Сага о Копье: Омнибус. Том I (ЛП), стр. 43

Занавеси, разделявшие комнату на две части, раздвинулись, и появились четверо могучих слуг, неся кресло за стержни, прикрепленные к его ручкам. В кресле восседал человек преклонного возраста — гораздо старше Ульвиссена. Голова его глубоко ушла в сутулые плечи. Кожа имела цвет яичного желтка, слезящиеся глаза помутились. Ситасу не потребовалось больших знаний о людской природе, чтобы понять, что перед ним больной.

Принц уже хотел заговорить с этим почтенным старцем, когда появился еще один персонаж — женщина. Она разительно отличалась от хилой фигуры в кресле — высокая, с роскошными формами, одетая в темно-красное бархатное платье, с темно-каштановыми волосами, спускавшимися на спину. Женщина казалась вдвое моложе человека в кресле.

Незнакомка заговорила бархатистым голосом:

— Приветствую тебя, принц Ситас. Приветствую тебя от имени моего супруга, претора Ульвена. — Она положила руки на спинку кресла, в котором сидел старик, и добавила: — Меня зовут Тералинд ден Кер.

Ситас слегка кивнул и вежливо ответил:

— От имени моего отца, Звездного Пророка, я приветствую тебя, претор Ульвен, и тебя, госпожа Тералинд.

Выйдя из- за кресла, она приблизилась к столу с напитками и налила в высокий стеклянный бокал какой-то белой жидкости.

— Мы никого не ожидали. До тех пор, пока буря не закончится, — едва заметно улыбнулась Тералинд.

— Сегодня утром я встречал посла из Торбардина, — отвечал Ситас. — Моим долгом было также прийти приветствовать посланца императора.

Старик в кресле по-прежнему не произнес ни слова и продолжал молчать, пока Тералинд пила. Затем она, шурша платьем, прошла мимо Ситаса. В свете ламп глаза ее казались карими, такими же темными, как и волосы. Тералинд села и пригласила Ситаса также садиться.

— Извини меня, госпожа, но все ли в порядке с претором? — осторожно поинтересовался он.

Глаза старика закрылись.

— Ульвен очень стар. — В голосе ее послышалась грусть. — И уже слишком поздно.

— Могу только удивиться, почему император не выбрал для выполнения этой задачи кого-нибудь помоложе, — осмелился заметить Ситас.

Тералинд провела рукой по густым волнистым волосам.

— Мой муж — главный претор империи. К тому же он единственный в правящем совете, кто раньше имел дела с Сильванести.

— Вот как? Когда же это было?

— Сорок шесть лет назад. Вообще-то до моего рождения. Кажется, он работал над так называемым Договором Тельгаарда, — рассеянно отвечала она.

Ситас попытался припомнить что-нибудь об этом загадочном договоре и мог вспомнить лишь, что он каким-то образом касался торговли тканями.

— Сожалею, что я тогда не смог видеть претора, — сказал он. — Наверное, я был в отъезде.

Мгновение Тералинд смотрела на принца со странным выражением. Люди никогда не смогут привыкнуть к эльфийскому времени.

— Уважая возраст посла, — добавил Ситас, — я хотел бы переночевать здесь и сопровождать вас в город завтра.

— Да, это было бы прекрасно. Ульвиссен подыщет тебе подходящее место для ночлега, — согласилась Тералинд и внезапно поднялась на ноги. — Доброй ночи, Высочайший, — вежливо произнесла она и щелкнула пальцами.

Слуги подняли Ульвена, неуклюже развернулись и вынесли его из комнаты.

Ситасу отвели кровать в одном из помещений огромной палатки. Сама кровать была достаточно велика, чтобы вместить четверых взрослых эльфов, и, на вкус принца, слишком мягкой. Ему показалось странным, что люди так высоко ценят комфорт.

По крыше монотонно стучал дождь, но это не усыпляло Ситаса. Вместо этого он мыслями унесся к Герматии. Нужно приложить больше усилий, чтобы попытаться примириться с нею, решил принц. Но лицо жены лишь ненадолго промелькнуло перед его мысленным взором. Вскоре на передний план выступил Кит-Канан. Брату понравилась бы эта небольшая шутка — приехать на черепахе прямо к дверям посла.

Кит сейчас далеко отсюда, подумал Ситас. Их разделяло так много миль и так много дней. Закрыв, глаза, принц ощутил слабую, но не прерывающуюся связь, что всегда существовала между ним и Кит-Кананом, и сейчас он сосредоточился на ней. Дождь отдавался в ушах громче, словно пульс, биение сердца. Новые ощущения нахлынули на него: запах леса, шаги ночных животных, которые перевелись в густонаселенных частях Сильванести. Ситас открыл свое сознание навстречу этим ощущениям, и видения потоком понеслись, перед ним.

Словно бы в полутьме он увидел темноволосую эльфийскую женщину. Она обладала властью и была тесно связана с Силой, подобно высшим жрецам и Звездному Пророку. Но темноволосая женщина была из более древнего рода, из тех, кто почти так же велик, как боги. Ситас видел высокие зеленеющие деревья, озера прозрачной, тихой воды. А внутри этой женщины шла борьба. Она хотела оставить Силу, но та не позволяла сделать это.

Причина борьбы была ему тоже ясна. Она любила Кита, и он любил ее. Ситас ясно чувствовал это.

В его сознании возникло слово. Имя.

— Анайя, — произнес он вслух.

Когда он заговорил, связь порвалась. Ситас сел, в душе его смешались странные, необъяснимые чувства. Шла борьба, поединок за обладание темноволосой эльфийской женщиной. Это была борьба между Кит-Кананом и древними силами природы. Буря… это не дело рук магов Эргота, это вообще не дело рук магов. Буря была проявлением этой борьбы.

Когда Ситас улегся обратно на нелепую громоздкую кровать, приступ печали пронзил его сердце. Это короткое видение лишь показало еще яснее, как далеко от дома оказался его брат.

И Ситас знал, что не осмелится никому рассказать о своем открытии.

18

В Хранительнице продолжали происходить перемены. Сначала пальцы на руках и ногах, затем локти ее стали светло-зелеными. Она не чувствовала боли и могла по-прежнему двигаться, хотя, по-видимому, чувства ее постепенно притуплялись. Слух Анайи, раньше превосходный, становился хуже и хуже. Зрение потеряло остроту. Ее прежде бесшумная поступь сделалась медленной и неуклюжей. Сначала эти перемены раздражали ее, но постепенно настроение ее изменилось. Она говорила, что вещи, которые сказал ей Хозяин Леса во время ее долгого отсутствия, начинали приобретать смысл. Эти превращения, считала Анайя, были платой за ее любовь к Кит-Канану. И хотя она не могла не сожалеть о потере своей сверхъестественной ловкости и охотничьего мастерства, новая жизнь действительно дала ей счастье.

Зима была долгой и, поскольку лес уже не подчинялся Анайе, очень жестокой. Они с Кит-Кананом выходили на охоту почти каждый день, если не шел снег. Иногда охота бывала успешной: удавалось поймать кроликов, фазана, а время от времени и оленя. Но чаще они ели собранные Макели орехи и ягоды. Животы их впали, пришлось туже затянуть пояса, и они стали менее разговорчивыми. Снаружи завывал ураган, снегу наносило так много, что трудно было отворить дверь, а трое сидели в доме, каждый погружен в свои мысли. Проходили целые дни, а они могли не произнести ни слова.

С Макели также происходили перемены, хотя и более естественные. Он достиг того возраста в жизни эльфа, когда ребенок превращается во взрослого мужчину. По сравнению с долгим жизненным путем эльфа эти перемены происходят за довольно короткое время. Несмотря на скудное питание, Макели стал выше, сильнее, а также сделался более беспокойным, часто даже грубым. Его нетерпение настолько мешало в лесу, что Кит-Канан запретил ему сопровождать взрослых на охоту — своим шумом он распугивал и без того редко попадавшуюся дичь.

В то время как его жена и друг менялись внешне, ощутимым образом, Кит-Канан тоже становился иным, но внутренне. С тех пор как он попал в лес, у него, разумеется, появились новые ценности, а теперь решающим образом поменялось все его отношение к жизни. Раньше, в Сильваносте, он играл в принца. Так как наследником был его брат Ситас, Кит-Канана не тяготили ни настоящие обязанности, ни ответственность. Воинское искусство и охота являлись для него лишь приятным времяпрепровождением. Он обучал Аркубаллиса трюкам и занимался воздушными полетами — все это помогало ему убить время.