Последнее звено, стр. 43

Буня посмотрел пристально. Ни усмешки, ни хитринки в его глазах больше не было.

– Ты хоть понимаешь сам, что такое жизнь лазняка? Неужели думаешь, будто они легко добывают свой хлеб? Будто они развлечения ради лазят в дырки между шарами?

– Ну, я понимаю, конечно, что не для развлечения, а для прибыли… Но что тут такого страшного?

– Похоже, парень, ты совсем ничего о лазняках не знаешь, – каким-то усталым тоном произнес Буня. – Судишь по чьим-то красивым рассказкам. А я вот с ними сталкивался, еще когда в Сыске служил, да и после, по ночным делам. И вот что тебе скажу – дело в сто раз опаснее, чем и воинская служба на рубежах Крута, и Уголовный Приказ… не говоря уже о всех прочих занятиях. Ты знаешь, что из пяти молодых лазняков до старости доживает лишь один? Ты думаешь, в другой шар сходить – это как из горницы в сени за охапкой дров?

Буня заметно разволновался. Сам это заметил, умолк, выхлебал очередную кружку сбитня. Потом вновь уставился на меня суровым взглядом.

– Ну а какие сложности? – я старательно корчил из себя мальчика, начитавшегося книжек про героев-космонавтов.

– Ну, давай смотреть. Во-первых, дырки между шарами встречаются довольно редко. В глубокой тайне это передается от отца к сыну. Каждая семья лазняков свою тайну хранит и чужакам ни за что не выдаст, даже если огнем пытать станут. Был, кстати, в древние времена такой случай на крайнем Западе, на островах. О том песню сложили и даже на разные языки перевели. О том, как поймали двух тамошних лазняков, отца с сыном, и стали выпытывать, где их дыра. Отец сказал – ладно, но только пускай мальчишку принесут в жертву местной богине воды, иначе, мол, она меня всю жизнь преследовать будет. Ну, парнишку сбросили со скалы в море. Отец дождался, когда крики смолкнут, а потом кукиш князю показал. Хочешь – режь, хочешь – жги, а тайный ход тебе не достанется. Парнишка-то у меня хлипкий был, надави как следует – и расколется. А со мной – без толку, я мужик тертый…

«Ага, мы это в школе проходили, в шестом классе», – чуть было не вырвалось у меня. Однако как стихи нашего Стивенсона проникли сюда? Лазняки книжку притащили? Или все наоборот – пришли оттуда, спели песенку, прижилась… для конспирации, конечно, убрали гиперпространственный тоннель и все свели к выпивке… к хмельному меду…

– Легенда интересная, но сейчас, как я понимаю, никого огнем не жгут, – заметил я. – Так в чем опасность-то?

– В самих этих дырках, – спокойно ответил Буня. – Они подчиняются каким-то очень странным законам, и всего опыта лазняков недостаточно, чтобы себя обезопасить. Часто бывает, что человек уходит в другой шар – и просто не возвращается. Куда он попадает и попадает ли вообще хоть куда-то – кто ж знает? Бывает, что дыра меняет свое местоположение или закрывается на какое-то время. Ты вот пошел, возвращаешься обратно с товаром – а пути уже нет. Идешь прямо – а выходишь опять в чужой шар. Или у нас дыра сместилась, ты вернулся – и оказался на дне моря или в глубине земли. Бывает, что идут несколько человек, а возвращается один. Остальных расплющило. Или вот идет молодой парень вроде тебя туда с товаром – мехами, золотом, оружием… И возвращается в положенный срок с тамошним барахлом. Перья там самопишущие, приближающие и удаляющие стекла, целебные снадобья, самоходы… Все вроде хорошо. Только вот седой он и дряхлый, и вид такой, что в могилу пора. Для него обратный путь всю жизнь занял. Десятки лет.

– Что ж он ел эти десятки лет? – удивился я.

– Не знаю, – отрезал Буня. – Может, и ничего. Там, в дырах, все как-то иначе. И это – первейшая опасность, сами дыры. Вторая опасность – здесь, у нас. Охотятся на лазняков. Уголовный Приказ – понятно почему. Что между шарами и при жизни ходить можно, это благородной аринакской истине противоречит. Вносит в людские умы смущение, вредит народной линии. Ну и к тому же мало ли что они принесут оттуда? А вдруг яды, от которых целый город помереть может? Вдруг заразу какую-то? Были уже случаи. Или дурманные зелья, к которым привыкаешь, а тело и разум разрушаются… А если оружие иных шаров попадет в руки кому не надо? Ладно еще нам, «ночным»… А если варварам? Но не только Приказ лазняков ловит. Наши «ночные» собратья тоже не прочь товар у них отобрать. Ученый Сыск опять же волнуется: вдруг оттуда они не товар, а опасные еретические идеи притащат. Ведь, я слышал, есть шары, где об Учении аринакском не слыхали, жизнь совсем иначе понимают. Бывало, что лазняки с собой притаскивали тамошних людей… а те здесь начинали странную веру проповедовать. Таких случаев немного было, да и пресекли быстро, но сам посуди – насколько опасно…

Старик повел ладонью, словно очерчивал формы этой опасности.

– Что же их до сих пор не повыловили? – хмыкнул я. – Если от них такая мощная угроза…

– Да вот не так все просто, Андрей, – вздохнул Буня. – Вещицы-то порой они приносят очень нужные. Без которых тому же Уголовному Приказу никак… и тем более войску. Я уж про ученых и не говорю. Прикладники каждую тамошнюю штучку разбирают, изучают, соображают, как же и почему оно работает… нередко на основе иношарьих товаров придумывают что-то свое.

– Мне боярин Александр Филиппович говорил, что все эти удобные вещи из иных шаров только линию людям портят, – вспомнил я. – Что радость от их использования окупится какой-то бедой. По закону Равновесия.

– Ну, там, где речь идет о линии народной, ученые готовы сделать исключения, – Буня засмеялся, смех перешел в долгий кашель. – Эх, годы-годы… В общем, не видят они особого вреда, если эти штучки не для всех, а для особенных людей. Которым народную линию вести куда надо.

– Для служебного пользования, – хихикнул я.

– Что? А, да, можно и так выразиться. Поэтому, Андрюша, лазняков не прижимают совсем уж к ногтю, но делают их жизнь почти невыносимой. Думаешь, они так уж сильно богатеют на своем запретном товаре? Да они сдают перекупщикам по дешевке, еле-еле чтобы на жизнь хватило. Сам прикинь – лазняк пойдет на торг за прилавком стоять? Такие вещи по-тихому сбывают, надежным и состоятельным людям за немалые деньги. Цепочка длинная от лазняка к покупателю. Лазняки семейной артелью работают, среди них есть старшой, тот знает перекупщика, сам ему все сбывает и расплачивается со своими. С голоду не пухнут, конечно, но за труд свой смертельно опасный имеют столько же, сколько и приказчик в богатой лавке. Кое-кто из лазняков и рад бы завязать, в другое дело податься, да кто ж ему позволит? Много знаешь, много видел, нельзя тебя, парень, отпускать. И ты, Андрюшка, собрался к ним? Да напряги же мозги, наконец! Кто тебя возьмет? Это ж семейное дело. Тебя мигом за сыскуна примут и зарежут по-тихому.

– Не побоятся линию себе испортить?

– Побоятся, – согласился Буня. – Но разоблачения побоятся куда как сильнее. Они ж ребята простые, им тонкости Учения до факела. В линию-то они все верят – если то и дело жизнью рискуешь, как не поверить? Дает надежду, что страх этот ежедневный в будущем шаре окупится ежедневной радостью. Ну, примерно как самогрызы. Только вот сберечь тайну лазнякам важнее…

– Эх, Буня, расстроил ты меня, – вздохнул я. – Только собрался иные шары поглядеть… и такой облом… Ладно, давай, что ли, опять в шатурангу?

Но сыграть в местные шахматишки нам не дали.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Весенний призыв

Где-то я вычитал, что степь напоминает море. Такая вот поэтическая метафора. Дует ветер, высокая, в человеческий рост, трава прогибается изумрудно-лазурными волнами, и от горизонта до горизонта нет ничего, кроме этих волн.

Ну, может, летом и так, но сейчас поэту пришлось бы удовлетвориться сравнением с белым листом бумаги. Формат, конечно, не А4 и даже не А1… Вообще не бывает таких форматов. Заснеженная плоскость, куда ни кинешь взгляд – одно и то же. Ни ям, ни холмов…

И дико холодно, особенно когда поднимается ветер. До костей пробирает, несмотря на тулуп, ушанку и валенки. Просто невозможно поверить, что это южные земли, что где-то недалеко плещется Каспийское море, что летом здесь одуряющая жара, от которой некуда деться. Кондиционеров нет – как нет и холодильников, и вентиляторов, и вообще электричества. Двадцать второй век, мрачное Средневековье.