Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ, стр. 7

Примерно через километр пути прозвучала команда «бегом марш». Старший лейтенант Крикунов закурил и побежал в голову колонны, затем вернулся и, попыхивая сигаретой, контролировал отстающих. Оказалось, что бежать в тяжелых сапогах, увязая в песчаном грунте, — совсем иное, чем по асфальту в кедах на утренней зарядке. Оставшиеся три километра вымотали нас основательно. Хватая воздух ртом, как загнанные бараны, мы старались держать строй и не отставать. Аркадий Крикунов только ухмылялся и прикуривал одну сигарету от другой. К слову сказать, он был чемпионом ВДВ по офицерскому многоборью.

Слева на берегу старицы появился двухэтажный деревянный дом с мезонином, который почему-то называли «дача Анны Снегиной». Вероятно, он имел когда-то отношение к любви Есенина Лидии Кашиной, которая послужила прототипом героини известной поэмы, но уже тогда в нем находился профилакторий военно-учебного летного центра Дягилево.

Мы продолжали бежать, и каждый метр давался все труднее и труднее. Особенно тяжело было курсанту Шага-нову. Грузный и мешковатый, он и пешком еле передвигал сапогами по песку, а тут совсем уже валился с ног. По команде Малинина мы поочередно тащили его вперед, сами выбиваясь из сил.

Наконец впереди, на фоне опушки соснового бора, мы увидели памятную стелу с надписью «46 лет ВДВ». Когда голова колонны с ней поравнялась, раздалась команда «шагом марш».

В этот момент я вдруг осознал, что романтика воинской службы осталась где-то за красивыми воротами на улице Каляева, а здесь нас ожидали тяжелый физический труд, психические нагрузки, постоянные стрессы и усталость, которые преодолевались только терпением и силой характера.

Глава 4. Карантин. Продолжение

Модульная казарма возводится из блок-секций, которые в свою очередь состоят из деревянного каркаса, утеплителя и фанеры. По сути, времянки, в которых никогда не бывает тепло и сухо, зато сквозняки здесь — вполне привычная закономерность. Именно из таких, с позволения сказать, помещений состоял учебный центр училища в 1976 году. Исключение составляли капитальные многоэтажные учебные корпуса, а еще командные пункты и директрисы на полигоне.

В одной из таких казарм нашему взводу достался дальний кубрик в расположении восьмой роты. Удобства были даже не во дворе, но за пределами санитарной зоны, поэтому в блокноте замкомвзвода сержанта Миши Будилова, где он старательно записывал все наши нарушения, были нередки записи вроде «курсант имярек — оправлялся за углом казармы».

Однажды этот блокнот был похищен и после тщательного изучения под наш гомерический хохот торжественно сожжен. Таким образом, все грехи мы сами себе простили, а Михаил был введен в страшный гнев. Больше он бдительности не терял.

Сержант Будилов был личностью неординарной — физически развитому, с сильным характером, ему хотелось за считанные дни превратить нас в настоящих воинов спецназа, что было, разумеется, невозможно. В то же время он оказался натурой романтичной и даже писал стихи. Сейчас я вспоминаю его с большим теплом и уважением, несмотря на некоторые перегибы в нашем воспитании.

Сержант Будилов (слева) и курсант Милов

В то первое утро я очнулся от возгласа дежурного по роте: «Форма одежды номер два!» Команду «подъем!» я не услышал. Началась зарядка. Всего пятьдесят минут выматывающего бега по песчаной дороге посреди леса и физические упражнения на спортгородке. К завтраку мы пришли в таком состоянии, что впору было ложиться отдыхать. В этот раз нам несказанно повезло, может, поэтому тот день так запомнился мне.

После возвращения в казарму поступила команда сдать новое хлопчатобумажное обмундирование — на армейском жаргоне «хэбчик» — и получить бывшее в употреблении.

В таком виде взвод прибыл на спортивный городок. Мы уже приготовились к очередному испытанию спортом, однако, к нашему счастью, случилось все иначе. Сержант Малинин выдал нашему отделению голубые петлицы и курсантские погоны старого образца — без буквы «к». Задача казалась на первый взгляд простой — пришить их к хэбчику на соответствующие места. «Срочни-ки», то есть курсанты, поступившие из войск, сделали это быстро и аккуратно, одновременно с ними закончили работу «кадеты». Оставив на случай внезапного визита начальства по несколько стежков, они дремали на теплом утреннем солнце.

Бывшие «гражданские» взялись за этот непосильный труд. Изредка кто-то подходил к Малинину. Тот оценивал качество, затем беззлобно отрывал погоны, вручал их обладателю, и все начиналось сначала. Однако после напряженных суток это казалось отдыхом. Мы были счастливы. Счастье продлилось и после обеда, но недолго. Затем случился кросс по пересеченной местности.

В этот день я узнал еще одну армейскую истину, которая гласила: «война войной, а обед по распорядку». Чуть позже я убедился, что это не всегда верно, но в этот день было именно так. Ужин прервал наши страдания. Испытания силы воли закончились скромным ужином. Однако он оказался значительно качественнее вчерашнего, полевого.

Чай оказался ничуть не лучше, однако жиденькая картошка-пюре превосходила по вкусовым качествам вчерашнюю рисовую массу со следами тушенки. Жареная рыба хотя и была неимоверно костлявой, но ничуть не убавила нашего аппетита. Зато бутерброд с маслом оказался выше всех похвал.

После вечерней поверки я так быстро оказался в постели, что команду «отбой» даже и не услышал. Подозреваю, что крепкий сон срубил меня еще до того, как я оказался под одеялом. Первый день в качестве то ли курсанта, то ли молодого бойца закончился.

Глава 5. Карантин. Тяжко

Говорят, что в памяти остаются самые яркие и значительные события нашей жизни. В моей памяти таковых в этот начальный период осталось несколько, некоторые из них могли показаться на первый взгляд малозаметными, однако в той ситуации все воспринималось иначе.

Ясное утреннее солнце едва поднялось над верхушками сосен, и первые лучи пригрели мои озябшие плечи. Я сидел в последних рядах летнего клуба, как и весь наш взвод. Где-то впереди работник политотдела училища рассказывал нечто важное о международном положении и агрессивных планах НАТО, но мы этого не слышали. Опустив голову на грудь, дружно спали, тихо посапывая. Спину холодил легкий морозец ранней осени средней полосы России. Даже наши строгие сержанты смежили веки и подремывали, потеряв бдительность. Два часа отдыха оказались настолько ярким событием в нашей солдатской жизни, что запомнились мне навсегда.

Окрик «встать!» разбудил нас. Будилов первым вскочил и продублировал команду, добавив: «Строиться на занятие по ВДП». С этого момента началась интенсивная подготовка к парашютным прыжкам.

На парашютном городке ленивый прапорщик выдал макеты парашютов, в которые мы тут же облачились с помощью командиров и более опытных товарищей. На таком занятии, как правило, организовывалось несколько учебных мест, где руководителями были командиры отделений. На одной из точек приходилось спрыгивать с трамплина максимальной высотой 180 сантиметров, когда удар о землю соответствует силе удара при приземлении с парашютом. Иногда это делалось с кувырком через левое или правое плечо.

Другое учебное место предназначалось для обучения правильному выходу из самолета, верной группировке, точному отсчету времени и выдергиванию кольца. Согнувшись в три погибели мы «выпрыгивали из самолета», дружно орали: «Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три — кольцо-купол!»

Третья учебная точка делала такие занятия едва ли не напряженнее «физо» — физподготовки. Здесь надо было прицепиться карабинами к стапелю и висеть в воздухе, имитируя прыжок с парашютом после раскрытия купола. Сержант подавал разные вводные, например: «Парашютист слева идет лицом к вам». После этого должна последовать реакция, а именно: необходимо было потянуться на задних лямках и заорать предполагаемому парашютисту: «Задние тяни!», стараясь тем самым избежать предполагаемого схождения в воздухе. Обычно сержант давал команду, а затем не спеша проверял действия каждого из нас. Тем временем мы, дрожа всем телом от изнеможения, тужились удержать руки в согнутом положении.