Кабинет диковин, стр. 28
Теперь удивилась Нора.
– Нет, доктор Келли. Вы остаетесь в музее. Ведь вы как-никак героиня. Доктор Коллопи разделяет это мнение. После столь ловкого рекламного трюка, как публикация этой заметки, мы не могли даже и помыслить о вашем уходе. Вы теперь, если можно так выразиться, стали пуленепробиваемой. Во всяком случае, на время.
Нора внимательно слушала Брисбейна, и ее удивление постепенно превращалось в гнев.
Брисбейн еще раз пригладил галстук, полюбовался на него в зеркало и, повернувшись к ней, произнес:
– Однако вы лишаетесь всех своих привилегий. Доступ в хранилища и архивы для вас закрыт.
– Но женский туалет я посещать еще могу?
– Да, конечно. Однако вы должны воздерживаться от внешних контактов, если речь идет о делах музея. И в первую очередь от контактов с агентом ФБР и журналистом по имени Смитбек.
«О Смитбеке он может не беспокоиться», – подумала Нора.
– О Смитбеке нам известно все. Там, внизу, на него хранится досье толщиной чуть ли не в фут. Как вы, вероятно, знаете, два года назад он сочинил о музее книгу. Это было до моего прихода, и я ее не читал. Но до меня дошли слухи, что на Нобелевскую премию она не тянет. С тех пор он для музея персона нон грата.
Уставив на нее холодный неподвижный взгляд, он добавил:
– А в остальном продолжайте работать как обычно. Вы собираетесь присутствовать на открытии нового зала приматов?
– Этого я не планировала.
– Тогда приступайте к планированию. Ведь вы же как-никак наш товар недели. Люди захотят увидеть вас живьем. Мы же к вечеру выпустим пресс-релиз о нашем героическом докторе Келли, не забыв при этом упомянуть о том, как беззаветно, не требуя при этом вознаграждения, музей служит Нью-Йорку. Если последуют вопросы по текущему делу, то вы скажете, что вся ваша работа является абсолютно конфиденциальной.
Брисбейн взял со спинки стула смокинг, изящно в него упаковался, снял с плеча невидимую пылинку, провел ладонью по безупречно уложенным волосам и сказал:
– Надеюсь, у вас сыщется более или менее пристойное одеяние? Буду рад, если это не окажется дурацким нарядом для бала-маскарада, которые, увы, приобрели в последнее время такую популярность в нашем музее.
– А если я откажусь? Что, если не приму участия в вашей затее?
Брисбейн застегнул запонки и снова повернулся к ней лицом. Затем он стрельнул глазами на дверь.
На пороге, скрестив руки на груди, собственной персоной стоял доктор Коллопи. Директор любил молча бродить в одиночестве по залам. Его тощая, облаченная в черный костюм фигура, острый профиль англиканского священника и неприступный вид не только внушали почтение, но и наводили страх. Коллопи, происходивший из старинного рода джентльменов-ученых, являл собой личность загадочную. Он всегда держался сдержанно и говорил тихо, никогда не повышая голоса. Кроме того, директор владел прекрасным особняком на Вест-Энд-авеню, в котором и жил с новой женой – дамой потрясающей красоты. Супруга была на сорок лет моложе мужа, что служило темой бесконечных шуток и непристойных комментариев.
Но на сей раз директор Коллопи чуть ли не улыбался. Его заостренные черты лица выглядели гораздо мягче, чем обычно, и казались даже оживленными. Он подошел к Норе, обхватил ладонь девушки двумя руками и заглянул ей в глаза.
Нора вдруг поняла, что испытывает некоторое волнение. Она увидела в этом человеке то, что до нее увидела его молодая жена. За внешне неприступным фасадом скрывался человек огромной жизненной силы. Коллопи улыбнулся, и Норе показалось, что перед ней включили излучающий тепло прибор. Директор источал очарование и энергию.
– Я знаком с вашей работой, Нора, и, признаюсь, следил за ней с громадным интересом. Подумать только, великие руины каньона Чако создавались под влиянием ацтеков, а может быть, даже были их творением! Это очень важное открытие, Нора. Новое слово в науке.
– В таком случае...
Он остановил ее легким пожатием руки и продолжил:
– Меня не информировали о сокращении бюджета вашего отдела. Конечно, нам всем приходится затягивать пояса, но мне кажется, что иногда мы напрасно стрижем всех под одну гребенку.
Нора не смогла устоять перед искушением посмотреть на реакцию Брисбейна, но лицо первого заместителя директора являло собой каменную маску, и прочитать на нем что-либо было совершенно невозможно.
– По счастью, у нас имеется возможность не только восстановить финансирование вашего проекта в полном объеме, но и выделить дополнительно восемнадцать тысяч долларов на проведение столь необходимого вам радиоуглеродного анализа. Еще мальчиком мне довелось побывать в каньоне Чако, и я до конца дней своих буду помнить эти величественные руины.
– Спасибо, но...
Снова последовало легкое рукопожатие.
– Умоляю, не надо меня благодарить. Мистер Брисбейн был настолько добр, что привлек мое внимание к возникшей ситуации. Ваша работа имеет для музея огромное значение, и я лично сделаю все, чтобы оказать вам поддержку. Если вам что-то потребуется, обращайтесь ко мне. Лично ко мне.
Директор мягко отпустил ее ладонь и сказал, обращаясь к Брисбейну:
– Я должен удалиться, чтобы приготовить речь. Благодарю вас.
С этими словами директор Коллопи ушел.
Нора взглянула на Брисбейна, но лицо юриста по-прежнему оставалось непроницаемой маской.
– Теперь вы знаете, что произойдет, если вы примете участие в нашей программе, – сказал он. – О том, что произойдет в случае вашего отказа, я предпочитаю не распространяться.
Брисбейн повернулся к зеркалу, чтобы в последний раз оценить свою внешность.
– Увидимся вечером, доктор Келли, – почти нежно произнес он.
Глава 12
По красной ковровой дорожке О'Шонесси тащился следом за Пендергастом к бронзовым дверям музея. Он не сомневался в том, что взоры всех людей были обращены на него. В своей полицейской форме он казался себе клоуном. О'Шонесси небрежно уронил руку на кобуру револьвера и испытал некоторое удовлетворение, увидев, как нервно вздрогнул оказавшийся с ним рядом джентльмен в смокинге. Поразмыслив еще немного, он решил, что пребывание на этой собачьей выставке – времяпровождение более приятное, чем лицезрение физиономии капитана Кастера. Так что не стоит кривить рожу.
На подъездной аллее ежесекундно появлялись автомобили, из которых выходили красивые и не очень красивые люди. Бархатные канаты сдерживали небольшую группу унылых фотографов и журналистов. Вспышки камер никак нельзя было назвать частыми. Между ними возникали довольно продолжительные паузы. Микроавтобус с логотипом местной телевизионной компании уже готовился к отбытию.
– Должен заметить, что открытие зала приматов – празднество менее грандиозное, чем те, в которых мне здесь приходилось принимать участие, – сказал Пендергаст, оглядываясь по сторонам. – Думаю, что подобного рода мероприятия публику утомили. Музей то и дело устраивает приемы.
– Зала приматов? – удивился О'Шонесси. – Неужели все эти люди интересуются обезьянами?
– Думаю, что большинство их них явились, чтобы пообщаться с приматами, не являющимися экспонатами выставки.
– Ужасно смешно.
Войдя в двери, они пересекли Ротонду. Если не считать посещения музея два дня назад, то в последний раз О'Шонесси был здесь еще мальчишкой. Тогда, впрочем, как и сейчас, в музее были динозавры. И кроме динозавров – стадо слонов.
Красная ковровая дорожка и улыбающиеся молодые дамы указывали им путь. Очень милые дамы. О'Шонесси решил, что обязательно посетит музей, как только у него появится свободное время.
Они прошли через африканский зал и, миновав украшенные бивнями слона двери, вступили в зал для приемов. В помещении было множество маленьких столиков, освещаемых ритуальными для подобного рода мероприятий свечами. Вдоль одной из стен тянулась уставленная разнообразными яствами буфетная стойка. Стойку с обоих концов венчали прекрасно укомплектованные разливочные центры. В самом дальнем конце зала находился подиум, а в ближайшем к нему углу струнный квартет усердно пиликал венские вальсы. О'Шонесси не верил своим ушам. Квартет звучал просто отвратительно. Оставалось утешаться лишь тем, что музыканты увечили не Пуччини.