Тайна пирамиды Хирена, стр. 29

ГЛАВА XIV. В ГОРАХ

Вечером мы с Сабиром расстелили прямо на полу палатки геологические карты и начали совещаться. Мне эти пестрые, разноцветные пятна и полоски, условные значки и химические формулы, щедро рассыпанные повсюду, мало что говорили. Но геологу они как бы помогали заглянуть под землю.

— Все-таки не могу понять, откуда брал он этот гранит! — проговорил Сабир, теребя свои усики. — Правда, вдали от Нила детальной разведки пока не производилось, а с воздуха небольшое месторождение можно и не заметить. Ближайшие промышленные скопления урановых руд вот здесь, в районе Эль-Козейра. Но там совсем другие породы, нет такого гранита. Просто не знаю, что вам посоветовать, йа устаз.

Я решил все-таки начать поиски от той долинки, где весной Павлика укусила змея, заставив нас срочно свернуть работы.

На следующий день Сабир показал нам, как обращаться с приборами, и отправился в Асуан, увозя с собой образцы облицовки из погребальной камеры. А мы двинулись в пустыню.

На этот раз я раздобыл еще одну автомашину и мог захватить в поход нескольких самых опытных рабочих. Все они давно занимались раскопками, для многих это стало даже наследственным промыслом, продолжавшимся из поколения в поколение. Для нас они были не просто землекопами, а талантливыми помощниками и даже порой весьма знающими консультантами.

По уже разведанному весной маршруту проехали без остановок. Вечер застал нас еще в пути; и когда мы добрались, наконец, до злополучного «змеиного места», как окрестил его Павлик, лагерь пришлось разбивать уже в полной темноте.

Проводником я снова взял Азиза. Бедуин привел по моей просьбе двух верблюдов: они могли очень пригодиться для разведки в горных долинах, куда не пройдет машина.

Я собирался тут задержаться хотя бы на денек, чтобы закончить осмотр окрестностей. Но когда утром, в ожидании завтрака, не утерпел и заглянул к нашему весеннему раскопу, то сразу понял: здесь уже явно кто-то рылся после нас.

Мы всегда, уходя, закрываем раскоп бумагой, а потом засыпаем песком, чтобы не принять его по ошибке за новый, еще не исследованный и не копаться впустую. Теперь песок был разрыт, бумага куда-то исчезла — вероятно, ее давно унес ветер. На дне ямы валялось несколько окурков, из груды песка торчало донышко бутылки — весьма красноречивые «визитные карточки»…

Неподалеку зияли еще две ямы. Их мы весной не копали. Они были пусты, и оставалось только гадать, что мог найти здесь и украсть Вудсток со своими товарищами?

Нам тут, во всяком случае, уже нечего было делать. Да, и честно говоря, как-то не хотелось копаться после этих проходимцев. Сразу после завтрака мы погрузились в машины и поехали дальше, поближе к заветным горам, серыми складками маячившим вдали.

Как горы ни отступали, стараясь спрятаться в пыльной дымке, к полудню мы все-таки добрались до них. Выбрали узкую долинку с крутыми склонами и решили здесь устроить базовый лагерь. Эта работа заняла у нас весь остаток дня, но зато ночевали мы уже вполне комфортабельно, даже послушали радио.

Под вечер мы с Павликом поднялись на вершину ближней горы. Насколько хватал глаз вокруг тянулось унылое хаотическое нагромождение серых и голых скал. Ни кустика, ни цветка, даже верблюжья колючка, похоже, тут не росла. Не было видно ни одной птицы. Кругом — мертвые скалы.

— Если бы устроить конкурс на самое печальное место на земле, то более подходящего не найти, — пробормотал Павлик. — Веселенький он себе выбрал уголок, этот Хирен…

С утра опять началась будничная работа, привычные разговоры за завтраком:

— Смотри, Толик, ты уселся на место шефа. Выдаешь свои тайные намерения?

— Отличный кебаб, Ханусси! Добавьте, пожалуйста…

— А я бы съел сейчас окрошечки… С ледком!

— Казимир Петрович, когда же, наконец, будут готовы позавчерашние снимки?

— Сразу после завтрака берусь за них.

— Ханусси, найдется ли у вас еще чашечка кофе?

— Скажите Павлику: я пошла на третий раскоп…

Прошло три дня, а нам не попалось пока ничего интересного, кроме трех изображений животных на камнях да маленького рисунка. Он был выведен на скале красной охрой и изображал большую баржу, на каких в древности обычно перевозили гранит из каменоломен. Это обнадеживало: значит, мы всетаки идем по следам древних строителей.

Во время одного из обходов я вспугнул крупную кобру, пригревшуюся на камне. Сразу вспомнился весенний несчастный случай, и я проследил, чтобы всеми были приняты меры предосторожности: ходить разрешалось только в сапогах, перед сном тщательно осматривали палатки, каждый знал, где хранится сыворотка.

Вечерами я часто вспоминал Моргалова: почему от него нет весточки? А время идет…

У нас было три походных радиометра для проверки горных пород. Я решил, прихватив один из них, совершить за два-три дня разведочный поход по более отдаленным окрестностям. Только после этого можно было намечать новые маршруты.

Старшим за себя я оставил Павлика, хотя он явно не был этим обрадован. Конечно, ему больше улыбалось отправиться в романтичный, по его представлениям, поход на верблюдах по диким горам. Но я начал обсуждать с ним план работ, которые предстояло выполнить без меня, вручил подробную письменную инструкцию, — и новые заботы сразу улучшили его настроение.

Кто был по-настоящему огорчен и даже, пожалуй, как-то обескуражен моим отъездом, так это старик Ханусси. Правда, со своей точки зрения:

— Кто же вас там станет кормить, йа хавага?

Но все равно мне, признаться, стало приятно. Казалось, ледок в наших отношениях начинал понемножку таять. Увы, как я обманывался!..

Рано утром, после особенно сытного завтрака, мы с проводником торжественно воссели на верблюдов и, вызывая своим видом общий восторг, двинулись в путь.

Но приподнятое настроение очень быстро улетучилось. Сидеть на верблюде оказалось страшно неудобно. Он так неторопливо и медлительно вышагивал на своих длинных, голенастых ногах, только презрительно дергал головой, когда я пытался его подгонять, и так монотонно раскачивал меня при каждом шаге, что вскоре я начал ощущать, как к горлу у меня подступает предательская тошнота.

«Этого еще не хватает! Заболеть морской болезнью — и где? Среди безводной, раскаленной пустыни!» — подумал я с ужасом.

К счастью, отъехав от лагеря километров на пять, я, уже не теряя достоинства, мог сказать проводнику, что пора приступать к работе. Повинуясь его гортанному окрику, верблюд, подогнув ноги, покорно опустился на колени, и я поспешил слезть с него.

А когда мы приступили к работе, романтика окончательно улетучилась. Навьюченный увесистым радиометром, я сам почувствовал себя верблюдом.

Работа моя казалась вовсе не сложной: шагай себе, держа перед собой палку со специальной гильзой на конце. От нее тянулся к радиометру гибкий кабель. Со стороны я напоминал сапера с миноискателем. Идти надо было не спеша и подносить гильзу к каждому обломку скалы, валявшемуся на пути. Заметив разлом горных пород на склоне ущелья, я обследовал и его, прислушиваясь, не учащаются ли деловитые щелчки в наушниках.

Они звучали непрерывно, и сначала это меня пугало. То и дело казалось, будто щелчки стали чаще, и я останавливался у подозрительного камня. Прибор отщелкивал по-прежнему равномерно, отмечая так называемую фоновую радиоактивность, присутствующую повсюду.

Гильзу следовало держать как можно ближе к земле. Это требовало постоянного внимания и нервного напряжения, так что рука у меня скоро затекла, словно я нес громадную тяжесть. Ящик радиометра колотил по боку и оттягивал плечо. Голову непривычно стискивали, словно раскаленным обручем, дужки наушников. Пот с меня лил градом, и вскоре мерные щелчки начали отдаваться в голове тупой, мучительной болью.

Зато верблюды были, кажется, очень довольны таким методом разведки. Они лениво брели сзади, часто ложились и отдыхали, а потом быстро меня нагоняли, ухитряясь по пути еще выискивать какие-то лакомые колючки в расселинах скал. И проводника такая работа весьма устраивала. Он уходил вперед, усаживался на камень и поджидал меня, задумчиво напевая монотонную и бесконечную мелодию.