Сага о копье: Омнибус. Том III (ЛП), стр. 466

Несколько потомков закружили вокруг Грозного Волка. Сквозь грохот и крики он различил слова:

„Схватить его!“, „Взять его!“ Дамона передернуло от отвращения. В ярости он поднял над головой меч и начал бить вслепую в надежде прикончить хотя бы одну тварь. Но это оказалось не так-то просто: приходилось бороться еще и с ветром. Потомки ловко уходили от нападения; Дамону только раз удалось задеть одного, но, к сожалению, удар пришелся плашмя. В ответ тварь впилась в него когтями и принялась наносить одну за другой кровавые царапины, приговаривая:

— Попался! Попался!

— Нет! — зарычал Грозный Волк. — Не надейтесь заполучить нас живыми!

Он понимал, что потомки не собираются убивать их, намереваясь доставить Дамона и его спутников в Шрентак живыми, чтобы покарать — скорее всего, самих превратить в изрыгающих кислоту тварей. Нура Змеедева однажды уже пыталась проделать это с ним.

„Уж лучше мы умрем здесь“, — подумал Дамон. Он сознавал, что чешуя, растущая у него на ноге, означает медленную смерть, так что терять ему нечего.

— Взять его! — повторила другая тварь. Вслед за тем потомки окружили Дамона и начали кружить возле него с отвратительным визгом, заглушавшим вой ветра. В глазах у Грозного Волка потемнело от мельтешащих теней. Почувствовав, что мантикора под ним пытается оказывать сопротивление, Дамон удвоил усилия. Струи ледяного ливня смешивались в воздухе с потоками разъедающей все на своем пути кислоты, которая полностью уничтожила остатки рубахи бывшего рыцаря. Одежда распалась на лоскутки, обожженная кожа пузырилась и делалась; мантикора стонала от боли, по-прежнему пытаясь сохранить равновесие и держаться в воздухе. Теперь Дамон услышал, как вопит от боли Рагх.

Вдруг крылатое существо завыло. Грозный Волк трудом разобрал слова: „Я слепну… Я слепну…“ О, боги Криниа!» — мысленно вскрикнул Дамон — еще один залп кислоты поразил его и всех его спутников. Он так дико метался, стараясь достать врагов клинком, что Фиона едва не выпустила из рук его пояс. За ее спиной Рагх безуспешно пытался вцепиться короткими когтями в тело самого крупного потомка, который атаковал его. Несмотря на бурю, тварь ухитрялась кое-как маневрировать, но кислотные струи, которые она направляла на драконида, относило в сторону ветром и дождем.

— И ведь мы могли никуда не лететь… — бормотал Рагх. — Могли просто остаться на земле…

Вдруг он почувствовал, как струя кислоты ударила ему в спину. Мантикору тоже залило ядовитой жидкостью. Ее тело заходило ходуном, хвост бешено забил из стороны в сторону — существо пыталось всадить шипы во врага.

— Вз-зять его! — громко шипел потомок, зависший прямо над головой Дамона, перекрикивая оглушительный вой ветра. — Мы долж-жны дос-ставить его к гос-спож-же!

«Кто такая Сабл, и кто такие мы… — думал Грозный Волк. — Мы — ничтожества, мы попросту никто для нее… Какое дело черной драконйце до того, что я натворил в Шрентаке? Как могло случиться, чтобы грозная владычица снизошла до моей персоны и послала за мной в погоню целую армию?»

— Я — ничтожество! — заорал он и взмахнул мечом с такой силой, что они с Фионой едва не соскользнули со спины мантикоры.

Грозный Волк метил в самое сердце потомка, но в решающий момент другая тварь со всего размаху врезалась в крыло мантикоры. Существо издало мучительный стон и камнем полетело вниз. Его седокам не оставалось ничего, кроме как держаться мертвой хваткой за что придется.

— Схватить человека! — закричал один из потомков.

Остальные подхватили:

— Взять его!

— Поймать человека!

Дамон уже с трудом разбирал их голоса, вокруг него бешеным водоворотом крутилась серая пелена; бывший рыцарь не чувствовал ничего, кроме бесконечного проливного дождя и леденящего ветра. Между тем мантикора под ним не оставляла героических попыток остановить свое падение. Но силы ее покинули, и она могла только беспомощно дергать крыльями, с каждой секундой опускаясь все ниже и ниже. Мантикора отчаянно мотала головой, и вдруг мокрая от дождя грива выскользнула из пальцев Грозного Волка.

В следующий момент он выронил меч.

Разъяренные потомки принялись энергично загребать когтистыми лапами, пытаясь поймать летящего вниз Дамона, но безрезультатно: он соскользнул со спины мантикоры. В следующий момент то же случилось с Фионой и Рагхом. Ветер мотал их тела из стороны в сторону, ледяной дождь беспощадно хлестал. Грозный Волк инстинктивно попытался за что-нибудь ухватиться — но руки ловили только воздух. Несколько черных гадин непрестанно следовали за ним, настойчиво тянули к нему отвратительные лапы, но зацепить не могли — так стремительно бывший рыцарь летел вниз.

— Прости меня! — закричал Дамон в надежде, что Фиона его услышит. — Прости меня, если можешь!

Он укорял себя за то, что обманул Фиону несколько месяцев назад, чтобы заставить ее и Рига помочь им с Мэлдредом освободить рабов-людоедов; сокрушался, что позволил соламнийке и мореходу без сопровождающих отправиться в Шрентак спасать ее обреченного брата и девушка со своим спутником сама оказалась в темнице черной драконицы; жалел, что Риг погиб и что Фионе так и не суждено было выйти за Мер-Крела замуж.

«Дружба со мной приносит смерть, — сказал себе Грозный Волк. — И…»

На этом его размышления прервались — бывший рыцарь рухнул в бушующее море.

Овечья шкура

Девочка сидела на небольшом замшелом валуне и беззаботно болтала голыми ногами — от крохотных пальчиков на поверхности стоячей лужи расходились круги. Воздух был заполнен, словно живым туманом, насекомыми, но ни один комар не осмеливался приблизиться к ребенку.

Девочка чуть слышно напевала старинную эльфийскую мелодию, которую она услышала несколько месяцев назад и с тех пор полюбила, и мухи гудели в унисон ее песне. Иногда пронзительно вскрикивал попугай, вдалеке рычала большая кошка, раздавался еще какой-то шум, в реке что-то плескало — но все эти звуки ничуть не беспокоили малышку и органично вплетались в ее мелодию. Лицо девочки расплывалось в улыбке, так что виднелись белоснежные сверкающие зубки, и она откидывала голову, чтобы подставить лицо лучам мягкого заходящего солнца. Болотные испарения плохо пропускали их, но все же было достаточно жарко, а малышка любила жару.

Закончив петь, она взглянула вниз, на свое отражение, имевшее оливковый оттенок из-за покрывшего поверхность лужи тонкого слоя тины. Из воды на девочку смотрело пухленькое личико с широко раскрытыми невинными глазами в обрамлении ниспадающих на плечи медно-рыжих локонов, которыми играл легкий ветерок. Дитя глубоко вздохнуло, сдуло со лба непослушные завитки и ударило пятками по воде, заставив отражение исчезнуть. Затем малышка огладила платье, легкое, словно сшитое из цветочных лепестков, стряхнула капельки воды с подола и спрыгнула с камня, звонко хихикая оттого, что листья папоротника, в изобилии растущего у подножия валуна, щекотали ее голые ноги.

— Наслаждаешься?

— Мэлдред! — воскликнула малышка с деланым возмущением. — У тебя нет причин следить за мной! Только не здесь? Не на моей территории! Тебе нужно держаться отсюда подальше!

— Твоя территория? Но это болото тебе не принадлежит. — Говоривший был статным человеком с рельефными мускулами и бронзовым загаром, говорившим о том, что его обладатель много времени провел на солнце. Несмотря на внушительные габариты, мужчина двигался легко и грациозно, словно пантера, и подошел почти бесшумно. — И я тоже не принадлежу тебе, Нура Змеедева. Я иду, куда хочу, и слежу, за кем хочу.

— 0-ох, — хрипловато выдохнула девочка, словно взрослая страстная женщина, затем произнесла обычным голосом капризничающего ребенка: — Мэлдред, ты будешь делать то, что прикажет тебе хозяин, и находиться там, где он прикажет. Твоя жизнь целиком в его власти, и ты это прекрасно знаешь!

Мэлдред скрестил руки на груди и воззрился на удивительную женщину-ребенка, морща хищный нос.

Он уже открыл было рот, чтобы возразить ей, но передумал и лишь покачал головой.