Кабинет диковин, стр. 36

– Скажите, мистер Фэрхейвен, почему вы проявляете столь живой интерес к музею?

– Да потому, что я его очень люблю. Для меня это самый лучший музей в мире. Я практически вырос в нем, любуясь динозаврами, метеоритами и драгоценными камнями. Меня туда водила нянька. Пока она, спрятавшись за слонами, обнималась со своим парнем, я в одиночку бродил по залам. Но вас это не должно интересовать, поскольку никак не вписывается в образ большого и жадного капиталиста. Вообще-то, Смитбек, если напрямую, то я вам не по зубам.

– Мистер Фэрхейвен...

– Хотите выслушать мое признание, Смитбек? – ухмыльнулся Фэрхейвен.

Смитбек выжидающе умолк.

– Я совершил два совершенно непростительных преступления, – понизив голос до шепота, произнес Фэрхейвен.

Смитбек сделал все, чтобы сохранить вид ничему не удивляющегося, прожженного репортера, который он специально репетировал для подобных случаев. Он знал, что сейчас последует какая-то шутка. Не исключено, что оскорбительная.

– Мои преступления заключаются в следующем... Вы готовы?

Смитбек помимо воли покосился на диктофон, чтобы убедиться, что тот работает.

– Я богат и, кроме того, занимаюсь недвижимостью. Это два моих смертных греха. Меа culpa [6].

Журналистский инстинкт подсказывал Смитбеку, что на сей раз он полностью облажался. Он провалил интервью. Потерпел сокрушительное поражение. Парень наверняка кусок дерьма, но он здорово умеет обращаться с прессой. До сих пор Смитбек от него так ничего и не получил, и скорее всего ничего не получит. Однако он решился еще на одну попытку:

– Вы все еще не объяснили...

– Смитбек, – сказал, поднимаясь с кресла, Фэрхейвен, – если бы вы только знали, насколько предсказуемо все ваше поведение и ваши вопросы. Если в вы знали, насколько вы утомительны и убоги не только как журналист, но, простите, и как человек, вы бы наложили на себя руки.

– Я хотел бы получить объяснение...

Фэрхейвен нажал на кнопку, и его голос заглушил конец фразы, которую произнес журналист.

– Мисс Галлахар, проводите, пожалуйста, мистера Смитбека.

– Хорошо, мистер Фэрхейвен.

– Это весьма неожиданно...

– Я утомился, мистер Смитбек. Принял я вас только потому, что не хотел прочитать в газете о своем отказе побеседовать с вами. Мне было также интересно выяснить для себя, не отличаетесь ли вы в лучшую сторону от остальной журналистской братии. После того как я удовлетворил свое любопытство, у меня нет никаких оснований для продолжения нашей беседы.

В дверях появилась секретарша. Она стояла молча и неподвижно, словно истукан.

– Сюда, мистер Смитбек, – произнесла она, как только ее босс закончил фразу. – Следуйте за мной, пожалуйста.

Проходя анфиладой кабинетов, Смитбек ненадолго задержался у стола самой дальней от Фэрхейвена секретарши. Несмотря на все попытки держать себя в руках, от негодования его просто трясло. Фэрхейвену более десяти лет приходилось парировать удары недружественной прессы, и неудивительно, что он набил на этом руку. Смитбеку не раз приходилось иметь дело с отвратными типами, но этот достал его по-настоящему. Иметь наглость назвать его утомительной посредственностью, эфемерной однодневкой и тщетой (надо будет взглянуть, что это значит)... Да что он из себя корчит?!

Фэрхейвен оказался слишком скользким, и прижать к стене его не удалось. Ничего страшного. Есть и иные способы узнать всю его подноготную. У могущественных людей всегда есть враги, а враги обожают поговорить. Случается так, что эти враги служат у них прямо под носом.

Он посмотрел на секретаршу. Она была совсем юной, очень милой и более доступной, чем закаленные воины, оккупирующие более близкие к боссу офисы.

– Каждую субботу на службе? – спросил он небрежно.

– Почти, – ответила она, отрывая взгляд от компьютера.

«Очень миленькая», – подумал Смитбек. Блестящие рыжеватые волосы и брызги веснушек на лице. Он вздрогнул, неожиданно вспомнив Нору.

– Заставляет вас вкалывать изо всех сил?

– Мистер Фэрхейвен? Да, конечно.

– Скорее всего и по воскресеньям?

– Нет, что вы, – ответила девушка. – По воскресеньям мистер Фэрхейвен никогда не работает. По воскресеньям он ходит в церковь.

– В церковь? – изобразил изумление Смитбек. – Неужели он католик?

– Пресвитерианин.

– Держу пари, что работать на такого жесткого человека очень нелегко.

– Что вы! Мистер Фэрхейвен – один из лучших боссов, у которых мне приходилось работать. Всегда заботится о малых сих.

– Ни за что бы не подумал, – сказал Смитбек и, подмигнув, двинулся к выходу.

И скорее всего трахает ее и других «малых сих» на стороне, решил он.

Оказавшись на улице, Смитбек позволил себе несколько отнюдь не пресвитерианских выражений. Теперь он начнет копаться в прошлом парня до тех пор, пока не узнает все, чтоб он сдох. Включая имя его любимого плюшевого медведя. Невозможно стать крупным дельцом в сфере строительства и недвижимости, не замарав при этом рук. Особенно здесь, в Нью-Йорке. На руках мерзавца есть грязь, и он ее найдет. Да, там окажется грязь. Смитбек был готов поклясться в этом даже Богом.

Глава 4

Мэнди Экланд выбралась по отвратительно грязным ступеням подземки на Первую улицу, свернула на авеню "А" и побрела в направлении Томпкинс-сквер. Перед ней на фоне едва брезжившего рассвета виднелись анемичные деревья небольшого парка. На самом горизонте, готовясь нырнуть в небытие, поблескивала Венера. Мэнди в тщетной надежде спастись от прохлады раннего утра потуже затянула на плечах накидку. У нее слегка кружилась голова, а в ногах при каждом шаге ощущалась боль. Но это не очень огорчало девушку. Ночь в клубе «Писсуар» прошла бесподобно. Музыка, бесплатная выпивка, танцы. Там резвилась вся банда из агентства «Форд» вкупе с массой фотографов, людей из журналов «Мадемуазель» и «Космополитен». Одним словом, на этой тусовке присутствовали все, кто имеет хоть какой-нибудь вес в мире моды. Похоже, что она идет вверх, и это продолжало ее изумлять. Подумать только, что каких-то шесть месяцев назад она работала в родном Бисмарке у «Родни», демонстрируя за спасибо время от времени какие-то поделки. Но однажды в магазине появился полезный человек, и вот теперь ее допустили к испытательным показам в агентстве «Форд». Сама Айлин Форд приняла ее под свое крыло. Карьера развивалась быстрее, чем она смела об этом мечтать.

Папа почти каждый день звонит ей со своей фермы. Жутко смешно, как он за нее беспокоится. Папа считает Нью-Йорк гнездом порока. Отец сошел бы с ума, узнав, что его дочь веселилась до утра. Папа по-прежнему продолжает мечтать о том, чтобы дочь поступила в колледж. Возможно, со временем она это сделает. Но сейчас ей восемнадцать, и она наслаждается жизнью. Девушка с любовью улыбнулась, представив, как ее консервативный старый папа тревожится за нее, раскатывая на своем тракторе. На сей раз она устроит ему сюрприз – позвонит сама.

Мэнди свернула на Седьмую улицу и, внимательно оглядываясь по сторонам, миновала темный парк. Нью-Йорк стал значительно безопаснее, но грабежи все же случались довольно часто, и следовало проявлять осторожность. Она запустила руку в сумочку и нащупала прикрепленный к связке ключей баллончик с перечным спреем.

Она не увидела никого, кроме пары спящих на картоне бездомных да какого-то бедолаги в протертом до дыр вельветовом костюме. Бедолага сидел на скамейке, потягивал что-то из горлышка и, не открывая глаз, раскачивался взад и вперед. Легкий ветерок, шелестя листьями, пробежал по кроне платана. Листва деревьев только-только начинала приобретать желтоватый цвет.

Девушка не в первый раз пожалела о том, что живет так далеко от станции подземки. Она не могла позволить себе взять такси – по крайней мере пока, – а ночная прогулка в девять кварталов была нелегким испытанием. Поначалу ей показалось, что она попала в приличный район, но унылое окружение постепенно начинало ее доставать. Программа городского облагораживания приближалась и к этой округе, однако делала это крайне неспешно. Ряды старых и давно пустовавших домов нагоняли уныние. Даже Йорквилл был бы, пожалуй, лучше, не говоря уж о районе Флатрион. Множество преуспевающих моделей агентства «Форд» обитали именно там.