Записки из чемодана Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его с, стр. 164
Пожалуй, впервые за 40 лет своей истории советские органы безопасности перестали являться сугубо карательным аппаратом. Напротив, организация массовых реабилитаций в 1955–1957 годах стала одним из ключевых направлений чекистской работы. Серов провел и серьезную перезагрузку системы, сопряженную с чисткой: как докладывал он в июне 1957 года в ЦК КПСС, с момента образования КГБ отсюда было уволено более 18 тыс. человек, в т. ч. «более 2300 сотрудников за нарушения социалистической законности, злоупотребления служебным положением и служебные проступки». Тогда же, по инициативе Серова, в 1954 году была проведена амнистия для «советских граждан, сотрудничавших с оккупантами», и сняты ограничения для спецпереселенцев-кулаков.
Его подпись стоит и под эпохальным документом, положившим начало массовой реабилитации жертв сталинских репрессий: совместной записке генпрокурора, председателя КГБ, министров внутренних дел и юстиции, направленной в Президиум ЦК КПСС 19 марта 1954 года с предложением пересмотреть дела осужденных за «контрреволюционные преступления». Не будем забывать, что он — один из разработчиков знаменитого антисталинского доклада Хрущева на XX съезде.
При Серове КГБ из машины по отрубанию голов начал превращаться в профессиональную спецслужбу, к чему вынуждала и динамично меняющаяся обстановка. Хрущевская «оттепель», приоткрытые границы, массовые контакты иностранных туристов с советскими гражданами — всё это заставляло КГБ совершенствовать методику оперативной работы, использовать новейшие технические средства; на смену вымышленным шпионам приходили шпионы настоящие.
Не сидела без дела и внешняя разведка: резидентуры КГБ стали гораздо активнее внедряться в святая святых противника — его спецслужбы и органы управления (1950-е годы — золотой период в истории ПГУ-СВР). В свою очередь, в структуре ПГУ впервые появилось подразделение внешней контрразведки, занятой поиском «кротов» в собственных рядах.
Продолжилась и организация закордонных диверсий; в 1954 году, например, в Западной Европе боевики КГБ похитили и вывезли 2 руководителей филиалов Народно-трудового союза — А. Трушновича и В. Треммеля. Кстати, в этот же период практически удалось завершить борьбу с националистическим подпольем в Прибалтике и на Западной Украине. (Одна из наиболее результативных акций чекистов — захват в 1954 году главнокомандующего УПА В. Кука).
Как говорил на Пленуме ЦК КПСС в июне 1956 года сам Хрущев — главный работодатель и адресат КГБ: «Я прочел бумаг Серова больше, чем произведений Маркса, Энгельса и Ленина». [650]
В архиве Серова сохранились тезисы его «прощального» выступления на Президиуме ЦК в декабре 1958-го. Подводя итоги своего «председательства», он без ложной скромности констатировал:
«За эти 5 лет КГБ сумел добиться положительных результатов по пресечению различного рода контрреволюционных и антисоветских проявлений, и кроме отдельных незначительных случаев, никаких неприятностей не было. Ну, а что касается разведывания намерений наших вероятных противников, то тут, не хвастаясь, можно сказать, что дела пошли хорошо…
Весьма удачно мы внедрились в американскую дипломатическую службу и знали все намерения госдепартамента. Несмотря на строго секретную службу англичан, и там нам удалось добиться положительных результатов, хотя с ними пришлось помучиться. Ну, что касается других направлений, как НАТО, СЕАТО и прочее, то их замыслы нам хоть с некоторым опозданием становились известными».
Увы: о профессиональной составляющей службы Серов рассказывает крайне скудно; уж точно — гораздо меньше, чем нам хотелось бы. В своих записях он неоднократно подчеркивал, что не вправе раскрывать секреты Лубянки:
«Многое хотелось бы написать по работе в КГБ, где я 5 лет трудился, не зная спокойного дня, но, к сожалению, не могу этого сделать».
Лишь в конце жизни, уже в разгар перестройки, Серов решает прервать обет молчания и подробно описать тайные операции советской разведки, к которым был причастен. Видимо, к этому его подвигла лавина хлынувших публикаций о тайнах советского прошлого.
Тогда же, похоже, и был подготовлен не раз цитировавшийся мной план будущей книги: вероятнее всего, эти тезисы под диктовку Серова записывал его зять, известный писатель Эдуард Хруцкий. Большинство их звучит как абсолютная сенсация.
К сожалению, осуществить задуманное Серов не успел. В его архиве мы обнаружили лишь незначительное количество как законченных фрагментов, так и набросков, посвященных работе разведки.
В их числе — неизвестные ранее факты трагической судьбы Рауля Валленберга*, подробности проводимых КГБ спецопераций 1940—1950-х годов, подоплека и детали Суэцкого кризиса.
Эти записи мы и решили объединить в настоящей главе…
Дело Валленберга
В 1987 году ко мне на дачу начали звонить по телефону разные журналисты — советские и иностранные. Все они интересовались одним человеком — Валленбергом.
Мне не хотелось говорить на эту тему, и я всем отвечал одинаково: «Ничего по этому делу не знаю». Я удивлялся, откуда они узнали телефон, который не значился ни в каких справочниках. Правда, у моего зятя было много знакомых журналистов, которые располагали этим номером. Я даже попросил заменить номер, что и было сделано.
Все эти телефонные звонки, настойчивые просьбы журналистов убедили меня вспомнить то, что я знал по делу Валленберга.
Впервые эту фамилию я услышал в 1942 году, когда работал уполномоченным Ставки. Тогда мне было известно, что родственник видных шведских банкиров, Валленберг, приезжал на временно оккупированную территорию — конкретно в Псков — где имел контакты с фашистской гражданской администрацией и «Абвером».
Прошло много лет. Эту фамилию я уже забыл, но вспомнить ее меня заставил начальник контрразведки, старый работник органов Федотов. В 1954 году (или в конце 1953 года — сейчас уже точно не помню) Федотов доложил мне, что правительственные шведские круги активно интересуются делом Валленберга.
«Доложите подробнее, чем он занимался», — сказал я.
«Он был представителем шведского Красного Креста в Будапеште [651], тесно связанный с немецкой и американской агентурой, — ответил Федотов. — В 1947 году он был ликвидирован по приказу Абакумова».
Федотов пояснил, что интерес к Валленбергу вызван тем, что на родину возвращается большое количество бывших военнопленных и интернированных, и ранее арестованных иностранных граждан.
«Держите это дело на контроле», — приказал я Федотову.
Через некоторое время Федотов доложил мне, что, помимо учетной карточки на Валленберга в контрразведке, основные оперативные материалы находились во Втором европейском управлении Комитета информации. По крайней мере, когда Федотов работал в КИ заместителем председателя, он эти бумаги видел.
Тогда я пригласил Доброхотова, несколькими днями раньше переведенного из секретариата во внешнюю разведку, и приказал собрать все, что на сегодняшний момент имеется на Валленберга.
Меня вызвал Н. С. Хрущев, и одним из пунктов нашей беседы как раз стало дело Валленберга. Н. С. Хрущев очень заинтересовался этим делом, поскольку не имел о нем никакого понятия, и дал указание выяснить, почему Запад так интересуется Валленбергом.
Н. С. Хрущев запретил мне посвящать Молотова и МИД в обстоятельства данного мне поручения. Из разговора с ним у меня создалось впечатление, что он хочет списать на Берия и Абакумова всю ответственность за ликвидацию Валленберга, и что это поможет улучшить отношения со Швецией, навести мосты со шведскими правительственными и финансовыми кругами, а возможно, и привлечь их как посредников для установления отношений со странами Запада, к чему Хрущев очень стремился. Также у Хрущева имелись, очевидно, и иные резоны, но о них я скажу чуть позже.