Натюрморт с воронами, стр. 46
Шериф остался у двери, не решаясь приблизиться к умирающему в муках человеку. Пендергаст подошёл к койке и наклонился над больным.
— Он чрезвычайно возбуждён, — сообщил доктор. — И всё время требует, чтобы вы пришли к нему. Вот мы и подумали, что ваш визит, возможно, хоть как-то успокоит его.
Первые несколько минут Гаспарилло только мычал, но, увидев Пендергаста, напрягся и нервно задёргался, будто в предсмертных судорогах.
— Вы!
Доктор положил руку на плечо Пендергаста.
— Должен предупредить вас, что, если его нервное возбуждение усилится, вам придётся покинуть палату.
— Нет! — хрипло закричал Гаспарилло, охваченный паническим страхом. — Дайте мне сказать! — Он высунул из-под больничного покрывала костлявую руку и схватил Пендергаста за пиджак, да так сильно, что одна из пуговиц отлетела и покатилась по паркетному полу.
— Похоже, я сделал ошибку, позволив пригласить вас сюда, — встревожился доктор, не спуская глаз с больного.
— Нет! Нет! — ещё громче закричал Гаспарилло. — Я должен сказать ему!
Одна из медсестёр быстро подошла к двери и плотно прикрыла её. На огромном аппарате, который контролировал жизнедеятельность больного, быстро замигали лампочки.
— Ну всё, мистер Пендергаст, простите, пожалуйста, но вам придётся выйти.
— Неееееет! — заорал что есть мочи Гаспарилло и, схватив Пендергаста второй рукой, потянул его вниз.
В аппарате что-то громко запищало, и доктор велел медсёстрам немедленно сделать укол.
— Дайте мне сказать!
Пендергаст наклонился над ним.
— Что вы хотите сказать? Что вы видели?
— О Господи! — выдохнул Гаспарилло, ощутив лошадиную дозу успокоительного.
— Что? — тихо, но твёрдо спросил Пендергаст.
Тот ещё сильнее притянул его к себе.
— Я видел лицо! Страшное лицо!
— Какое лицо? — удивился Пендергаст.
— Помните, что я вам сказал? — из последних сил продолжал Гаспарилло. — Насчёт дьявола?
— Да.
Гаспарилло напрягся всем телом, словно хотел подняться.
— Так вот, я ошибся.
— Санитар! — крикнул доктор огромному медику в белом халате. — Введите ему ещё два миллиграмма аривана и удалите отсюда этого человека! Быстро!
— Неееет! — Гаспарилло удерживал Пендергаста за полы пиджака.
— Я сказал: выдворить его отсюда! — кричал доктор, тщетно пытаясь оторвать руки больного от Пендергаста. — Шериф, этот человек убьёт моего пациента, выпроводите его отсюда!
Шериф что-то проворчал, но всё же подошёл к койке и начал помогать доктору успокаивать и укладывать больного. Но всё было тщетно. Гаспарилло крепко держал Пендергаста, а тот не предпринимал никаких попыток освободиться.
— Я был не прав! — хрипел он. — Я был не прав! Я был не прав!
В этот момент санитар ввёл больному ещё одну дозу успокоительного.
— Никто из вас не спасётся! Он здесь! Теперь всем конец!
Доктор повернулся к санитару.
— Немедленно вызовите охрану! — гаркнул он, покраснев от негодования.
Где-то над потолком резко прозвучал сигнал тревоги.
— Что вы видели? — допытывался Пендергаст, не обращая никакого внимания на суету.
Вдруг Гаспарилло собрался с силами и присел на койке, оборвав все трубочки и провода. На белую простыню полилась кровь. Он вскинул вверх руки, схватил Пендергаста за шею и притянул к себе. Увидев это, шериф стал отрывать его от Пендергаста. Он опасался, что тот вот-вот задушит его.
— Это был дьявол! Он уже здесь! Он пришёл! — Гаспарилло сделал несколько глубоких вдохов, противясь третьей дозе успокоительного, а потом снова потянул на себя Пендергаста. — Он действительно существует! Я видел его той ночью!
— Да? Что именно?
— Он явился в облике ребёнка… ребёнка…
У шерифа Хейзена вдруг ослабли руки, а в ушах тревожно зазвенел сигнал опасности, издаваемый аппаратом поддержки жизнедеятельности.
— Остановка сердца! — закричал доктор. — Пропал пульс! Скорее тележку!
В палату ворвались несколько человек одновременно: санитары, медсестры и охранники. Пендергаст встал и поправил полы пиджака. Его обычно бледное лицо стало багрово-красным, хотя внешне он хранил полное спокойствие. В следующее мгновение его и шерифа выпроводили в коридор.
Они ждали в коридоре минут пятнадцать, пока в палате возились врачи, а вокруг сновали люди в белых халатах. Вдруг наступила мёртвая тишина. Все аппараты умолкли, врачи стали медленно выходить из палаты, понурив головы. Последним вышел лечащий врач. Он двигался медленно, почти бесшумно, и молча подошёл к ним.
— Вы убили его, — тихо сказал он усталым и почти безразличным голосом.
Пендергаст положил руку ему на плечо.
— Мы просто делали своё дело, как и вы. Думаю, всё было предрешено, он не имел ни одного шанса. Вы сделали всё, что могли, и даже больше. Когда он схватил меня за пиджак, я сразу понял, доктор, что это предсмертные судороги. Он всё равно не отпустил бы меня, пока не сказал того, что хотел. Он должен был сказать это и спокойно умереть.
Доктор задумчиво кивнул:
— Да, вероятно, вы правы.
— Я должен задать вам один вопрос, — сказал Пендергаст. — Как он умирал? Как вёл себя в последнюю минуту?
— У него был обширный инфаркт миокарда после продолжительного периода мерцательной аритмии. Нам не удалось стабилизировать деятельность сердца. Никогда ещё я не видел человека с таким обширным инфарктом. Это был просто какой-то взрыв.
— А как по-вашему, от чего у него началась мерцательная аритмия?
Доктор покачал головой.
— Это началось именно тогда, когда он увидел нечто такое, что потрясло его до основания. Его многочисленные раны были не смертельными, от таких не умирают. У него был острый психологический шок, что-то вроде панического страха.
— Означает ли это, что он умер от разрыва сердца, то есть от страха, попросту говоря?
Доктор посмотрел на санитаров, которые вывозили из палаты тележку с покойным, покрытым простыней.
— Конечно, это звучит несколько мелодраматически, но можно сказать и так.
Глава 27
Несколько часов спустя в двух тысячах миль на восток вечернее солнце окрасило реку Гудзон в бронзовый цвет. Под густой тенью моста Джорджа Вашингтона вверх по реке медленно проплывала огромная баржа, а чуть южнее на горизонте маячили силуэты двух морских судов, направлявшихся в бухту южной части Нью-Йорка.
Над скалистым основанием Манхэттена, откуда начинался парк «Риверсайд», извилистой лентой пролегал бульвар Риверсайд-драйв с чудесным видом на реку. Однако четырёхэтажное здание Музея естественной истории, занимавшее всю восточную часть бульвара между 137-й и 138-й улицами Нью-Йорка, оставалось незаметным для постороннего взгляда. И только металлическая крыша его мансарды выделялась на фоне разлапистых крон деревьев. На стоянке перед парадным входом особняка с тёмными окнами не было ни одного автомобиля. Со стороны казалось, что здание музея погрузилось в полную тишину и покой, надёжно укрывшись под ветками огромных дубов и сумахов.
Однако в сумрачных комнатах музея и длинных коридорах, веками собиравших книжную пыль и весьма экзотические запахи, теплилась жизнь. Правда, это была жизнь одного очень странного на вид человека. Невысокий, худощавый, с львиной гривой седых волос, спадающих на узкие плечи, с седыми дугами кустистых бровей, он был в длинном белом халате для работы в лаборатории. Из карманов халата торчали лабораторные ножницы, пинцеты, маркеры и разноцветные карандаши. Ещё более странным он выглядел из-за шахтёрского шлема на голове, с лампой, освещающей ему путь и позволяющей без труда отыскать на пыльных полках нужную вещь.
Мужчина остановился перед длинными дубовыми шкафами с большим количеством выдвижных ящиков. Проведя пальцами вниз по коротким надписям, он отыскал нужный ящик и осторожно выдвинул его. В глаза бросились аккуратно сложенные редкие растения, найденные в дебрях Кашмира. Отступив назад, мужчина что-то записал в большом блокноте, задвинул ящик на прежнее место и открыл нижний ящик. Внутри к небольшим дощечкам были пришпилены разнообразные ночные бабочки и мотыльки. На каждой из дощечек была соответствующая надпись. «Лакримоза кодрисептес, — прочитал он. — Самая красивая и самая ядовитая бабочка полуострова Юкатан».