Тайна пирамиды Хирена, стр. 32

— Один, кажется, поправляется, второго придется отправить в больницу.

— Ах, мискин, [11] — поцокал сочувственно языком Сабир. — Ладно, летчик отдохнет немного, выпьет чаю и отвезет его. Ах, шайтан этот ганеш, ай шайтан! Но сразу два, а?

Геолог сокрушенно покачал головой и вдруг сказал:

— Да, познакомьтесь, это мой помощник. Будет мне помогать немного.

Только тут я заметил, что в тени под фюзеляжем самолета сидит еще один человек — худенький, молодой, в потертом и замасленном комбинезоне. Он не подошел к нам, а только издали, не вставая, слегка поклонился.

— Ну, а успехи как? — спросил нетерпеливо Сабир.

Пока мы шли к лагерю, я коротко рассказал ему о своих приключениях.

— Да, йесхатак! — вдруг вскрикнул геолог, останавливаясь и хлопая себя по лбу. — Едва не забыл, вам просили передать вот это…

Он покопался в своей потрепанной полевой сумке и протянул мне помятый телеграфный бланк.

«Асуан экспедиция Зубарева, — прочитал я. — Результаты успешные верхний текст найденной плиты зпт надпись пирамиде зпт текст речения идентичны нижняя надпись схожа текстом на скале однако требует уточнения тчк готовим подробный отчет копию вышлем поздравляю Моргалов».

Значит, все-таки получилось! Электронная машина помогла установить, что и «Горестное речение» и верхняя часть текста под солнечным диском на плите, которую мы нашли весной, принадлежат тому же, кто оставил надпись и в фальшивой гробнице пирамиды, — Хирену!

Значит, моя гипотеза подтвердилась: «Горестное речение» в самом деле принадлежит Хирену. Он восхвалял в нем восстание, призывал народ к борьбе. Как сразу вырастает его фигура, какой становится интересной и значительной, и отрывочные сведения, которыми мы располагали до сих пор о том смутном времени, вдруг проясняются и предстают в новом свете. Теперь дело за нами: искать, искать, искать!..

Радость была велика, но все-таки мое приключение, видно, давало себя знать. Я почувствовал такую слабость, что ушел поскорее в палатку и прилег у Павлика на койке. И незаметно задремал; а когда проснулся, наступил уже вечер, посреди лагеря горели три фонаря, поставленные прямо на землю по краям брезентового «круглого стола», и оттуда доносились спорящие голоса.

Самолет, оказывается, давно улетел, а я даже не слышал. Толю Петрова увезли в больницу, но Хасан отказался лететь и теперь с аппетитом уплетал пахучую тамийю из бобов в чесночном соусе.

Сабир сидел у другого фонаря немного в сторонке и, напевая себе под нос что-то задумчиво-заунывное, осматривал и проверял радиометр. Помощника почему-то не было рядом с ним. Он весь вечер вертелся среди рабочих, о чем-то болтал с ними и ни разу не подошел к геологу.

Уже перед отбоем я видел, как этот помощник приставал с какими-то разговорами к повару, и слышал, как Ханусси ему резко ответил:

— Инта малаак?! [12]

После ужина мы немного посовещались и, по совету Сабира, решили утром продвинуться дальше по горным долинам, насколько пройдут машины. Павлик, оказывается, уже совершил в том направлении разведочный поход и даже приметил подходящее место для будущего лагеря.

Место было удачным — довольно высокий горный хребет часть дня прикрывал его своей тенью. Но добраться нам до него не удалось — дорогу машинам преградили нагроможденные повсюду громадные глыбы. Пришлось остановиться километрах в полутора от облюбованного Павликом места.

Меня это даже больше устраивало. Я непременно хотел побывать на том месте, где потерял сознание. А оно, по моим предположениям, находилось как раз по ту сторону этого высокого хребта, и отсюда, где мы остановились, добраться до него было ближе.

На следующее утро, подождав, пока все разойдутся по намеченным маршрутам, мы с проводником и геологом на двух верблюдах отправились к месту моих злоключений.

Азиз повел нас не слишком охотно, но Сабир сердито прикрикнул на него, и бедуин смирился, Конечно, он лукавил и отлично запомнил злополучное место, — мы быстро его нашли.

Я сразу узнал и это узкое ущелье и крутой склон горы — как это я мог тут вскарабкаться? Теперь взбираться по нему оказалось очень трудно. Мы обливались потом, но ползли, цепляясь за скалы.

— Есть! — вскрикнул Сабир, прижимая крепче к голове наушники. Он долго лазил по скалам, выслушивал гору, словно доктор больного, и так увлекся, что один раз чуть не сорвался. К счастью, проводник вовремя успел подхватить его.

— Ничего не понимаю, — устало сказал, наконец, Сабир, стаскивая с головы наушники и опускаясь на камень.

— Ничего не понимаю, — повторил он и затеребил свои крохотные усики, поглядывая куда-то вверх, на вершину горы. — Активен только один обломок, а кругом — чисто. Может быть, он скатился оттуда, с вершины? Йесхатак! Но нам туда не забраться.

— Может быть, с той стороны, от лагеря удобнее? — сказал я.

— Да, пожалуй, придется оттуда, — согласился Сабир. — Там, во всяком случае, рабочие помогут взобраться.

Но в этот день возвращаться в лагерь было уже поздно. Темнота неминуемо застигла бы нас в запутанном лабиринте горных ущелий, а я уже испытал на собственной шкуре, чем это может кончиться. Мы решили заночевать здесь.

Перед сном мне вдруг вспомнился человек, которого, как мне тогда показалось, я увидел на вершине горы, прежде чем лишиться сознания. Был он на самом деле или мне привиделся?

Спали мы спокойно и крепко, несмотря на горестные вопли шакалов. На рассвете, напившись чаю, не спеша тронулись в путь.

И не прошли еще и половины дороги, как из-за поворота выскочил запыхавшийся человек. Это был снова все тот же Зариф, и при виде его у меня екнуло сердце: что еще там стряслось?

— Нашли! — закричал он еще издалека. — Нашли камень с печатью! Шакал на печати, йа устаз!

— Ва салаам! [13] — воскликнул Сабир, хлопая меня по плечу.

ГЛАВА XVI. ОПЯТЬ ГРАБИТЕЛИ!

Павлик вел нас по узкой тропинке, змеей извивавшейся среди камней по дну ущелья. Потом начал карабкаться по склону горы. Мы следовали за ним.

— Вот, — сказал он, останавливаясь возле большой глыбы. — Вчера нашли, уже под вечер. Сначала Зина обратила внимание на повышенную радиоактивность, а рассмотрели получше — и вот…

Я наклонился и увидел оттиск древней печати.

Отчетливо можно было различить лежащего шакала, а под ним — девять пленников, по три в ряд. Традиционная печать царского погребения!

Пленники олицетворяли «девять луков» — представителей всех племен и рас, известных древним египтянам. Таким образом, священный шакал — Анубис — как бы надежно защищал покойного фараона от козней врага любой национальности. Подобные печати всегда ставились на дверях гробниц фараонов.

А рядом в овальном картуше заветное имя: «Хирен»!

Камень отлично сохранился и выглядел так, словно его положили здесь только вчера. Непонятно…

Метр за метром мы начали обшаривать весь склон горы. Внизу, у ее подножия, нашли еще один камень с точно такими же печатями. Но он, видать, лежал здесь очень давно, весь растрескался и почти разрушился, прямо крошился в руках.

Оба они, вероятно, закрывали вход в подземную гробницу. И если валяются тут — значит нас опередили! Но когда: недавно или тысячу лет назад?.. И где же, наконец, этот вход в подземелье?

Шел уже второй день поисков, жара стала невыносимой, и время близилось к полуденному перерыву, как вдруг один из рабочих неистово закричал:

— Нашел, йа устаз! Я нашел!

Он приплясывал от восторга и повторял:

— Запомните мое имя, пожалуйста, Фаиз. Это я нашел!

— Где же вход? — нетерпеливо перебил я его, озираясь по сторонам.

— Да вот же эта дырка, йа устаз! Прямо перед вами.

— Эта?

— Ну да!

Рабочий нетерпеливо отбросил в сторону два небольших камня, расширяя отверстие. Оно вело куда-то вниз, но уж очень было похоже на простую лисью нору. Протиснуться туда можно было только ползком.