Сага о Копье: Омнибус. Том I (ЛП), стр. 1410
Знака все не было.
Зимние ночи постепенно становились длинней. Тьма сгущалась. И вот однажды Эльхана поднялась на самую вершину Звездной Башни и вышла наружу. Именно в этот момент у вершины совсем другой Башни Стурм Светлый Меч лицом к лицу встретил синего дракона и его Повелительницу по прозвищу Темная Госпожа. Внезапно Эльхану объяло странное и жуткое ощущение: ей показалось, будто прекратилось извечное вращение мира. Жестокая боль пронизала тело, заставив судорожно нащупать Камень-Звезду, который она носила на шее. Смертельное горе и ужас охватили Эльхану, когда Камень замерцал и стал гаснуть…
— Так вот он, мой знак! — вскрикнула она, глядя в небо и потрясая медленно меркнущим Камнем. — Надежды нет! Только отчаяние, и смерть!..
Стиснув Камень в ладони, так, что острые грани впились в нежное тело, Эльхана незряче спустилась в свою комнату. И в который раз оглядела свой умирающий край. Рыдания сотрясли ее тело. Она закрыла и заперла деревянные ставни…
Пусть этот мир доживает свои дни, как умеет, подумала она с горечью. Пусть мой народ встретит неизбежный конец. Зло победит. Ничто не остановит его. А я умру здесь. Я лягу рядом с отцом…
В ту ночь она в последний раз выбралась из Башни наружу. Небрежно набросив на плечи тонкий плащ, отправилась она к могиле, над которой нависало больное, искореженное дерево. В ладони ее был по-прежнему зажат Камень-Звезда.
Бросившись на землю, Эльхана принялась судорожно рыть ее голыми руками. Очень скоро мерзлые комья в кровь разодрали ей пальцы. Ей было все равно. Ничтожную боль тела переносить было гораздо легче, нежели ту, что терзала ей сердце.
Наконец она вырыла небольшую ямку. Алая луна, Лунитари, выползла в ночное небо, смешав свой кровавый отблеск со светом серебряной луны. Эльхана смотрела и смотрела на Камень-Звезду, пока слезы окончательно не застлали ее взгляд. Потом опустила талисман любви в ямку. Усилием воли заставила себя перестать плакать. Утерла слезы — и начала забрасывать ямку землей.
И вдруг замерла…
Протянула дрожащую руку и смахнула землю с Камня-Звезды. Уж не свело ли ее горе с ума?.. Нет, в Камне действительно мерцал свет! Вначале едва заметный, он разгорался все ярче. И Эльхана подняла сверкающую драгоценность, оставив крохотную могилу пустой.
— Но ведь он… умер, — тихо проговорила она, глядя на Камень, сверкавший и лучившийся в серебряном сиянии Солинари. — Я знаю, что его взяла смерть, и ничто этого не изменит. Так почему же свет…
Неожиданное шуршание заставило ее испуганно обернуться. Сперва она шарахнулась прочь: ей показалось, что изуродованное дерево, сторожившее могилу Лорака, пыталось схватить ее скрипучими ветками. Но потом она увидела, что ветви, наоборот, перестали болезненно корчиться. Вот они застыли в неподвижности, а потом… потом дерево вздохнуло и потянулось вверх, к небу. Ствол его выпрямился, кора вновь сделалась гладкой и заблестела в свете двух лун. Кровь перестала сочиться, раны закрылись. Прожилками листьев вновь побежали соки, несущие жизнь.
Ахнув, Эльхана неверными движениями поднялась на ноги и огляделась кругом. Нет, ничто больше не переменилось. Прекрасным, как прежде, стало только одно дерево, охранявшее последний покой Лорака.
Я схожу с ума, подумалось Эльхане. Страх стиснул сердце… она быстро повернулась назад, к могиле. Дерево в самом деле исцелилось. Ей показалось, что оно становилось все краше прямо на глазах…
И Эльхана бережно вернула Камень-Звезду на прежнее место — против своего сердца. Потом пошла к Башне. Нужно было сделать много дел, прежде чем лететь на Эргот.
Утром следующего дня, когда первые солнечные лучи едва озарили несчастный край Сильванести, Эльхана еще раз посмотрела на лес. Все оставалось по-прежнему. Тошнотворный зеленый туман окутывал замученные деревья. Так оно и будет, сказала она себе, пока не возвратятся эльфы и не изменят свою страну подвигом покаянного труда.
Только одно дерево… то самое, над могилой Лорака…
— До свидания, отец, — сказала Эльхана. — Мы вернемся.
Подозвав грифона, она взобралась на его могучую спину и твердым голосом отдала приказ. Грифон развернул крылья и взвился в небо, поднимаясь все выше над Сильванести. По слову Эльханы он повернул к западу и устремился в далекий путь — на Эргот.
Далеко внизу, среди черного ужаса, заполонившего лес, одно-единственное дерево шелестело на стылом зимнем ветру роскошной зеленой листвой. Напевая тихую песню, оно простирало зеленые ветви, защищая могилу Лорака от мрака и холода. Дерево терпеливо ждало весны…
Маргарет Уэйс, Трейси Хикмен
Драконы Повелительницы небес
Книга 1
Пролог
Более трехсот лет прошло с тех пор, как он в последний раз слышал человеческий голос. Или, точнее, с тех пор, как он слышал человеческую речь. Крики доносились до него не раз, крики тех, кто приходил к Даргаардской Башне, чтобы сразиться с ним. Крики эти обычно переходили в хрип и булькающий кашель несчастных, захлебывавшихся в собственной крови.
Лорд Сот терпеть не мог простофиль, стремившихся завладеть его сокровищами, или доблестных рыцарей, рвавшихся избавить мир от страшного злодея. Всех этих рыцарей он видел насквозь (а как же иначе, ведь он когда-то и сам немало постранствовал по свету). Тщеславные и самолюбивые, они только и мечтали о том, как барды будут воспевать в веках их имена. Блестящая броня не могла скрыть от Лорда Сота темных сторон души искателей приключений. Их мужество бесследно улетучивалось, стоило им выйти на поединок: они падали на колени, дрожа под своими сверкающими латами, и молили о пощаде.
Лорд Сот никогда не внимал этим просьбам.
Разве кто-то пощадил бы его? Услышал бы его стоны? Кто слышит их теперь? Боги вернулись, но он был слишком горд, чтобы молить Паладайна о прощении. Лорд Сот не верил в то, что оно будет ему даровано, а в глубине души Рыцарь Смерти и не считал, что заслуживает милосердия.
Он восседал на своем троне в огромном зале полуразрушенной башни и ночь за ночью, сравнимые с вечностью, слушал голоса проклятых эльфиек, обреченных петь нескончаемые баллады о его преступлениях, которым он обречен был внимать. Пели они о доблестном и прекрасном рыцаре, воспылавшем преступной страстью и соблазнившем эльфийскую девушку, которая зачала от него. Они пели об отвергнутой жене, безжалостно отосланной ради новой возлюбленной. О том, как ужаснулась она, узнав правду, о ее молитвах Богам за душу заблудшего супруга.
Они пели об ответе Богов: Лорду Лорену Соту будет дана власть противостоять Королю-Жрецу и тем самым умерить гнев высших сил. Сот мог предотвратить Катаклизм, спасти тысячи невинных людей, оставить своему ребенку имя, которое тот носил бы с гордостью. Они пели о путешествии Сота в Истар, предпринятое ради спасения человечества, но принесшее ему гибель. О проклятых эльфийках, встретившихся ему на пути и оклеветавших его возлюбленную, обвинив ее в тайных сношениях с мужчинами и в том, что отец ребенка — другой.
Они пели о том, как, вернувшись в гневе, он потребовал к себе жену и назвал ее шлюхой, а ребенка — ублюдком. О том, как содрогнулась земля и тяжелая люстра с пылающими свечами сорвалась с потолка и упала на пол, окружив его жену и ребенка огненным кольцом. Он мог спасти их, но, исполненный ненависти и жажды мщения, лишь наблюдал, как занялись волосы на голове его возлюбленной, как отчаянно закричал младенец у нее на руках, как покрылась ожогами нежная кожа. Каждую ночь пели они о том, как он повернулся и вышел вон.
И напоследок они пропели проклятие, произнесенное его женой, проклятие, которое он был обречен слышать снова и снова: он будет жить вечно, в плену у Тьмы и смерти, помня о своих преступлениях, и минуты будут тянуться как бесконечные часы, часы — как бессчетные годы, а годы станут пустыми и холодными, словно неупокоенные мертвецы.