Сага о Копье: Омнибус. Том I (ЛП), стр. 1177
— Да уж… — Танис крепко взял ее за оба запястья. — И то, что он наговорил мне тогда, Лорана, — все это верно до последнего слова Я в самом деле незаконнорожденный полукровка! Твой отец имел полное право убить меня. Так мог ли я навлечь на правителя бесчестье — после всего, что он сделал для моей матери и для меня? Вот потому-то я и ушел. А еще я ушел потому, что хотел наконец выяснить, кто я такой и где мое место…
— Ты — Танталас, ты — мой любимый, и твое место — здесь! — крикнула Лорана и, вырвавшись, сама перехватила его руки. — Вот видишь — ты все еще носишь мое колечко! И я знала, почему ты ушел. Ты боялся любить меня, но теперь все изменилось! У отца столько забот, что он вряд ли будет против. К тому же ты теперь герой… Давай же поженимся! Разве ты не за этим вернулся?
— Лорана, — проговорил Танис ласково, но твердо, — мое возвращение было случайностью и…
— Нет!.. — крикнула она и оттолкнула его. — Я не верю тебе!
— Ты же слышала рассказ Гилтанаса. Если бы нас не спас Портиос, мы были бы теперь в Пакс Таркасе!
— Он выдумал это! Он не хотел сказать мне правду. Ты вернулся потому, что любишь меня, и ни о чем другом я не хочу слышать…
— Не хотелось мне говорить тебе, но, видимо, придется. — Танис потерял терпение. — Лорана, я люблю другую… я люблю женщину из племени людей. Ее имя — Китиара. Но это не значит, что я разлюбил тебя. Я…
Он сбился и смолк. Лорана молча смотрела на него. Вся краска отхлынула с ее лица.
— Я люблю тебя, Лорана, — продолжал он. — Но я не могу на тебе жениться, потому что люблю и ее тоже. Мое сердце разделено надвое, как и моя кровь… — Он снял с пальца кольцо, свитое из золотых листьев плюща, и отдал ей. — Я освобождаю тебя от обещания, данного мне когда-то. И прошу тебя освободить и меня…
Не в силах выговорить ни слова, Лорана взяла с его ладони кольцо… умоляюще посмотрела на Таниса… и, видя на его лице лишь боль, вскрикнула и швырнула кольцо прочь. Кольцо упало прямо к ногам Таса. Кендер тотчас поднял его и спрятал в кошель.
— Лорана. — Танис обнял горько плачущую девушку. — Прости меня. Я не хотел…
Тассельхоф неслышно выбрался из кустов и ушел назад по тропе.
— Что ж, — сказал он себе удовлетворенно, — теперь я хоть знаю, что к чему.
Проснувшись, Танис увидел над собой Гилтанаса. Полуэльф вскочил на ноги:
— Лорана?..
— С ней все в порядке, — негромко ответил Гилтанас. — Девушки отвели ее домой. Она рассказала о вашем с ней разговоре… Я хотел лишь сказать тебе, что все понимаю. Это как раз то, чего я боялся. Человеческое в тебе рвется к другим людям. Я пытался объяснить ей и думаю, что теперь она послушает. Спасибо тебе, Танталас. Я знаю, это было нелегко…
— Нелегко, — выговорил Танис. — Я хочу быть откровенным с тобой, Гилтанас. Я люблю ее. В самом деле люблю. Просто…
— Не говори ничего более, прошу тебя. Давай оставим все как есть: можно и не быть друзьями, но уважать один другого… — Напряженное лицо Гилтанаса было бледно в свете заходящего солнца. — Когда взойдет серебряная луна, будет пир, а потом соберется Высший Совет. Настало время принимать решения…
Гилтанас ушел. Танис проводил его взглядом, вздохнул и пошел будить остальных.
Прощание. Друзья принимают решение
…Тот пир в Квалиносте более всего напоминал Золотой Луне тризну по ее умершей матери. Как и пир, тризна должна была быть праздником — ведь как-никак Песнь Плача отныне причислялась к лику Богов. Народу, однако, трудно было смириться со смертью прекрасной и кроткой жены вождя, и кве-шу оплакивали ее с почти святотатственной скорбью.
Поминальный пир Песни Плача был самым пышным из всех, какие помнило племя. Скорбящий вдовец не останавливался ни перед какими затратами. Как и здесь, в Квалиносте, там было множество яств, но лишь немногие притронулись к ним. Кто-то пытался завести застольную беседу, но ни у кого не было охоты болтать. Иных душевная мука и вовсе гнала из-за стола…
Столь яркими были воспоминания, что Золотой Луне кусок не лез в горло. Изысканные лакомства казались безвкусными. Речной Ветер смотрел на нее с любовью и заботой. Его ладонь нашла под столом ее руку, и она крепко ухватилась за нее, черпая уверенность в его силе.
Эльфы собрали пир во дворе к югу от величественной золотой Баипта. Двор представлял собой ничем не ограниченную платформу из мрамора и хрусталя, венчавшую самый высокий холм Квалиноста; с нее открывался захватывающий вид на город, раскинувшийся внизу, и на темную чащу поодаль. Видны были даже лиловые зубцы гор Тадаркана, вздымавшиеся над южным горизонтом. Но зрелище этой красоты лишь добавляло муки сидевшим за столом, ибо совсем скоро им предстояло проститься с ней навсегда…
Золотая Луна сидела рядом с правителем, по правую руку. Он пытался поддерживать вежливый разговор, но, одолеваемый заботами, то и дело смолкал.
Слева от него сидела его дочь, Лорана. Она даже не притворялась, что ест, и сидела неподвижно, опустив голову так низко, что волосы совсем закрывали лицо. Редко-редко поднимала она глаза, и взгляд, устремленный на Таниса, шел из самой глубины ее сердца.
От полуэльфа не укрылись ни эти взгляды, ни холодный взор Гилтанаса. Он упрямо смотрел в тарелку и ел безо всякого аппетита. Стурм, сидевший подле него, мысленно прикидывал, нельзя ли все-таки отстоять Квалинести.
Флинту было не по себе, как и всякому гному, попавшему в общество эльфов. К тому же ему совсем не нравилась эльфийская пища, так что он упорно отказывался от угощения. Рейстлин рассеянно жевал, не сводя золотых глаз с Фисбена. Тика безумно стыдилась изящных эльфиек и не могла проглотить ни кусочка. Что до Карамона, он уже понял, почему все эльфы были так стройны. Они питались фруктами и овощами, приправленными тончайшими соусами, подавали же их с хлебом, всевозможными сырами и очень легким пряным вином. Такая ли еда нужна была Карамону, изголодавшемуся за четыре дня в клетке!
Короче говоря, из всех жителей Квалиноста лишь двое пировали в свое удовольствие: Тассельхоф и Фисбен. Старый маг о чем-то увлеченно спорил с осиной, Тассельхоф же попросту наслаждался всем происходившим. Позже он с искренним изумлением обнаружил, что две золотые ложки, серебряный ножик и масленка, сделанная из морской раковины, непостижимым образом перекочевали со стола в один из его кошелей…
Алой луны не было видно. Лунитари — узенький ободок серебра — клонилась к закату. С появлением первых звезд Беседующий-с-Солнцами печально кивнул сыну. Гилтанас поднялся и встал рядом с креслом отца.
Потом он запел. Эльфийские слова вплетались в прекрасную, изысканную мелодию. Обеими руками Гилтанас поднял над собой маленький хрустальный светильник; свеча, горевшая внутри, озарила его точеные черты Танис, прислушавшись к песне, закрыл глаза и уткнулся в ладони лицом.
— О чем он поет? — тихо спросил Стурм. — Что значат эти слова?
Танис поднял голову и срывающимся шепотом стал переводить:
Эльфы вставали один за другим, высоко поднимая светильники. Их голоса сливались в могучий хор, исполненный беспредельной печали: