой надрезала шнур так, чтобы он порвался при самом слабом рывке. Только после этого она покинула комнату.

«Если они хотят призрака, они его получат».

Глава 17

Убить призрака

Фейт проснулась, чувствуя слабость и боль во всем теле: во сне ее погребли под кучей валунов. Некоторое время она просто лежала и пыталась понять, почему спина, плечи и руки так ноют. Потом воспоминания обрушились на нее холодным темным потоком. Смерть отца, похороны, дневник, прикосновение листьев дерева лжи к ее лицу. Несколько секунд ее мысли пребывали в беспомощном состоянии свободного падения, пока ярость не распростерла над ней свои крылья и снова не завладела ею.

Фейт выбралась из кровати. Ее руки были тяжелыми, как свинец, так что процедура облачения в траурную одежду оказалась не из приятных. Так вышло, что никогда раньше она не пользовалась этими мышцами, и теперь они бурно возмущались таким положением вещей. Ее волосы от ветра и соли сбились в колтун. Она набросилась на них со щеткой и атаковала до тех пор, пока они хотя бы отчасти не вернули себе прежние блеск и гладкость. Фейт отодвинула занавеску и выглянула наружу. Наступил еще один серый тревожный день. Ветер завывал в дымоходе и пригибал траву к земле, деревья вскидывали ветки, как руки утопающих. Ей предстояло найти убийцу и нагнать страха на целый остров. Испуганные люди часто совершают ошибки, и сегодня подходящий день, чтобы побыть призраком.

Фейт схватилась за колокольчик на синем шнуре, висевший рядом с ее кроватью, и три раза дернула изо всех сил. Она представила, как слуги в ужасе смотрят на доску, на которой непостижимым образом дергается колокольчик из пустой хозяйской спальни. Шли минуты, ничего не происходило. Потом она услышала неуверенные шаги, поднимающиеся по служебной лестнице и пересекающие лестничную площадку. Встав на колени у двери, Фейт приблизила глаз к замочной скважине. Жанна с широко распахнутыми глазами, нервно заломив руки, замерла перед дверью в спальню преподобного, затем взялась за дверную ручку и вошла в комнату. Фейт была уверена, что слышит придушенный вскрик.

Скрип. Скрип. Слабые осторожные шаги по комнате. Потом еще один короткий испуганный вопль. Жанна выбежала на площадку, сжимая в руке красный шнур с колокольчиком, и скрылась из виду. Фейт мысленно ликовала, пока шаги горничной грохотали по ступенькам. Она предполагала, что кто-то попытается дернуть за колокольчик в пустой спальне. Если бы она оставила его в целости и сохранности, его можно было бы проследить до ее комнаты, и кто-нибудь мог бы догадаться, чьи это проделки. Прижавшись ухом к стене, она услышала приглушенный разговор где-то на черной лестнице.

— Ты его оторвала? — недоверчиво спросил Прайт.

— Я только чуть-чуть потянула! — оправдываясь, воскликнула Жанна. Ее голос дрожал. — Он остался у меня в руке! В этой комнате все не так…

Фейт провела рукой по шероховатой поверхности шнура, испытывая соблазн позвонить еще раз. Нет, это будет чересчур. Ее жертвам нужно время, чтобы наудивляться, нашептаться и поведать друг другу страшные истории.

Час спустя Жанна принесла в детскую поднос с завтраком для Фейт и Говарда, и было очевидно, что она утратила свое привычное самообладание. Когда она поставила поднос на стол, чашки зазвенели, и она едва бросила взгляд на Фейт, рассеянно присев в книксене перед уходом. Что бы она ни думала о загадочном колокольчике, она явно ни в чем не подозревала скучную застенчивую дочь преподобного.

Фейт с трудом сосредоточилась на завтраке, сидя за маленьким деревянным столиком вместе с Говардом. Что ей известно об убийце? Почти любой обитатель Вейна мог оказаться в Булл-Коув той ночью. Однако по словам отца можно было предположить, что у него назначена встреча в полночь. С кем-то, кого он хотел увидеть, правда, с пистолетом в кармане. Если ему грозила опасность, зачем вообще нужно было встречаться с тем человеком, к тому же в одиночку и тайно? Еще была не разгадана тайна пистолета. Он ушел вооруженный, но почему-то пистолет не спас его. И когда его тело обнаружили, пистолета в кармане не было.

— Другой рукой, Говард, — по инерции сказала она, заметив, что брат тихонько переложил вилку в другую руку.

— Нет! — неожиданно взбунтовался Говард. Его лицо исказила гримаса отчаянного возмущения.

Фейт поняла, что брат плохо спал, и снова почувствовала укол совести.

— Говард…

— Нет! Нет! Нет! — еще громче завопил Говард, отталкивая тарелку, так что завтрак Фейт чуть не полетел ей на колени.

Она попыталась сохранять спокойствие, но внутри медленно нарастал гнев. Говард требовал ее внимания, и ей казалось, будто он своими маленькими неаккуратными ногтями царапает ее мозг.

— Веди себя прилично! — отрезала она, выходя из себя. — Или я надену на тебя синий пиджак!

Угроза оказалась неосторожной. Рот Говарда открылся, и брат заревел.

— Ненави-и-и-и-ижу тебя! — заныл он сквозь слезы.

Пиджак не должен был служить наказанием. Говарду нравилось понимать, как все устроено, и ему надо было знать, что мир справедлив. К несчастью, мир был несправедлив, и каждый раз, сталкиваясь с этим фактом, Говард совершенно терял самообладание. Если Фейт ничего не сделает, он будет рыдать, пока ему не станет плохо. Нет, этот мир не был справедлив. Фейт вскочила со стула и прошлась по комнате в поисках чего-то, чем можно грохнуть, чтобы отвлечь его от начинающейся истерики.

Оглянувшись на Говарда, она удивилась, до чего же он еще маленький. Он ни в чем не виноват. У него веское основание быть несчастным. Фейт смягчилась и снова села, прошуршав черными юбками. Она залезла в сундук с игрушками Говарда и достала кукольный театр. Театр был в виде коробки, его картонные и бумажные детали были затейливо раскрашены в красный, золотой и зеленый и разукрашены гербами, лентами и ангелами. На передней части был нарисован занавес, и сквозь него виднелась сцена, сужающаяся к заднику, на котором были нарисованы синее небо, холмы и замок.

Фейт вытащила задник с пейзажем. В наборе были еще три варианта на выбор: на одном был изображен тот же пейзаж, только ночью, на другом — комната с картинами и канделябром, а на третьем — зеленый лес. С нарочито увлеченным видом Фейт поставила задник с ночным пейзажем. Говард сразу перестал плакать. Подошел поближе, плюхнулся на пол рядом с ней, скрестив ноги. Говарда всегда зачаровывали ее «представления».

— Хочу фокусника, — сказал он. — И волшебника. И дьявола.

В качестве актеров выступали маленькие бумажные фигурки, приклеенные к тонким палочкам, за которые их двигали за сценой. Большинство из них придумала, аккуратно нарисовала и вырезала Фейт. В боках коробки были прорези, сквозь которые Фейт могла просовывать актеров, чтобы они как будто выходили из-за кулис, и передвигать их по сцене вправо и влево. К сожалению, они не могли перемещаться назад и вперед. Это огорчало Говарда, в результате чего несколько марионеток были сломаны.