Архитектор снов, стр. 63
Майин сон
Майя лежала на спине и разглядывала высокий, уходящий во тьму потолок. Внезапно скрипнула дверь, и к ней в комнату кто-то зашел. – Мама. Мама! – приподнявшись на локте, то ли позвала, то ли спросила Майя.
Из темноты к ней придвинулось лицо Зинаиды.
– Тише, деточка, тише. Не вставай. Ложись. Тебе нельзя вставать. Давай, я укрою тебя, ты совсем раскрылась.
Мать ловко и аккуратно поправила одеяло, приподняла подушку и прилегла на кровать рядом с Майей. Майя свернулась калачиком и прижалась к ней.
– Мама, а, правда, что наш дом обрушился?
– Ну, что ты говоришь, конечно, нет, деточка, – в голосе матери сквозило неподдельное удивление.
– А папа?
– Что папа?
– Правда, что папа убил бабушку?
Мать присела на кровати, опершись на локоть.
– Майя, тебе что, страшный сон приснился? Милая, ну разве можно говорить такие вещи?
Она прижала девочку к себе. Однако Майя не успокаивалась.
– А где же тогда бабуля? Я ее давно не вижу… Ее нет. И Вари нет. А по дому какие-то люди топают. Я слышала, такие шаги – страшные, чужие…
– Майя, – мать развернула девочку к себе лицом. – Не придумывай. Никто тут не топает, кроме твоей сестры-сорванца. А сейчас вообще ночь, все спят. Ты болеешь, у тебя три дня была лихорадка. Сейчас тебе полегчало, лекарства подействовали, и ты опять за свое – начала сочинять.
Она уложила недоверчиво сопящую Майю обратно на подушку.
– Посмотри, что я тебе принесла, – она достала из кармана маленькую коробочку.
Майя заинтересовалась, отвлеклась от своих тяжелых дум и открыла ее. Внутри, сверкая в лунном свете, лежал медальон. Его крышка была украшена россыпью переливающихся драгоценных камней.
– Какой красивый… – вырвалось у Майи.
– Бабушка обещала, что, если будешь себя хорошо вести и спать, как следует, она его подарит тебе на день рождения. Только сначала надо выздороветь.
Мать потянула за длинную цепочку. Диск выскользнул из коробочки и, покачиваясь, повис в воздухе. Майя поймала его в ладошку. Прохладный бочок медальона быстро нагрелся. Майя нажала тайную кнопку, щелкнула крышка, открылось перламутровое нутро. Майя потрогала его пальцем.
– А что должно быть внутри?
– Что хочешь, – ответила мать. – Вырастешь, сама придумаешь, что туда положить.
– Мама, – внезапно опять подняла на нее обеспокоенные глаза Майя, – а что если я не вырасту?
На этот раз вопрос все-таки озадачил мать.
– Как это – не вырастешь? – растерянно спросила она.
– Ну, вот так, возьму и останусь навсегда маленькой девочкой, карличкой…
Мать всплеснула руками, отобрала у нее медальон и спрятала обратно в коробочку.
– Все, я сейчас тебе микстуры налью! – возмущенно пригрозила она. – Кончилось мое терпение!
– Не надо микстуры, – Майя лиской улеглась на подушке. – Все, все. Я уже сплю! Смотри!
Она сложила ладони лодочкой и аккуратно подсунула их под щеку. Мать только головой покачала, склонилась над ней, поправила ее косы и поцеловала в лоб.
– Спи, скоро утро, ты выздоровеешь, мы все поедем далеко-далеко, к огромному синему морю…
– …будем лежать на песке и ловить толстого краба… – пробормотала Майя, закрывая отяжелевшие от внезапно налетевшего сна веки.
Через несколько мгновений она уже крепко спала, о чем-то вздыхая во сне.
Зис вернулся под утро. С разбитым лицом и вывихнутой кистью. Можно было бы написать роман о событиях той ночи, но Зис хотел поскорее забыть обо всем – о пьяной компании за углом, о драке, которая продолжалась на протяжении трех кварталов, о крупном зерне асфальта, по которому в эту ночь не раз возили его лицо, об унижениях в ментовке и о боли в спине от ударов резиновой дубинкой.
Шатаясь, Зис открыл дверь своей квартиры и ввалился внутрь. Он глянул на себя в полутемное зеркало в коридоре, тихо заскулил, дотронувшись до распухшей и кровоточащей скулы, и поплелся в ванну. Там, стараясь не шуметь, он пустил воду, и занялся своими синяками и ссадинами.
Вскоре, залив себя йодом, зеленкой и поставив кое-где пластырные заплатки, Зис вышел из ванной. Проходя по коридору, он нацепил ветровку на крючок вешалки и на цыпочках зашел в спальню. Майя лежала в постели в полукруге света от ночника, Карины Зис не заметил. Он осторожно подошел к кровати, склонился над Майей. Она, похоже, впервые за все это время спокойно спала, глубоко дышала и не металась во сне. Зис погладил ее по руке и присел на кровать. Ему казалось, что боль свежих ран бодрит его, и он с легкостью продержится до утра. Но уже через несколько мгновений он крепко спал, обнимая подушку и Майю. А в стремительно светлеющем небе уже все было готово к очередному восходу.
Филиппыч едва разогнул спину. Солнечный свет, проходя через оконную раму, квадратами ложился на пол. Всю ночь Валериан простоял на коленях в углу. Никогда не веривший ни в Бога, ни в черта, ни в солнечное затмение, он так молился, что паркетная доска под ним скрипела и прогибалась. На столе, окруженная зажженными свечами, стояла небольшая, бурая от времени фотография. Это был старинный дагерротип неизвестного мастера. В чудесном саду, в траве, среди цветов, раскинувшись во сне, лежала маленькая девочка. Пышное светлое платье, бант на груди, темные локоны, тени длинных ресниц на щеке. Это была Майя.
Валериан ночь напролет жег перед ней свечи, капал святой водой Исидора, сыпал землей с могилы тетки Клавы и сочинял совершенно апокрифические молитвы. Он уговаривал, заискивал, грозил, тряс своими жилистыми кулачками, убеждая то ли небо, то ли потолок в том, что никто… никому… не сметь, не трогать, кого угодно, только не ее, не его девочку… пусть это чертово колесо подавится… но не тронет ее… потому что – он-то точно знает, ее нельзя, если им надо – пожалуйста, пусть берут его… пусть… ему все равно… он пожил, ничего хорошего не сделал… старый, кривой, сам уже смертью воняет… но она– она должна жить, она молодая, сильная, красивая… и помогут ей высшие силы, в конце-то концов!
Свое последнее утро он встретил тихо и немного устало. Встал с колен, прижал к груди фотографию спящей Майи и, как был, в ботинках и помятой одежде, завалился на кровать. Внезапно, лежа на спине и глядя в потолок, Филиппыч понял, что пришел его час. Он приподнялся на локте…
Первыми ушли звуки. Он не слышал, как царапают его окно ветки деревьев, как галдят птицы на улице, как гудят в глубине дома лифты и бранятся соседи за перегородкой. Валериан опустился обратно на кровать. Нет, страха не было. Особенного желания уходить, впрочем, тоже. Когда Филиппыч увидел рядом с кроватью незнакомого человека, он еще успел удивиться, но потом, присмотревшись, понял, что уже однажды встречался с ним. Этот был тот самый попутчик, недавно ехавший с ним в метро.
Валериан улыбнулся. Подумал, хорошо, что главное он успел сделать. Он погладил старую фотографию. Взглянул на того, кто стоял рядом с ним. Вытянулся. Выдохнул. И замер. В тот же миг открылись глаза у девочки на снимке. Она больше не спала. Колыхнулась тонкая занавеска на открытом окне. Филиппыч увидел, как…
Пробуждение
…Майя открыла глаза. Полежала, прислушалась. Ее сознание было ясным, тело легким. Она привстала и осмотрелась. Это была спальня Зиса, сам Зис с лицом, почему-то залитым йодом и зеленкой, лежал рядом на кровати и спал, сраженный таким сокрушительным сном, что никто и ничто не могло ему помешать. Однако она все равно решила не шуметь и тихо сползла с кровати. Комната выглядела, как палата тяжело больного человека. Везде были разложены лекарства, в углу стояла капельница, у кровати утка, шторы были задернуты. В углу, почти не различимая в полумраке, спала Карина.
«Странно, – подумала Майя. – Как будто кто-то заболел…» Она сделала несколько шагов и оказалась перед зеркалом. Тощее полуголое всклокоченное существо с впавшими глазами и торчащими ребрами смотрело на нее из серого стекла. Она вздрогнула, ощупала себя. Еще раз посмотрела в зеркало…