Кабинет диковин, стр. 88
О'Грейди, сумев опередить его, первым вступил в дело.
– Прошу вас, доктор Келли, устраивайтесь поудобнее, – произнес он медоточивым тоном. – Я – сержант О'Грейди, а это – сержант Фенестер. Вы не возражаете, если мы запишем нашу беседу на диктофон?
– Если это необходимо, – ответила женщина.
Голос ее не был таким сексапильным, как облик. Она говорила отрывисто и раздраженно.
– Вы имеете право на адвоката, – негромко проворковал О'Грейди. – Мы подчеркиваем, что рассматриваем вашу явку к нам как добровольную.
– А если я откажусь?
– Это решаю, как вы понимаете, не я, – дружелюбно фыркнул О'Грейди, – но вас могут вызвать на допрос судебной повесткой. В полицейский участок. Адвокаты дорого стоят. У вас возникнут дополнительные неудобства. У нас к вам всего несколько вопросов. Ничего серьезного. Вы никоим образом не входите в круг подозреваемых. Нам всего лишь нужна ваша помощь.
– Хорошо, – сказала женщина. – Приступайте. Меня уже несколько раз допрашивали. Думаю, что от еще одной беседы большой беды не будет.
О'Грейди снова открыл рот, но Фенестер был уже наготове. Он не был намерен сидеть молча с видом идиота, в то время как О'Грейди будет вести разговор. Этот так называемый партнер ничем не лучше, чем торчащая дома супруга.
– Доктор Келли... – начал Фенестер, пожалуй, слишком торопливо. Попытавшись скрыть эту ошибку за широкой улыбкой, он продолжил уже в нормальном темпе: – Мы счастливы, что вы согласились нам помочь. Вас не затруднит назвать свое полное имя, адрес, дату и час? Вон там на стене часы. Кроме того, вы, как я заметил, носите наручные часики. Это необходимо для проформы. Все записи должны быть в порядке. Нам очень не хотелось бы арестовывать не того человека.
Он рассмеялся своей милой шутке и был очень разочарован тем, что девушка не разделила его веселья.
О'Грейди взглянул на него со снисходительным сожалением, и Фенестер почувствовал, как растет его раздражение. Только сейчас он понял, что терпеть не может своего партнера. Вот и толкуй после этого о так называемых «нерушимых узах синих мундиров». Он нисколько не пожалеет, если этот мерзавец словит пулю. Чем скорее, тем лучше. Хоть завтра.
Женщина назвала свое имя. Фенестер снова вступил в дело и назвал свое. О'Грейди слегка ворчливо последовал примеру партнера. Когда с формальностями было покончено, Фенестер отложил блокнот в сторону и взял список заранее подготовленных для Норы Келли вопросов. Список показался ему длиннее, чем тогда, когда он видел его первый раз. В самом конце перечня появилось еще несколько пунктов, написанных от руки торопливым почерком. Кто, дьявол его побери, имел наглость встрять в их работу?! И вообще вся эта затея – полная чушь. Абсолютная хреновина!
О'Грейди не упустил возможности воспользоваться молчанием Фенестера.
– Доктор Келли, – сказал он, – не могли бы вы описать своими собственными словами характер вашей причастности к этому делу? Не стесняйтесь, если вам потребуется время на то, чтобы припомнить все детали. Если вы что-то не помните или в чем-то не уверены, заявляйте об этом прямо. Весь опыт моей предыдущей работы говорит о том, что лучше сказать, что вы что-то не помните, чем сообщать неточные сведения.
О'Грейди широко улыбнулся, а его глаза блеснули чуть ли не заговорщицки.
«Имел я его», – подумал Фенестер.
Женщина недовольно вздохнула, закинула одну длинную ногу на другую и начала говорить.
Глава 5
Смитбек лежал в параличе, испытывая отвратительную беспомощность. Все его члены были мертвыми и казались чужими. Он даже не мог моргать. Но хуже всего – несравнимо хуже – было то, что ему не удавалось наполнить легкие воздухом. Его тело было полностью обездвижено. Смитбек попытался глубоко вздохнуть, а когда из этого ничего не вышло, его охватил панический ужас. Он втягивал воздух во всю, как ему казалось, силу легких, но у него ничего не получалось. Смитбеку казалось, что он тонет.
Ленг маячил над ним – темная фигура на фоне яркого прямоугольника дверного проема. В его руке оставался уже пустой шприц. Лицо доктора скрывалось в тени полей шляпы.
Ленг протянул руку, взялся за край клейкой ленты на губах Смитбека и сильно рванул.
– В этом уже нет необходимости. Теперь нам следует провести интубацию. Согласитесь, что с моей стороны было бы опрометчиво позволить вам скончаться от асфиксии еще до начала процедуры.
Смитбек попытался набрать как можно больше воздуха, чтобы закричать. Но духа хватило лишь на едва слышный шепот. Журналисту казалось, что его язык вырос до неимоверных размеров и не умещается во рту. Его нижняя челюсть бессильно отпала, и по подбородку текла струйка слюны. Чтобы втянуть в легкие хотя бы чайную ложку воздуха, Смитбеку приходилось прилагать отчаянные усилия.
Темная фигура сделала шаг назад и скрылась в проеме двери. Из коридора донеслось какое-то постукивание, и еще через несколько секунд вновь появился Ленг с медицинской каталкой из нержавеющей стали и довольно большим, похожим на ящик аппаратом на резиновых колесиках. Доктор поставил каталку рядом со Смитбеком, наклонился и с помощью старинного металлического ключа снял железные браслеты с запястий и лодыжек пленника. Несмотря на весь ужас своего положения, Смитбек все же сумел почувствовать запахи плесени и нафталина, исходившие от древней одежды мучителя, и уловить тонкий аромат эвкалипта. Создавалось впечатление, что доктор Ленг сосал таблетку от кашля.
– А теперь я положу вас на каталку, – сказал Ленг.
Смитбек почувствовал, что его поднимают, а затем обнаженное тело снова оказалось лежащим на холодной и жесткой металлической поверхности. Из носа текло, но Смитбек не мог поднять руку, чтобы вытереть сопли. Потребность организма в кислороде становилась все более острой. Несмотря на полный паралич, Смитбек сохранил ясное сознание и способность к ощущению. Это было ужасно.
В поле его зрения снова возник Ленг. В одной руке он держал гибкую пластмассовую трубку. Надавив пальцами на нижнюю челюсть и открыв рот Смитбека как можно шире, доктор поднял руку с трубкой. Смитбек почувствовал, как пластик, чуть царапая заднее небо, проникает в трахею. У него возник сильнейший позыв к рвоте, но даже и это журналист не смог сделать. Все его мышцы были полностью парализованы. Машина искусственной вентиляции легких зашипела, и его грудь наполнилась воздухом.
Облегчение, которое испытал Смитбек, было настолько полным, что он на миг даже сумел забыть об уготованной ему участи.
Каталка начала движение, и над ним поплыл потолок с редкими электрическими лампами. Прошло еще несколько секунд, и потолок изменился. Он поднялся вверх, превратившись в свод какой-то большой пещеры. Каталка развернулась и остановилась. Ленг наклонился и скрылся из поля зрения. Смитбек услышал четыре щелчка – это доктор закреплял колеса страшного экипажа. В помещении пахло спиртом и бетадином. Однако через эти запахи пробивался и другой, более страшный аромат.
Ленг просунул обе руки под спину Смитбека и переложил его с каталки на другую металлическую поверхность – более широкую и значительно более холодную. Проделано все это было крайне нежно. Почти любовно.
Судя по всему, он оказался на хирургическом столе. Об этом говорила и батарея ярких ламп над его головой.
И в этот момент Ленг перевернул Смитбека на живот. Это движение в отличие от первого было резким и быстрым. Теперь журналист лежал, уткнувшись лицом в металл, вдыхая кислый запах дезинфекции. Этот малоприятный аромат заставил его вспомнить о тех, кому пришлось побывать на этом столе до него. На него вновь накатил приступ тошноты и страха. Трубка искусственной вентиляции легких негромко побулькивала у него во рту.
К Смитбеку подошел Ленг и, проведя ладонью по его лицу, закрыл ему глаза.
Металлическая поверхность стола была холодной. Очень холодной. Смитбек слышал, как вокруг него ходит Ленг. Затем он ощутил нажим в области локтевого сустава и легкий укол в запястье. Игла без всякого усилия вошла в вену. После этого он услышал звук разрываемой марли и снова уловил аромат эвкалипта.