Я дрался на Т-34, стр. 46

В штурме Кенигсберга мы особого участия не принимали — там все сделали пехота, артиллерия и авиация. А потом нас перебросили на Земланский полуостров. Прорыв немецкой линии обороны делали танкисты других частей, а нас через пару дней ввели в открывшуюся брешь. С немцами мы столкнулись у местечка Гермау, в четырех километрах от моря, ночью. Три машины пошли в разведку и накрылись, а утром 16 апреля мы пошли в атаку.

Местечко располагалось чуть в низинке, а за ним возвышенность — там немцы и укрепились. К этому времени в батальоне остались только машины командиров рот, одной из которых я и командовал. Мой ротный был ранен. Командир бригады разрешил двум другим командирам — Левицкому и Шутову — не идти в бой. Все же понимают, что войне конец, а погибать под самый ее занавес никому не хочется. Шутов не слез с машины, а Левицкий в атаку не пошел. Забегая вперед, скажу, что все из той атаки вернулись, но машины мы потеряли.

Вот так… Пошли в атаку на эту возвышенность. Механик не повел танк по дороге, а взял правее. Может, объезжал что-то, а может, и специально подставил машину моим бортом. Тут нас и подловили: левый борт разворотили, а последнее попадание — в пушку. Башню крутануло. Я попытался выскочить — люк заклинило. Выскочил через люк заряжающего сразу за его ногами, а справа от танка — громадная воронка, гусеница прямо на краю ее. Раздумывать некогда, надо быстрее прыгать, пока не убили. Чтобы не соврать, летел я метров пять. Ничего не сломал! Механик уже внизу говорит: «Я ранен». Осколок ему в пятку попал. Перевязали его и поползли назад, к деревне. Я заряжающему сказал, чтобы он механика сопровождал, а сам пополз к видневшемуся впереди пулеметному окопчику. Пистолет в руке, носом землю загребаю. Дополз. Пистолет землей забился, да так, что я его потом выкинул — не смог почистить. Кое-как доползли до домов. Завалились в подвал ближайшего дома. Там я нашел шубу с большим воротником, лег на нее и уснул.

Проснулся утром. На улице какой-то гомон. Вышел — ведут пленных немцев, оказалось, что, пока я спал, оборону их разнесли и пошли дальше. Пошел я к своей машине — тридцать семь попаданий! На трансмиссии у меня были чемоданы с кое-какими трофеями — все в клочья. Сохранились только мои домашние фотографии, платочки и еще что-то. Какие там трофеи! Главное, жив остался.

Какое было отношение к немецкому населению? Я сам по характеру не злой. Помню, в Восточной Пруссии спросил у немца спички — прикурить. Он подает коробок, я прикурил и ему возвращаю коробку. Ребята смеются, мол, чего я ему их вернул. Ну, а наши… были эпизоды. У ребят, у кого родные в оккупации погибли, те безжалостные были. Один мальчик, у которого семья погибла, выпил изрядно, взял автомат и очередь по колонне пленных как дал! Ему, конечно, дали по башке за это, но скольких-то он убил. Видел я мертвую девушку с задранной юбкой, лежащую у разбитой повозки. Были у нас ребята — Гриша с Кубани, узбек один — эти по девчонкам немецким ходили. Родители их припрячут, а эти давай искать. Я к этому относился брезгливо. Все было… Потому что и люди разные, и обстоятельства разные. Может, если бы у меня семья погибла, и я бы тоже мстил им.

В мае месяце корпус грузился на платформы для отправки на войну с Японией. Погода была отвратительная. Сидим в помещении вокзала, вспоминаем прошедшие бои. Там у нас танк подорвался на фугасе. Заряжающего вместе с башней отбросило метров на двадцать. Все погибли, а его только контузило. Через три дня пришел из пехотного санбата, заикается. Посмеялись. Вдруг автоматная стрельба. Потом пушка хлопнула. Все замолчали, насторожились. В чем дело? Потом кто-то из нас говорит: «Немцы?» — «Нет. Война кончилась». Выскочили из здания, а по всему небу пули сверкают. Война окончилась!!! Я бегу на свой пост, смотрю, кто-то из окошка автомат выставил и палит от радости. Я выхватил у солдата винтовку и начал стрелять. Радость неописуемая. Война окончилась! Где тут спать… Тут уж не до сна было.

Вот так закончилась война. 1-м танковым корпусом командовал генерал Гудков, заядлый болельщик. После войны, когда мы стояли под Гумбинином, он организовал футбольную команду. Там же были освобожденные нами репатриированные итальянцы и французы, которые тоже создали команду. Устроили матч, но, когда счет стал 8: 0 в их пользу, он встал, сказал: «Засранцы!» и ушел.

РОДЬКИН АРСЕНТИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ

Я родился в 1924 году в небольшом селе Перовка, находящемся в Самарской области. К началу войны закончил семь классов и пошел учиться в школу механизаторов в городе Борское.

Осенью 1941 года нас, студентов, отправили в селения немцев Поволжья на уборку урожая. Вскоре немцев выслали в Сибирь, и мы остались одни. Через месяца полтора нам на смену стали прибывать беженцы, эвакуированные с Украины и Белоруссии, которые вселялись в оставленные дома, а мы вернулись в Борское. Там я закончил курсы по специальности «слесарь-монтажник сельхозмашин» и вместе с двумя такими же, как и я, выпускниками был направлен в село работать в машинно-тракторной мастерской. Заработок мизерный, кормили нас плохо — давали грамм шестьсот хлеба, и все. Ну, пока были деньги, мы ходили на рынок, покупали картошку, молоко, потом деньги кончились. Я говорю: «Ребята, мы так закочуримся. Надо отсюда сматываться». Мы втроем дали тягу. Шли в свой родной поселок напрямик, через глухие деревни, не тронутые войной, где еще не было эвакуированных. Входили в дом. «Откуда вы? С окопов, что ли, идете?» — «С окопов». — «Ой, бедненькие!» Одежонка паршивенькая, мы обморозились все — мороз-то градусов 20 — 25. «Лезьте на печку, грейтесь». Нас накормят, а утром идем дальше. Пришли домой, и я устроился в ремонтные мастерские, а весной пошел работать трактористом.

Осенью 1942 года меня призвали. «Кем работаешь?» — «Трактористом». — «Пойдешь в танковое училище». Честно говоря, воевать мне не хотелось, и, если бы можно было не воевать, я бы не воевал, потому что не в моих интересах было защищать эту советскую власть. Что ты удивляешься? Думаешь, что все «ура-ура» кричали? В сорок первом году моего дядю арестовали. В училище я узнаю, что он погиб где-то на севере. Мне так обидно стало. Я даже бежать из училища хотел, но потом решил, что кремлевские негодяи приходят и уходят, а Родина все же остается. Меня сильно задевало, что какая-то там немчура дошла до Волги. Как это так?! Надо, как говорится, дать им по рогам. Так что я на фронте Родину защищал, а не советскую власть.

Ну вот, направили меня сначала в Сызранское, а оттуда в Ульяновское танковое училище. В училище изучали материальную часть, тактику действий одного танка и танка в составе взвода. Преподавали нам стрелковое и танковое вооружение, знакомили с техникой и оружием противника. Отдельно шли занятия по организации связи, элементарному шифрованию. Правда, никогда на фронте мы шифрами не пользовались, только примитивным: коробочки — танки, карандашики — пехота, орешки — снаряды. Конечно, были практические занятия с вождением и стрельбой. В общем, все то, что надо на фронте, и, конечно, политика. Должны были изучать «Краткий курс истории ВКП(б)». Особенно тщательно изучали приказы главнокомандующего, которые надо было конспектировать, но этих приказов было так много, что мы не успели. И конечно, строевая, уставы. С месяц позанимались на Т-34, а затем нашу группу перевели на КВ.

В 1943 году училищу присвоили гвардейское звание. С присвоением этого звания связана такая смешная история. Заместитель начальника училища был полковник Наумов, фронтовик, суровый пожилой мужчина, мимо себя не пропускал ни одного курсанта, чтобы не придраться. Вроде все у тебя нормально: форма по уставу, сапоги начищены. «А у тебя иголка с ниткой в пилотке есть? Нет? Пять суток». И еще добавит: «Индюк». Когда присвоили гвардейское звание, он задержал одного курсанта, придрался: «Опять непорядок, индюк». — «Никак нет, товарищ гвардии полковник, не индюк!» — «В чем дело?!» — «Гвардии индюк, товарищ полковник!» — «Сукин сын, полковника рассмешил. Марш отсюда!»