Тобол. Много званых, стр. 42

– Ты большая собака! – по-хантыйски говорила Айкони Чингизу и трясла его за грудь. – И ты большая собака! – Айкони трясла Батыя. – Вы оба очень большие собаки! Вы храбрые и сильные собаки! У вас страшный голос Хынь-Ики! Вы по ночам Нуми-Торуму песню поёте!

Айкони просидела с псами до тех пор, пока на крыльцо мастерской не вышли Табберт и Новицкий. Тогда Айкони быстро выбралась из собачьего загона и побежала открывать калитку – она хотела снова увидеть князя.

Новицкий низко надвинул шляпу, чтобы из её тени ещё раз поглядеть на девчонку-остячку, а Табберт, воодушевлённый знакомством с Ремезовым, от избытка чувств потрепал Айкони по раскрасневшейся щёчке, сунул руку в карман и протянул медную монету.

– Подарок! – сказал он, улыбаясь. – Ты отшень красивый!

Айкони улыбалась в ответ, не зная, куда девать руки.

Она закрыла калитку за гостями, задвинула засов и долго глядела в окошечко, вырезанное в виде сердца, а потом отпрянула, повертела в пальцах монету и с наслаждением принялась тереть ею себя по лицу.

Глава 5

Дела северных варваров

Делами северных варваров – монголов, русских и прочих народов за Стеной – занималась служба Лифаньюань, которую ещё правитель Сонготу уравнял по значению с Шестью великими министерствами империи. Шаншу, верховный начальник Лифаньюаня, вызвал Тулишэня и сказал, что Сюань-Е, император Канси, пожелал, чтобы кто-нибудь из послов написал книгу о России: какие там люди, чем они живут, как служат своему государю и что принимают в пищу. Шаншу решил поручить книгу Тулишэню, потому что знал о его преклонении перед Ли Бо и опытах написания стихов люйши в восемь строк по семь иероглифов. Тулишэнь сшил чистую большую тетрадь на сто четыре листа и на первой странице каллиграфически вывел заглавие: «Записки путешествия послов, в последние края света посланных».

Посольство возглавил тайчжи Агадай. Кроме него, в Россию поехали шесть посланников из числа манчжуров, в их числе и Тулишэнь, – все они были заргучеями из Лифаньюаня, а также китайский торгоут Шугэ, русские торгоуты от Аюки-хана и двадцать слуг. Посольство было присоединено к каравану купца Михайлы Гусятникова. В день Дунчжи караван вышел из северных ворот Пекина, а через сорок дней миновал Стену, пройдя сквозь Башню Прощания с супругой И, и покинул лучезарные пределы Чжунго.

Водить огромные караваны в Китай решались только такие купчины, как Гусятников, – спокойные и отважные. От Москвы до Пекина и обратно тихие обозы шли три года. В сибирских степях на них охотились летучие отряды неукротимого джунгарского тайши Цэрэн Дондоба; суда с грузом могли разбиться на порогах Ангары или утонуть в буре на Байкале; до Аргуни прорывались непокорные халхасские нойоны, не признавшие поражения у Дзун-Мод и одичавшие после самоубийства Галдан-Бошогту в долине Тамир-Гола. Безопасны были только кряжи Большого Хингана. Но овчинка стоила выделки. Каждый караван приносил такую же прибыль, какую за год давала вся Сибирская губерния с её соболиной тайгой и песцовой тундрой, с её мамонтовой костью, красной рыбой и золотом курганов. Жаль, что богдыхан допускал лишь один русский караван в год.

Матвей Петрович Гагарин первым понял всю выгоду китайского торга. Двадцать лет назад он стал нерчинским воеводой, а Нерчинск был главной русской крепостью на границе с Китаем. Через Нерчинск в Пекин проехало российское посольство Елизария Идеса – голштинского негоцианта, друга Лефорта и Виниуса, а значит, и Петра Лексеича. Идес отправился в Пекин узнать, будут ли китайцы соблюдать статьи Нерчинского договора. С собой Елизарий взял две сотни человек – служилых, купцов, промышленников и слуг, а ещё сибирских товаров на четырнадцать тысяч рублей. Промурыжив изрядный срок, Елизария допустили до богдыхана, а русских купцов – до пекинского базара. Канси подтвердил мир с Россией, а купцы наторговали столько, что обратно повезли китайских товаров на тридцать тысяч. Матвей Гагарин, нерчинский воевода, знал, какой кошель Идес потихоньку пронёс за пазухой мимо царской казны. Сразу после Елизария царь приказал снаряжать караваны в Пекин, однако весь китайский торг забрал под свою руку.

Но у воеводы Гагарина остался китайский друг – сяогунь Тулишэнь, который провожал Идеса до Нерчинска. И все годы, прошедшие с тех пор, Матвей Петрович поддерживал отношения с Тулишэнем: отправлял ему с караванами свои товары и получал такую плату, что дружба не остывала.

И вот – посольство! Никогда ещё китайские богдыханы не отправляли в Россию послов, а Сюань-Е взял да отправил, да ещё и с Тулишэнем. Удача сама шла в руки Матвею Петровичу. Одно дело – захудалый нерчинский воевода и мелкий китайский дьяк, другое – сибирский губернатор, даотай и дзянгун по-китайски, и заргучей из могущественного Лифаньюаня. Матвей Петрович готовился к встрече. По его указу в Селенгинске китайский караван приняла под защиту команда поручика Якова Бейтона и сопроводила до Иркутска, а там передала тобольскому полуполковнику Прокофию Ступину. Ступин и охранял купцов и послов до самого до Тобольска.

Когда на ледяной дороге Иртыша появился караван, идущий мимо Сузгуна, с Троицкого мыса ударили орудия. Посольский обоз катил впереди, чтобы купцы и грузы не мешали государственным людям. Послы ехали в длинных расписных санях; слуга сидел за ямщиком и держал знамя заргучея с витыми зубцами, а заргучей лежал в кузове в огромной шубе, сшитой из каких-то пушистых хвостов на китайский лад – так, что напоминала меховую шишку. Шквадрон из служилых полковника Чередова встретил китайский обоз с хоругвями и поскакал впереди по два всадника в ряд. Ещё триста служилых выстроились вдоль взвоза и улиц и стреляли в небо из мушкетов.

Послов поместили на Посольском дворе. Вечером Матвей Петрович пригласил важных гостей в свой дом на почётную трапезу. Для такого дела даже подпилили ножки у больших столов, чтобы получилось не так высоко, как у русских, но и не так низко, как у китайцев. Матвей Петрович позвал на застолье Бибикова, Чередова, обер-комиссара Капустина, полуполковника Ступина, Гусятникова, а ещё для представительности – купцов, попов и фон Вреха. Дитмер стоял за спиной губернатора. Тоболяки получили от Матвея Петровича суровое предупреждение не пялиться на чужеземцев, раззявя рот.

Китайцы явились в удивительных одеждах: цветные халаты с хитрыми узорами были запахнуты наискось внахлёст, а на плечах лежали парчовые воротники с вышивкой. По рисункам на квадратных нагрудниках – буфанах – Матвей Петрович определил, что послы по чину где-то посерёдке лесенки китайской чести, и перья на гунмао – круглых бархатных шапочках – тоже были недорогие, фазаньи. Узкоглазый толмач встал рядом с Дитмером за спиной князя и переводил чистой русской речью. Китайцы сначала часто кланялись, а потом подпили медовухи, успокоились и навалились на ужин, ловко хватая длинными тонкими палочками пельмени и солёные рыжики. Матвей Петрович украдкой присматривался к Тулишэню. Он изменился – потолстел, стал важным и медлительным. Что ж, никто не молодеет.

Старший посол Агадай рассказал даотаю Гагарину, для чего снаряжено его посольство. Двоюродный племянник калмыцкого Аюки-хана тайчжи Арабджур поехал с Волги в Лхасу и Пекин и застрял при дворе богдыхана на пятнадцать лет. За это время император Канси поссорился с джунгарами, по землям которых следовало возвращаться Арабджуру. В заботе о сохранности Арабджура император повелел договориться о проезде племянника через русские крепости в Сибири. Посольство спешило сообщить об этом Аюке.

«Врёшь ты всё, косоглазый, – думал Гагарин, сочувственно поддакивая послу. – Плевал ваш богдыхан на какого-то там калмыцкого племянника. Не для него тебя послали в такую даль, куда никто не ездил. И главный – не ты».

Матвей Петрович заметил, как заргучеи относятся к Тулишэню. Никто не берёт закуску с того блюда, с которого берёт Тулишэнь. Никто не жуёт, если не жуёт Тулишэнь. Прячут правду, собаки. Китайцы всегда скрытные.