Победитель планеты (двенадцать разрезов времени) Забытая палеонтологическая фантастика Том X, стр. 1

Вадим Сафонов

ПОБЕДИТЕЛЬ ПЛАНЕТЫ

Двенадцать разрезов времени

Забытая палеонтологическая фантастика

Том X

Вместо вступления

На речном берегу, где около кружева ферм железнодорожного моста выбрана земля, обнажились искривленные и переломленные земные пласты. Вязкая глина подстилает тонкий слой чернозема с корешками растений. А под ней, поставленные набок, по диагонали, как в косо разграфленной тетради, — сыпучие породы, бурые и рыжие, составленные из разнородных кусков, округлых и острых осколков, опаянных словно цементным творилом. Это брекчии и конгломераты, прорванные глыбами зернистого песчаника.

Песчаник крошится по краю. И створки раковин торчат из него. Ребристые, будто каменные, они обросли камнем. Как они попали сюда?

Вольтера, неистового буржуа, потрясавшего в XVIII веке устои феодального порядка, чтобы расчистить путь строю фабрикантов и торгашей, банкиров и пушечных королей, — великого Вольтера смущали эти раковины. Окаменевшие следы погибшего моря, брошенные посредине материка, вознесенные на десятки метров над долинами рек, представлялись ему связанными некой связью с религиозными баснями о творении и божественном гневе, испепелявшем землю потопом и катастрофами. Он видел в них католический подвох. И он рубанул с плеча, объявив их свидетелями рассеянности пилигримов, обронивших на обратной дороге домой реликвии святых земель.

Но палестинские пилигримы никогда не проносили раковин по пашням и березовым перелескам Московской области. Мы знаем теперь, что эти раковины — последние останки жизни более древней, чем самая древняя человеческая история. Это знаки, оставленные морями и океанами, некогда шумевшими на русской равнине. И по этим знакам, то обильным, то скудным, следя за их случайными обнажениями на обрывах рек и оврагов, ям и выемок, вырытых человеком, мы можем проследить очертания морей, высушенных медленными движениями почвы еще тогда, когда земля не знала человека.

В породах, окружающих песчаник, мы найдем и кое-что другое. Маленький бугорчатый зуб затерялся среди минеральных осколков. Зуб — и ничего больше. Скудная находка! Мало ли какой дохлой собаке или кошке мог принадлежать этот зуб!

Но будем осторожней. У каждого животного зубы строго определенной формы. По одному зубу можно судить, хищное ли оно или травоядное, млекопитающее или яйцекладущее, холоднокровное. Всякий организм состоит из плотно пригнанных друг к другу частей, и одного зуба бывает достаточно специалисту, чтобы назвать его обладателя по имени и отчеству. И специалист скажет, что этот зуб непохож на зубы ни одного из живущих сейчас существ. Посмотрим же внимательнее в раскрытую перед нами книгу земли.

Эта книга молчалива. Мы можем не найти ничего. Но нам сопутствует удача. Вот головка сустава кости, покрытой, видимо, породой. Она рассыпается в пыль под нашими пальцами, как рассыпается истлевшее платье, источенное молью. Кости в самых старых человеческих могилах прочнее. Будем же знать, с какой осторожностью надо освобождать от окаменевших одежд эти кости, пролежавшие миллионы лет.

Конгломераты и песчаники переслаивает мергель. Это значит, что тут несколько раз открытое море сменялось прибоем прибрежья и, может быть, мутными быстрыми реками потоками гор и ливней, прокладывавшими дорогу в скалах.

Местами в конгломератах как бы вклинены стяжения минералов подобно сгусткам в киселе. От каменных чечевиц порода расходится кристаллическими лучами.

Если бережно расколоть эти чечевицы, то увидим, что это гробницы. В них хаос костей, сломанных, брошенных друг на друга. Иные кажутся гигантскими. Но как по ним восстановить облик гиганта?

Геолог, осторожно действуя своим молотком, возьмется за эту задачу. Он знает, что кости срослись с камнем. И в каменных футлярах он возьмет их к себе в лабораторию. Там в течение многих рабочих дней он станет их очищать тончайшими инструментами. И все же никогда не отделит вполне кость от камня, ибо вещество кости унесено веками. Но взамен его отложилась, следуя тончайшим изгибам костяных пор, углекислая известь, кремневая кислота, колчедан. И в то время как некоторые останки рассыпаются, чуть их коснешься, из других, как из кремня, можно выбить искры ударом о сталь. Таковы слепки стволов миллионы лет назад истлевших деревьев, сохраненные землей.

Но и через тысячу рабочих дней, прикидывая друг к другу части костяного хаоса, геолог вряд ли соберет полный костяк. Едкие воды без остатка растворили многое. От хрящей нет следа. Кое-что смыто и зарыто в землю за километр. Многое разложилось, не покрытое вовремя осадками.

И геолог знает, что ему придется по рукописи с истлевшими, стертыми и фальшивыми строками неразборчивого почерка, по нескольким буквам, оставшимся от фраз, восстанавливать текст великой книги истории жизни на земле.

Миллиарды существ живут вокруг нас. Но разве переполнена почва садов и полей отпечатками цветов и насекомых, оперением всех птиц и шкурами всех зверей? Что знали бы мы об этой нашей фауне и флоре, о наших современниках, если бы пришлось изучать их по суглинкам, пескам, чернозему, илу морей и болот?

Трупы павших истребляют хищники. Черви и гнилостные бактерии довершают эту работу. Ветры, дожди и почвенные воды стирают их с лица земли.

Только погибшие при обвале, утонувшие и затянутые илом, замерзшие во льдах, засосанные зыбучим песком-плывуном имеют шансы сохраниться, если медленная химическая перегонка в почве не превратит их в воду, газы, перегной и нефть, в асфальт и озокерит или бесформенные угли и желваки фосфоритов.

Какая ничтожная, миллиардная часть живущих сохраняется таким образом! И какая миллиардная часть этой миллиардной части может дойти от эпох, отдаленных на миллионнолетия! А из этих дошедших разве больше миллиардной доли откроют нам случайные обнажения или раскопки, макроскопические шрамы на поверхности материков, в свою очередь отнимающих не более трех десятых всей земной поверхности у океанов?

Миллиард в кубе, дробь, знаменатель которой имеет двадцать семь нулей!

Как прочесть книгу, от которой осталась только такая часть?

Но человеческий разум взялся за это, и палеонтология, наука об истории жизни на земле, созданная сто с небольшим лет тому назад, стала одной из наиболее гордых и могучих побед его.

Из миллионов осколков строила и строит армия исследователей палеонтологию. Взяты на учет все найденные ископаемые кости, все псевдоморфозы — минеральные слепки истлевших останков жизни. Иногда природа как бы на мгновение сама приоткрывает завесу над прошлым. В ледниках вечной мерзлоты она консервирует животных, живших до человека. Пустынное солнце и крепкие рассолы мумифицируют трупы, обращают в мощи, избегающие полного разрушения. Янтарь хранит нежнейших насекомых. Осадочные породы затвердевают слепками, масками, повторяющими в точности изгибы тел, погребенных некогда внутри них. И кое-где заступ, раскалывающий плиты, находит окаменевшие отпечатки ступавших лап, дождевых капель и витые следы червей, от которых не осталось ничего.

Армия исследователей сверяет скупые письмена земли друг с другом, останки мертвых дополняет тем, что наука знает о живых, в пестроте прошлых флор и фаун ищет наиболее типичных, чаще всего встречающихся представителей. И руководящие окаменелости указывают порядок в хаотической смене погребенных в земных пластах живых существ. Так история мертвых, сохраненная природой в виде дроби с чудовищным знаменателем, восстановлена человеком во все главных частях, — и эта история помогает разгадать живых.

Да, жизнь, кишащая в миллионах форм, жизнь, порождающая гигантов и мириады пигмеев, не различимых зачастую сквозь стекла микроскопа; жизнь, порожденная землей и победителем захватившая всю землю, перестраивающая ее теперь в лице человека, — эта жизнь упрощается и позволяет понять себя в истории своего происхождения и развития. Позволяет понять законы, по которым материя видоизменяла и усложняла формы своего движения, превращая их в самую сложную — органическое движение, а также законы развития живых существ — от бесформенного организма до строителя мостов, заводов, садов и животноводческих хозяйств, строителя социализма — человека.