Последнее звено, стр. 51
Но что могут двадцать человек, если перед ними – многие тысячи? Да и не все степняки сошли с ума от непонятного ужаса. Вот кто-то уже выбирается из общей месиловки, обходит наших с боков… вот и тренькнули луки, и двоих атакующих сбросило с коней.
А потом из моря степняков вытекло несколько рек, те разбились на ручьи… и полились как раз в нашу сторону.
– Держись! – вынырнул из травы Душан. – Сейчас самое трудное "начнется. Волна слабеет… и близко слишком.
Я продолжал стучать – уже не очень понимая зачем. Просто въевшийся в мозги ритм не давал остановиться.
Ручьи степняков между тем распались на отдельные капли. И капли эти, в темных халатах и островерхих войлочных шапках, принялись рыскать в траве. Прямо как тараканы в поисках жратвы повкуснее.
Я как-то сразу понял, что самая вкусная для них жратва – это мы с нашими катушками. Перехватил палку в левую руку, правой сжал саблю… А, бесполезно. Ну, если повезет, одного порублю… остальные все равно сомнут. Да и повезет ли… Это тебе не Агафон с Прокопием… это настоящие бойцы…
Вновь появился Душан. Страшный, лицо совсем темное, глаза на выкате, обнаженный клинок в руке.
– Кончилась волна! – отчаянно крикнул он. – Кажись, Авдия прибили, не слышно его. Я туда, а ты стучи… Вдруг с одной стороны и сработает…
Ну как же, сработает. Меня вдруг осенило: струна колебалась только оттого, что мы с Авдием выбивали единый ритм и умудрялись делать это синхронно. Теперь, когда по второй катушке никто не стучит, все уже бессмысленно. Можно бросить бесполезную барабанную палку и бежать в травы. Или просто упасть на живот, закрыть голову руками – и будь что будет…
То есть ничего не будет. Ни Корсуни, ни острова, ни душановской дыры, ведущей в хороший город Санкт-Петербург. Стучи не стучи, беги не беги – все уже без толку. Первый бой – он же и последний. Да, преподнесла моя несуществующая линия сюрприз… в те самые сорок процентов и попал, о которых говорил Лукич.
А если все бесполезно – то зачем валяться? Умирать так с музыкой. Не с этим примитивным ритмом, для первоклашек в музыкалке. А вот как вам удар наших бивень… то есть бивней? Даром, что ли, топтался мамонт на наших с Колянам ушах? Пускай я идиот, пускай у меня сорвало крышу, но я это изображу… Да, знаю – нелепо, смешно, безрассудно. А уж безумно-то как. Но получите – съезд сорванных крыш.
Я как припадочный лупил палкой по катушке, выбивал из мертвого куска дерева настоящий рок-н-ролл. Вы думали, здесь он еще мертв? Хрена! Здесь он уже нет!
Не заметил я ни коня, грудью, как ледокол в Баренцевом море, раздвинувшего траву, ни хищного блеска сабли, звякнувшей о мою кольчужную шапочку. И уж тем более не услышал свиста стрелы, не пойми откуда взявшейся. Просто под многотонной конской тушей стало темно и жарко. А потом вообще ничего не стало.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Частные уроки
– Ну, как ты? Оклемался чуток? Ходить-то можешь?
Надо же, какой я удостоен чести – сам Лукич в казарму явился. Типа проведать героя… медаль нацепить… или, наоборот, взыскание вынести за неточное выполнение приказа…
Десятник Костя стоял чуть позади и виновато улыбался, баюкая правой рукой забинтованную ладонь левой.
– Что лекарь сказал? – повернулся к нему Лукич.
– Жить будет, сказал, – негромко сообщил Костя. – Кости целы. По мозгам, конечно, ему сильно попало… Месяц, сказал, беречься надо… от учений пока воздержаться, разве что лук… а ни сабельного боя, ни кулачного не надо…
– Сам вижу, что не надо, – проворчал Лукич. – Ну, встать-то сможешь?
Я смог. Не так уж это и трудно оказалось, хотя перед глазами переливалось какое-то марево, не давало ни на чем сфокусировать взгляд.
– А степняков разбили? – Я сам удивился своему голосу. Будто сквозь тряпку какую-то доносится.
– Вчера еще, – вздохнул Лукич. – Вчера из Камышпыля рать подошла, как раз и встретила орду… Дальше-то уж все просто… Погнали назад. Через недельку-друтую надо ждать посланцев от Сагайды-батыра с данью извинительной…
– Это как? – не понял я.
– Ну, овец там, коней, собак пастушеских… ценятся эти собачки… многие бояре большие деньги за них дают. То есть как бы извиняется хан за набег. Злой дух попутал… Так принято.
– Принято нападать, а потом извиняться?
– Да, таков степной обычай. Виноват тот, кто слабее. Набежал, погнали тебя, получил по шее – значит, ты не прав, значит, извиняться надо. Вот если б он нас побил, если б до Камышпыля дошел и с добычей назад вернулся – тогда, конечно, извиняться не за что. Тогда он в своем праве…
Я сделал шаг, другой. Вроде бы тело слушается.
– А было так, что доходили?
– При мне нет, – пожал плечами Лукич. – А я тут, в «Белом клыке», уже пятнадцать лет сижу, а до того на Каме служил. В прошлом веке разве что было…
– Так чего же они? – Я замялся. Слово «мазохист» Лукич не понял бы. А как еще назвать гордых детей степи?
– Эх, Андрюха, молодой ты. Не понимаешь их законов. Они ж о линиях не заботятся. Они о чести пекутся. Что это за хан, если он на закат не ходил словен на пику брать? Такого хана засмеют, такого больше не выберут вести орду в настоящие войны против джуань-жужженей разных, против меркитов, хунцев… То же верно и для простых степняков. Если он в поход не сходил, за него в жены никого не отдадут, он мальчишкой считается…
О как! «В настоящие войны». Это, значит, ненастоящая? Такой, значит, степной спорт? Не вторжение, а одни лишь понты?
– Наших-то сколько легло? – глухо спросил я.
– Двадцать три человека, – виновато сказал Лукич. Был в этой картине какой-то сюр: комендант крепости отчитывается о потерях простому солдату. – Прошлым летом больше было…
– А Душан? – тут же вырвалось у меня.
– Жив Душан, и ни царапинки у него, – ответил за Лукича Костя. – А вот Авдюха пропал… Видать, уволокли его на аркане… если жив, может, степные выкуп за него дадут. А Каллистратика порубили насмерть, Явору ладонь правую отсекли, Фотька без глаза остался…
– Ты вот что, Андрюха, – сказал Лукич. – Если ходить можешь, то пойдем-ка… Там с тобой поговорить хотят…
Меня это известие не обрадовало. Более того, зябким холодком повеяло – плевать, что в казарме духота. Кто хочет со мной говорить? Ради кого начальник крепости лично побежит за контуженым солдатом? Интересно, Уголовный Приказ или Ученый Сыск?
Идти пришлось далеко – в кабинет Лукича, на третьем, верхнем этаже. Голова побаливала, слегка тошнило, но все это были семечки по сравнению с главным. С тем, что я пойман. Мышеловка мягонько, без лишнего лязга захлопнулась.
– Вот, – суетливо сказал Лукич. – Это он и есть, тот самый боец Андрюха.
– Ну, здравствуй, Андрей, – поднялся мне навстречу высокий темноволосый мужчина. На вид ему было примерно тридцать, и не было на нем ни синего приказного кафтана, ни лазоревого сыскного балахона. Одежда не изысканная, но добротная, у пояса – ни сабли, ни кинжала, и из всех знаков отличия – только охватывающая лоб узкая лиловая повязка. Знать бы еще, кому такие положены…
Он подошел вплотную, протянул ладонь – и я растерянно ее пожал. Рука у незнакомца оказалась крепкой.
– Меня зовут Арсений Евтихиевич, – представился он. – Но можно и просто Арсений. Не такой уж я и старый.
– Я отойду, – вклинился Лукич, – у меня дел по горло. Такую ораву разместить… и со степи торговцы подъехали уже за рабами… Вы уж сами, без меня.
И немедленно вышел.
– Да ты садись, Андрей, чего мнешься? – подавая пример, таинственный собеседник плюхнулся задом на скамью. – Давай для начала я о себе пару слов скажу, а то ты, по-моему, глядишь на меня как на ожившего мертвеца. Шутка.
– На мертвеца вы не очень похожи, – вежливо заметил я.
– А вот мои ученики думают иначе, – чуть изогнул он губы. – Придумали мне кличку Упырь и полагают, что я не знаю… Итак, зовут меня Арсений Евтихиевич Фролов, я заведую кафедрой прикладной линиединамики в александропольской панэписте. А поскольку наши разработки используются в войсках Круга, то вот мне приходится периодически ездить и проверять, как оно работает…