Волшебная книга Эндимиона, стр. 1
Мэттью Скелтон
Волшебная книга Эндимиона
В библиотеке колледжа святого Иеремии. Оксфорд, Англия
А это что за книга?
Блейк перевернул страницу, вторую, еще одну в поисках текста — чего-нибудь вообще, что написано… напечатано. Ничего… Пустые страницы — как ступеньки лестницы, ведущей в никуда. Некоторое время он позволял себе идти по ним, надеясь, что куда-то они все же приведут, — но тщетно: они вели в пустоту.
Он ощутил разочарование и в то же время волнение — словно кто-то его понуждал разыскивать что-то. Но кто и что? И как он узнает, если даже наткнется, — то ли это самое, что он должен был найти? Ведь он всего-навсего мальчишка двенадцати лет, и, по правде говоря, не слишком много книжек успел и захотел прочитать (ведь есть телик, компьютер и все такое) и не очень поднаторел в чтении серьезной литературы.
И все же его не оставляло чувство, что он держит в руках какую-то тайну, чей-то секрет, скрытый, быть может, в этих пустых страницах, под этим толстым переплетом. Секрет, ведущий к какому-то важному открытию.
Но если так, то кто же умудрится прочесть то, чего не существует в природе?
В конце концов он закрыл книгу и поставил обратно на полку, не сознавая еще, что не напечатанная в ней история уже, в сущности, началась…
Майнц, Германия, 1452
Даже в этой темени можно было различить громаду кафедрального собора, возвышающегося над городом. Его башни из песчаника, днем отливающие красивым красноватым цветом, сейчас были похожи на мрачные горные отроги. Фуст глядел на них прищуренными от ветра глазами, стараясь держаться ближе к стенам уютных домов, наполовину каменных, наполовину деревянных, где обитали не самые бедные люди города.
Все вокруг было пропитано запахами: застоявшегося дыма от печей, гниющей соломы, человеческих отходов. Заглушить их не мог даже выпавший снег. Звуки тоже были: похрюкиванье свиней в теплых загонах, скрип саней, которые тащил напарник.
Фуст остановился и подождал, пока тот поравняется с ним.
Молодой Петер стряхнул снег с шапки, сунул руки под мышки. Он так замерз! У хозяина теплый длинный плащ, меховые рукавицы, шнурованные башмаки. А у него всего-навсего тонкие гамаши, натянутые поверх никуда не годных ботинок, и от холода он почти не чует своих собственных ног! Сейчас он мечтает об одном: о пламени очага, возле которого отогреть промерзшие кости. Да, и еще о пище, чтобы прогреться изнутри, и о теплой постели.
Он взглянул на деревянную вывеску, нависающую над ним со стены дома. Даже в темноте различил, что на ней изображены пшеничный сноп и поросенок. Ох!
— Уже недалеко, Петер, — сказал Фуст. — Мы почти пришли.
Пока он говорил, у него изо рта вырывалось облачко морозного воздуха. Он повернулся, пересек пустынную засыпанную снегом площадь и направился к одной из многих улочек, начинавшихся отсюда. Под тяжелыми башмаками поскрипывал белый покров.
Петер долго не мог сдвинуться с места — так болели мышцы рук, ног, всего тела от этого длительного путешествия, пришедшего, слава богу, к завершению, во что даже не верилось. Ведь они бредут от самого Парижа, через Страсбург, где не нашли того, что нужно хозяину, и вот теперь оказались на берегах Рейна, в городе Майнце, проделав путь почти в четыреста миль. Они избегали обычных речных путей, избегали наезженных дорог, по которым движется множество разного люда, предпочитая дороги лесные или по пустынным холмам и долинам, почти непроходимые в это время года. Почему так таился его хозяин, чего и кого опасался, Петер не знал. Но его пугала эта таинственность, она ему не нравилась, однако выяснить он ничего не мог — Фуст не желал делиться с ним своими секретами.
Петер поднес руки ко рту, начал согревать пальцы дыханием: их кончики совсем онемели.
Куда и зачем потащил хозяин своего помощника? Неужели не может понять, что Петер предназначен для других дел и другой жизни, а вовсе не для того, чтобы, нацепив на себя лямку, тянуть эти проклятые тяжеленные сани?
Еще всего месяц назад он изучал искусство каллиграфии в Париже, в одной из самых известных в Европе библиотек — Святого Виктора. И учение шло хорошо, он мог гордиться — и гордился — своими успехами и почерком, которым, на зависть многим, переписывал католические требники и другие религиозные книги. Ему нравилось держать в руке отточенное перо — он мысленно сравнивал его с острым боевым мечом и, когда обмакивал в чернила, представлял порою, что опускает клинок в кровь врага.
А потом появился Фуст, и все пошло наперекосяк.
Фуст возник, как призрак откуда-то из прошлого, пообещав Петеру богатство, силу, власть — все, что пожелает, если тот согласится пойти к нему в помощники и выполнить несколько пустяковых поручений, о которых ему станет известно немного позже. Этот странный человек даже обещал ему в недалеком будущем руку своей дочери Кристины в благодарность за верную службу. Мог ли Петер отказать ему?..
Он раздраженно сплюнул, обнажил в ухмылке зубы и продолжал усиленно тереть покрасневшие руки. Потом поправил веревку, тянувшуюся от саней к его пояснице. Да, он впрягся в ярмо — как вол, как последний осел — и тащит эту поклажу неизвестно куда, зачем и, что главное, за какое вознаграждение. Да и будет ли оно, в конце концов? Не окажется ли, что он, Петер Шеффер из Гернхайма, просто влип, как последний болван, как сом в вершу, поддавшись на посулы этого непонятного человека?..
Все бы, в общем, ничего, если бы не чертов груз! Мало того, что на сани навалена куча одеял и гора всякой провизии, но еще неподъемный сундучище! С отвратительными чудищами, вырезанными на деревянных стенках. И страшнее всех — две металлические змеиные головы на крышке, там, где запоры. У них торчащие острые зубы… Фуст предупредил его, что с ними надо поосторожней: одно неловкое движение — и зубы вопьются в тебя, выпустят смертельный яд.
Петер содрогнулся: неужели правда?
Но кто его разберет, этого Фуста: говорит по большей части загадками — не поймешь, где правда, где вранье. К примеру, про то, что лежит у него в сундуке, сказал как-то, что там сокрыто нечто такое… такое, с помощью чего можно объять весь окружающий мир — бросить взгляд в прошлое, узнать про будущее… А от них самих, добавил он, требуется лишь приручить это нечто, суметь прочесть его пророчества, когда те примут вид и форму книги, живой и полнокровной…
Так говорил Фуст. И слушать его было интересно и страшновато.
Вспомнив сейчас об этом, Петер покачал головой. Звучало красиво, даже заманчиво, но что, если все это обман? Или ошибка? Просчет, заблуждение… Такое же, каким было стремление библейской Евы надкусить яблоко с древа познания — чтобы обрести то, что запрещено. Что, если опасность подстерегает и его душу?.. Как раз сейчас, когда их утомительное путешествие подошло к концу и ему надо окончательно решать — как поступить? Продолжать оказывать помощь этому сомнительному человеку в расчете на обещанное вознаграждение? Или отказаться из опасения, что ему может грозить суровое наказание, как Адаму и Еве, кого Бог лишил бессмертия и прогнал из рая?..
Очнувшись от мыслей, не в первый раз одолевавших его, Петер увидел, что Фуст неподвижно стоит у начала одной из узких улочек, отходящих от площади. Выругавшись, Петер натянул опостылевшую упряжь и снова потащил сани… Да, видно, пути назад у него нет: он был и останется рабочей скотиной. Тягловой лошадью. Выбор уже сделан.