Глубокий сон (Вечный сон), стр. 39

– Я занят, – заворчал долговязый. – У меня еще много работы. Надо закончить лакировку. Кроме того, идет дождь, ты не заметил?

Мужчина, одетый в коричневое, вежливо произнес:

– Сейчас слишком сыро для лакирования. Берись за работу, Арт.

– Переднее и заднее колесо с правой стороны. Если у вас много работы, то поставьте мое запасное.

– Залатаешь оба, Арт, – сказал мужчина, одетый в коричневое.

– Послушай... – шумно начал Арт.

Человек в коричневом повел глазами и, прищурившись внимательно посмотрел на него. Он не произнес ни слова. Арт согнулся как будто его ударила мощная воздушная струя, подошел к стене, снял прорезиненный плащ, надел его на комбинезон и натянул на голову зюйвестку. Потом взял монтировку и домкрат.

Вышел он молча, оставив дверь открытой. В нее ворвался дождевой вихрь. Человек в коричневой одежде закрыл дверь и быстро отошел к станку, опершись на него точно в том же месте, что и перед этим. Мы были одни. Он не знал, кто я. Скользнув по мне взглядом, он бросил окурок на цементный пол и затоптал его, не глядя вниз.

– Ручаюсь, вам надо глотнуть чего-нибудь покрепче, – сказал он. – В такую погоду неплохо промочить горло.

Он взял стоявшую сзади бутылку и поставил ее на край станка вместе с двумя стаканами. Потом наполнил их до половины и подал один мне. Двигаясь как манекен, я подошел и взял его у него из рук. На лице у меня все еще были следы дождя. Воздух в гараже был наполнен тяжелым запахом лака.

– Этот Арт, – пояснил мужчина в коричневом, – такой же, как и все механики. У него всегда полно работы на вчера. Вы путешествуете по делу?

Я осторожно понюхал стакан. Запах был нормальный. Я поглядел, как мужчина отпил глоток из своего, и только тогда выпил сам – медленно растягивая удовольствие и наслаждаясь спиртным. Нет, в нем не было цианистого калия. Опорожнив стакан, я поставил его и отошел.

– Да, частично это путешествие по делам, – сказал я и подошел к наполовину отлакированному лимузину. Дождь барабанил по плоской крыше мастерской. Арт, должно быть, проклинал все на свете.

Человек в коричневом посмотрел на большой автомобиль.

– Честно говоря, над ним пришлось порядочно поработать, – осторожно произнес он своим рокочущим голосом, теперь немного смягченным алкоголем. – Но владелец богатый человек, а его шофер нуждался в деньгах. Вы же знаете, как это бывает.

Губы у меня горели. Разговаривать не хотелось. Я закурил. Если б мои шины были уже готовы!

Минуты тянулись. Мужчина в коричневой одежде и я были парой мимолетных знакомых, только смерть Гарри Джонса стояла между нами. Пока что мужчина в коричневом не знал об этом.

Раздались шаги и дверь гаража раскрылась от толчка. Свет вырвал из темноты дождевые струи, отбрасывавшие серебристые искры. Арт резким движением вкатил два колева, пинком закрыл дверь и со злостью посмотрел на меня.

– Ну и прелестное же местечко вы нашли себе для стоянки, – проворчал он.

Мужчина в коричневом рассмеялся, вынул из кармана рулончик монет и начал подбрасывать его в руке.

– Не болтай так много, – сухо посоветовал он. – Латай эти камеры.

– Я же латаю, верно?

– Не устраивай вокруг этого столько шума.

– Ха! – Арт снял прорезиненный плащ и зюйдвестку и бросил их в угол. Затем поднял колесо, поставил его на металическую плиту и раздраженно принялся за работу. Он демонтировал шину, вытащил камеру и заклеил ее холодным способом. С ухмылкой отошел к стене за моей спиной, взял шланг для подачивоздуха и немного надул камеру.

Я стоял и смотрел, как рулончик монет подпрыгивает на руке Кэнино. Прошла минута напряженного ожидания. Я повернул голову, наблюдая за тем, как долговязый механик подбросил надутую камеру и подхватил ее расставленными по сторонам руками. Кисло осмотрел ее, взглянул на большую жестяную ванну с грязной водой, стоявшую в углу, и крякнул.

Должно быть, они здорово сыгрались между собой. Я не заметил никакого сигнала, никакого обмена взглядами. Долговязый держал круглую камеру высоко в воздухе и пристально смотрел на нее. Потом вдруг совершил полуоборот, сделал длинный шаг вперед и через голову надел камеру мне на плечи, так что резиновый круг плотно стянул меня.

Долговязый прыгнул мне за спину и повис на камере. Под его весом она стягивала мне грудь и придерживала предплечья прижатыми к телу. Я мог двигать руками, но не мог достать из кармана револьвер.

Человек в коричневой одежде подошел ко мне почти пританцовавыя. Его рука сомкнулась на рулоне с мелочью. Он подошел ко мне бесшумно, с каменным выражением лица. Я наклонился вперед, пытаясь поднять Арта, сзади стягивавшего на мне камеру.

Кулак с рулоном мелочи пронесся между моими вскинутыми руками, как камень сквозь облако пыли. В глазах у меня засверкали тысячи искр, но сознания я еще не потерял. Он повторил удар. Я уже ничего не почувствовал. Ослепительный свет в моей голове вспыхнул еще ярче и превратился в пронзительную боль. Некоторое время я находился в темноте, где что-то кружилось, словно бактерии под микроскопом. Потом была уже только тьма и пустота, шум ветра и треск огромных падающих деревьев.

Глава 28

Это была женщина, сидевшая близко возле торшера и освещенная его светом. Какой-то другой, резкий свет падал мне на лицо, так что я прикрыл глаза и смотрел на нее сквозь опущенные ресницы. Волосы ее блестели так, что казалось, будто у нее на голове серебряная ваза из-под фруктов. Она была в зеленом, ручной вязки, платье с белым широким воротничком. На полу возле ее ног стояла блестящая сумка с металлическими уголками. Женщина курила сигарету. Высокий, наполненный янтарной жидкостью бокал поблескивал возле ее локтя.

Я осторожно чуть-чуть поднял голову. Она болела, но не сильнее, чем можно было ожидать. Я был связан, как индюк, которого засовывают в духовку. Руки за спиной и в наручниках, от наручников тянулась веревка, стягивавшая ноги. Конец веревки был прикреплен к тяжелой тахте. Я сориентировался во всем этом сразу же, как только попытался двигаться. Тогда, не делая резких движений, я широко открыл глаза и сказал:

– Добрый день.

Женщина послала мне взгляд, словно из-под облаков, повернувшись ко мне маленькой щечкой. Глаза у нее были как два голубых горных озера. Где-то вверху все еще шел дождь, до меня доходил его отдаленный шум, а может, это было что-то другое, не дождь.

– Как вы себя чувствуете? – спокойный серебристый голос, прекрасно гармонирующий с серебристым цветом ее волос. В нем проскальзывало что-то металлически мягкое словно звоночек у двери кукольного домикап. Я понял, что поглупел, если думаю об этом.

– Отлично, – ответил я ей. – Только кто-то сбросил мне на голову огромную цистерну.

– А чего вы ожидали, мистер Марлоу? Букета орхидей?

– Только соснового сундука, – ответил я. – Не беспокойтесь, пожалуйста, о фонаре из бронзы или серебра и не бросайте мой прах в голубые воды Атлантики. Я предпочитаю червей. Вы знаете, что червяки двуполые и что один червяк может полюбить другого?

– Вы бредите, – сказала она, серьезно глядя на меня.

– Вас не очень затруднит, если вы отодвинете эту лампу немного в сторону?

Она встала и подошла к стене за тахтой. Свет погас. Я почувствовал большое облегчение.

– Не думаю, что вы так уж опасны, – произнесла она.

Она была высокая, но не как жердь. Очень худощавая, но не как засушенная курица. Она снова села на стул, на котором сидела перед этим.

– Значит, вы знаете, как меня зовут?

– Вы прекрасно спали, так что времени было достаточно, чтобы просмотреть содержимое ваших карманов. Собственно, они сделали все, только забыли забальзамировать вас. Итак, вы детектив...

– И это все, в чем могут меня упрекнуть ваши друзья?

Она не ответила. Дым ее сигареты медленно поднимался вверх. Она разогнала его рукой. У нее были красивые руки, а не просто кости, покрытые кожей, как это бывает у современных женщин. Она искоса глянула сквозь облачко дыма на запястье.