Записки из чемодана Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его с, стр. 172

Кстати сказать, и приятель его, этот пройдоха Аджубей избран сразу в члены ЦК без кандидатского стажа, как ранее <не> делалось. Затем секретарями избраны Поляков* — редактор газеты «Сельское хозяйство», человек неизвестный в широких кругах партии и страны, и Титов*, работающий в аппарате ЦК заведующим отделом.

Миронова друзьям удалось протащить всего лишь в ревизионную комиссию ЦК, Тикунова — в кандидаты. В конце съезда было внесено предложение убрать тело Сталина из Мавзолея. В отношении выступавшего на съезде грузина Джавахишвили*, поддержавшего предложение убрать тело Сталина, среди делегатов появилась молва, что его в Тбилиси за эту речь убьют. Конечно, его положение трудное.

В общем, съезд закончился хорошо. Те, кого вновь выбрали, ходили радостные, так как это большой почет в партии. Те же, кто был десятки лет в составе ЦК, особенно в трудные года войны и послевоенной разрухи, которые много потрудились на благо партии, те ушли несколько удрученные…

Забыл сказать, что <когда> объявляли состав членов ЦК, не было в президиуме Мухитдинова и Фурцевой. С Мухитдиновым, говорят, сделалось дурно, когда за сценой перед открытием заседания съезда собрались члены президиума старые и новые, а Фурцева сразу ушла.

Это <на> нас произвело неприятное впечатление. Подумаешь, какой гимназист этот выскочка Мухитдинов. Он, видимо, всю жизнь думал проходить в начальниках. Вот как портятся молодые люди. Ему ведь нет 40 лет, а он был секретарем ЦК Узбекистана лет 10, из них 3 года <в> ЦК КПСС.

Ну, а через пару дней с Катей Фурцевой произошла неприятность. Женское сердце и нервы не выдержали. Чуть было не окончилось дело (она перерезала у себя на руках вены) трагедией.

Ну, я это малодушие осуждаю, но вместе с этим не надо было так с женщиной играть. Сидела секретарем парткома Москвы и хорошо. Зачем двигать до неба, а затем опускать без ступенек на землю.

Как мне рассказывали, хотели за этот поступок сразу же собрать Пленум ЦК и исключить ее из состава ЦК. Особенно настаивал Шелепин, докладывая, вопреки фактам, что не все члены ЦК разъехались, но потом решили не собирать вновь пленум.

Ну, это оказалось к лучшему для нее. На очередном Пленуме ЦК ее выругали, объявили порицание и оставили в ЦК. Вместо Шелепина был назначен вновь комсомолец Семичастный* [719].

Характерная особенность у нынешних молодых руководителей — это показная любезность и внутреннее враждебное поведение. Откуда эта гадость у них взялась, никак не пойму.

С Семичастным мне приходилось пару раз встречаться. Любезный, улыбается, все, как положено приличному человеку, но сотрудники его, бывая у меня по работе, говорят другое и приводят факты, которые при проверке подтверждаются. Удивляюсь и возмущаюсь этим, но ничего не поделаешь…

Таких гадких примеров я вижу нередко и почти ежедневно. К сожалению, и некоторые из нашего брата, что постарше, тоже набрались таких привычек, видимо, от молодых.

Где же благородство у людей, о чём говорил не раз Ленин, где чувство собственного достоинства? Когда нужно высказать своё мнение, то такие люди, подобострастно улыбаясь, поддакивают, соглашаются с совершенно противоположным мнением тому, что три минуты назад говорил сам.

Когда спрашиваешь, зачем же ты так поступил, то, улыбаясь, как ни в чём не бывало, отвечает: «Да я же не стал начальству возражать», и далее добавляет: «Конечно, он неправильно решил». Ну это же бесчестно!

Мне не раз приходилось докладывать вопросы самым большим начальникам, в том числе Сталину, которого сейчас называют злодеем всех времён, и тем не менее чаще всего со мной соглашались. Но для этого надо разумно и убедительно мотивировать своё мнение, подтвердив его фактами. А ведь от этого многое зависит.

Когда принято по неправильному докладу неправильное решение, то дальше уже будет неприятность для других, хотя можно было бы иметь одному человеку 5-минутную неприятность от вспышки начальника, но зато для дела, для народа было бы хорошо. Вот этого многие из нас не придерживаются.

У меня, как и у всякого, тоже есть всякие недостатки, но в 90 случаев из 100 я держусь до конца своей позиции, в которой я уверен, ну, а 10 случаев бывают, когда сам не глубоко знаешь вопрос, или приведены убедительные контрвыводы. Видимо, в этом меня не переделать. Причём это я считаю не упрямством, а просто настойчивостью в тех вопросах, когда я убеждён и знаю их.

«Орел» летит на связь

На днях я получил совершенно секретный документ НАТО. Кстати сказать, ряд лет с одним из НАТОвских офицеров ГРУ была утеряна связь, и они не хотели её восстанавливать во избежание неприятностей. Я тщательно изучил это дело и принял соответствующие меры. Причём это всё проделал, т. е. восстановление связи, через офицера одной социалистической страны [720].

Вот этот офицер НАТО и стал работать. Он регулярно передавал все важнейшие документы НАТО, причём довольно остроумным способом, без встречи с нашими.

В этих документах НАТО мы увидели все планы на замыслы НАТО. Малиновский сначала скептически к этим документам отнёсся, заявив — «подсунули», тогда я дал ряд документов, из которых было видны наши промахи, и он стал им верить.

Так вот, этот офицер, а теперь могу назвать его — наш друг, так как по моему представлению он был награждён орденом Ленина (который ему показали вместе с Указом, но не вручили в целях конспирации), прислал «перечень ракетных установок Советской Армии по военным округам», т. е. совершенно секретные данные, о которых у нас знают в округе командующий округом и его заместитель по ракетным войскам, а в Москве только руководство ракетных войск, министр и Н. Г. Игнатов.

Когда я просматривал перечень ракетных баз и установок, у меня мурашки по телу бегали. Ведь не дай Бог война, то мы в один день лишимся всех ракет или, по крайней мере, большинства.

Я был удивлён, как могли они это узнать, эти секреты государственной важности. Чтобы сидели их шпионы у нас в округах, не допускаю, в штабе Ракетных войск — также сомнительно. Я позвонил Семичастному, но этот мальчишка сказал, что он ручается, что узнали не через шпионов!

Когда тщательно проверил документы, пошёл докладывать М. В. Захарову. Он также был удивлён этими данными и вместе с этим похвалил за такой материал.

Я заготовил записку в ЦК за подписью Малиновского и Захарова, а Матвей Васильевич говорит: «Дай подписать министру и заходи ко мне». Я пришёл к Малиновскому и подал документ. Он нехотя стал листать, а затем спросил, откуда эти данные. Когда я рассказал, он повертел записку и вернул мне, заявив, что подписывать не будет. Я спросил: «Почему?» Он ещё раз пробурчал «не буду», и я ушёл.

Когда рассказал М. В. Захарову, он тоже удивился и говорит: «Решай сам». Потом добавил: «Покажи Иванову, начальнику оперативного управления, пусть проверит, все ли точки совпадут».

Тогда я всё понял. Малиновский боялся послать в ЦК, так как там могли его спросить, как могли НАТОвцы узнать это, началось бы следствие, и выяснилось, что когда строили эти объекты, то, очевидно, американцы или англичане засекали эти точки со спутников, а возможно и по радиозасечкам, как потом выяснилось, что наши строители ракетных точек условными знаками переговаривались с вышестоящими строителями по вопросам поставки оборудования и т. д.

Тогда я копию записки дал Иванову, а последнюю страницу перепечатал и послал в ЦК Хрущёву. Мне казалось, что Хрущёв прикажет Семичастному расследовать, как могли попасть такие важные секреты по обороне страны в руки противника.

Когда я на следующий день спросил В. Н. Малина, доложил ли он записку Хрущёву, он ответил мрачно: «Докладывал. Он повертел в руках и швырнул мне обратно, ни слова не сказав». В записке я указал, что эти данные противником получены в результате радиоперехвата, путём пеленгации строящихся точек.