Далекие горизонты (сборник), стр. 142

Здесь же у него не было предшествующего опыта, не было памяти, физической подготовки или знакомства с тем, что приходилось наблюдать, так что Олми не видел ничего здравого, ничего, чему можно было бы дать название, с чем он мог бы себя соотнести. Не сразу он осознал, что это, может быть, тоже трофеи, оставшиеся от встречи альтинга с яртами.

Олми плыл вдоль рядов причудливых моделей, неудачных попыток копирования и осознания, очень напоминавших галерею предметов и явлений вокруг «Редута» — то, что представляла собой Земля Ночи. Люди подошли с юга, ярты — с еевера. И к тем, и к другим альтинг применил одни и те же грубые инструменты, чтобы либо соединить их в собственном существовании, либо найти новый способ изучить их непохожесть. И те, и другие были настолько чужды альтингу, что возможность понимания исключалась.

Боль — одно из чувств, позаимствованных у сознания Олми и рассеянных по дороге. Ощущение разъединения, нежелательной перемены. Альтинга обеспокоило вторжение; в Земле Ночи не было зла, не было преднамеренного уничтожения. Олми неожиданно понял, что пыталась объяснить ему Енох, и превзошел ее понимание.

Моноблок совершенного порядка подвергся вторжению пространства, главным свойством которого были разобщенность и противоречие. Должно быть, это очень болезненно. И теперь порядок засасывался, как газ в вакуум, в их пространство — а Енох вместе с Гильдией открывателей врат все для этого подготовили. Они позволили распахнуться в ином пространстве хищной и кровавой пасти голодной вселенной, нуждающейся в ускорении и завершении.

Но эта гипотеза не приоткрывала завесу над вопросами понимания или общения. Олми не начал немедленно анализировать грубые эмоциональные взрывы иного сознания, божественного или какого бы то ни было другого; альтинг ничуть не являлся постигаемым сознанием. Он представлял собой всего лишь чистый и необходимый набор качеств. Он схватывал человека, управлял им, но в буквальном смысле ни к чему его не мог применить. Как и все остальное здесь, альтинг не мог ни анализировать, ни поглотить Олми. Он не способен был даже распространиться в прошлое по его мировой линии, ибо существование Олми закончилось с приобретением нового тела.

Так вот почему он не встретил призраков самого себя! Физического прошлого у него почти не было. Иначе альтинг выбросил бы его в эту долину, лишенную смысла и назначения, как еще один кусок выветренной горной породы, еще более странный и обескураживающий, чем все остальные.

Олми изогнулся — тело стремилось вырваться на свободу, как зверь из клетки. Несмотря на все усилия, человека захлестнула паника. Внутри себя он ни на что не мог ориентироваться, даже его «я» невозможно было четко определить.

Все сделалось размытым, смешалось, будто бы его раздавил невероятных размеров палец и не осталось никаких контуров. «Я нигде нет имени двигаюсь нет будущего».

Он крутился и дергался, стремясь обрести свой центр. Фигуры, взгроможденные на горные цепи по обе стороны, будто заинтересовались его усилиями. Олми чувствовал их внимание, и оно ему не нравилось. Они словно сдвинулись с места, очень медленно, но все же приближаясь к нему сквозь астрономическое время.

Если бы опухоль конфликтующих порядка и хаоса могла заново себя определить, возможно, эти неподдающиеся осознанию монолиты, эти боги, лишенные поклонения, и неосуществленные подделки тоже смогли бы получить свое место.

Паника исчезла. Сигналы прекратились.

Он подошел к концу. Он погрузился в то минимальное состояние, которого жаждал. Он не думал ни О прошлом, ни о будущем, ничего не терял, ничего не приобретал.

Я — часть общества или был ею, на самом деле не принадлежа ему Это имя — Олми Ап Шеннен Любивший многих любимых и любимый немногими В контакте ни с чем вовне Вне контакта ничто Древо, вырванное с корнем.

Пламенеющий обод бреши стал разгораться. Подвешенная и лишенная цели фигурка, захваченная в реснички вероятностей, сохраняла необходимую форму и волю, чтобы этим заинтересоваться, — фигурка обратила внимание, что по сравнению с прежними размерами брешь сильно уменьшилась и потемнела, а полыхающая вокруг полоска значительно расширилась. Она напоминала грандиозное солнечное затмение с кровавой короной.

Верность и любовь вырваны с корнем.

Сам язык угасал, пока лишенная цели фигура не начала видеть лишь образы — пьянящий иной мир, отрезанный, недоступный, лица прежних людей, некогда любимых, некогда успокаивающе близких, ныне же мертвых и не имеющих призраков.

Не способный видеть даже призраки вырванного с корнем прошлого.

Движение фигурки вдоль долины замедлилось. Время остановилось. Вечность, теперь не имеющая конца. Обнаженный, лишенный кожи, лишенный плоти, лишенный костей. Поглощен и интегрирован.

Испытывает покой.

Запишите в бесконечный столбец:

испытывает

Испытывает покой

покой

покой

Крохотное местечко не больше кулака, чрево. Крохотное местечко бесконечного мира в сердце смерзшейся геометрии. Все — усовершенствования, вариации, перестановки, уже исчерпавшие себя; бесконечный доступ к беспредельной энергии, заключенной в самости.

Ты/я/мы — не имеет значения. Видишь?

Видишь. Видья. Всевидение. Око Будды. Чьи-то бесчувственные кальпы. Суета чувств.

Самость сия поглотила. Множество сейчас, покой миновал.

В покое минувшего. Любил женщин, растил детей, прожил долгую жизнь на планете, куда ныне нет возвращения.

Ничто один в покое без минувшего все завершено нет возвращения.

Точка.

Один делает возможным все.

Вижу. Будда, не оставь ученика своего в тенетах.

Глаз сжимается, закрывается, великолепное кровавое пламя затуманивается. Его пронзает белая игла, заметная позади небольшой темной сердцевины.

Небольшой большой не имеет значения без времени

Не уходи. Возьми нас с

Есмь твой отец/мать/еда

любил растил живя тоскуя без возвращения

мой призрак

8

Рай Орнис, высокий, тощий, похожий на богомола мастер-открыватель врат, улыбнулся. Олми видел множество Раев Орнисов, словно аватар древнего бога. Все мастера слились воедино.

Они находились под прозрачным стеклянным пологом. Лицо Олми овевал тихий прохладный ветерок. Когда он упал, Рай Орнис обернул его спасательным полем и принес безопасный свежий воздух — запасы гермокостюма кончились.

Олми вновь отыскал расплескавшиеся реки памяти и омыл в их водах свои древние стопы. Он сглотнул. Око-брешь навеки затворилось.

— Его больше нет, — сказал Олми.

— Дело сделано, — кивнул Рай Орнис.

— Никому не расскажешь, — вслух подумал Олми.

— Никому не расскажешь.

— Мы крали и ели, чтобы жить. Чтобы рождаться.

Рай Орнис поднес палец к губам. Его лицо, озаренное появившимся на юге светом, было призрачным. На пол-Пути от них скалились огромные зубы, пылавшие ярким электрическим пламенем.

— Кольцевые врата, — сказал открыватель, оглянувшись через плечо. — Расп и Карн, мои ученицы, поработали на славу. Мы выполнили то, зачем сюда прилетели, а заодно спасли Путь. Неплохо, да, сер Олми?

Олми потянулся к открывателю, желая не то обнять его, не то задушить. Рай Орнис отступил.

Олми отвернулся и еще раз сглотнул. Во рту было до боли сухо. Завершать создание кольцевых врат не нужно. Незаконченные врата выполнили свою задачу — привели к закрыванию и втянули в себя последние остатки бреши.

Кольцевые врата стали на глазах сжиматься. Оскал превратился в ухмылку, потом — в спокойную улыбку всеведения, затем сжался в точку, и точка эта растаяла среди далеких дюн.

— Думаю, близняшкам слегка обидно, что им не удастся завершить создание кольцевых врат. Но то, что есть, — чудесно. — В голосе Рая Орниса звучал восторг, мастер затанцевал, выделывая па на черном обсидиане долины. — Теперь они — настоящие мастера! Когда меня осудят, они займут мое место.