Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ, стр. 12
После обеда началась укладка, которая продолжалась до ужина, затем парашюты сдавались на склад — и отбой. Подъем в два часа ночи, и все начиналось сначала. На ужине нас ждал сюрприз — вечерняя порция сливочного масла уже по десантной норме.
В таком режиме мы просуществовали более недели. Не каждый такой цикл завершался прыжком. Скорее наоборот, это было исключением из правила — не позволял ветер. Мы ходили как сомнамбулы, но при этом не теряя внимательности во время укладки. Период засыпания отсутствовал как таковой, просто сознание отключалось даже при минутной возможности не двигаться с места. При этом на ротных офицеров такой напряженный ритм не влиял никак, они ходили бодрые и подтянутые, не позволяя другим расслабляться. Тогда я удивлялся, как им удается держать себя в таком тонусе. К выпуску из училища понял, что достаточно несложно. Надо лишь осилить четыре года училища, а потом все будет получаться само собой.
Глава 8. Карантин. Завершение
Время в армии течет несколько иначе, чем «в миру». Об этом говорили мои свежие, трехмесячные воспоминания о самом себе. Те мечты и романтические представления о службе рухнули, а на смену им пришло понимание серьезности происходящего. За сорок с небольшим дней, проведенных в учебном центре, изменилась жизнь, изменилось само понимание сущности армии. Мы все стали старше.
Воинская служба — как пружина, которую солдат проживает напрямую, минуя спираль долгих лет; и чем она опаснее и труднее, тем сильнее сжата пружина. Видимо, поэтому в свое время молодые фронтовики, вернувшиеся после войны в обычную жизнь, чувствовали себя глубокими стариками, отягощенными далеко не всегда положительным армейским и боевым опытом. Пружина вдруг распрямлялась и впереди оказывалась череда лет, в которых все уже казалось ненужным и бессмысленным.
Где-то в подсознании мы, курсанты, пытались поставить себя на место наших дедов-фронтовиков, писали письма в ходе полевых занятий на тетрадных листах, подложив полевые сумки, хотя необходимости в этом совсем не было — для этого специально выделялось время в учебных классах. Однажды мы с Юрой Рачкевичем даже попытались отправить послания домой в виде солдатских треугольников, без конверта, тем самым делая себя сопричастными событиям Великой Отечественной войны. Увы, для многих из нас такая тяга впоследствии превратилась в реальность, но уже на другой войне — и не на одной. А письма наши вернулись обратно на следующий же день. Их не приняли на местном почтовом отделении связи.
Вечерело. В сентябре под кронами корабельных сосен учебного центра смеркалось довольно рано. Мы, в том числе и я, сидели в курилке и ждали команды на вечернюю прогулку. Вдруг за соседней казармой раздался треск автоматных патронов, и ввысь взметнулись красные огоньки. «Опять девятая рота приехала», — проворчал проходивший мимо офицер.
Действительно, в учебный центр для сдачи государственных экзаменов по огневой подготовке прибыл второй взвод выпускников роты специальной разведки. Это были именно те курсанты, чье место мы должны были занять через несколько недель.
Девятая рота редко приезжала в Сельцы в полном составе. Обычно один-два взвода для выполнения стрельб, но и это случалось нечасто. Инженерный факультет ставил нам это вроде как в упрек, но не знали они, что вся наша служба после училища проходила в лесах, в болотах, на горах, и для некоторых — в забайкальских сопках и глухой дальневосточной тайге.
Своеобразный салют был такой традицией — извещать о своем прибытии в учебный центр импровизированным фейерверком. Для этого из трассирующего патрона вынималась пуля, а порох оставался в гильзе. Затем пуля вставлялась на место, но уже острием внутрь, трассирующий состав поджигался, от него возгорался порох, и пуля взлетала вверх, оставляя за собой яркий след воспламененного трассера. Спустя некоторое время мы, разумеется, продолжили эту традицию.
Наконец прозвучала команда на прогулку, фейерверк закончился. На вечерней поверке объявили, что завтра едем на сельхозработы. Это нас порадовало, потому что зарядка отменялась, вместо нее должен сразу был быть завтрак и потом отправка.
На следующее утро в семь сорок пять колонна машин двинулась в сторону переправы. Ехали в райцентр Рыбное. Сама дорога была отдыхом. Сержанты расселись возле заднего борта ГАЗ-66. Это была их привилегия. Во время движения они имели возможность лицезреть светлый гражданский мир, а главное — девушек. Все остальные спали в темной глубине тентованного кузова.
По прибытии без промедления приступили к работе. Будилов построил нас в одну шеренгу и принялся отсчитывать по две борозды на брата. «Немного», — подумалось мне, и такая мысль пришла не только в мою голову, кто-то из однокашников громко ее озвучил. Михаил ухмыльнулся и произнес: «Вон лесок видите?» Мы все устремили взгляды в сторону его указательного пальца. Там, километрах в четырех, едва виднелась березовая рощица. Я похолодел, и самые страшные догадки подтвердились. «Конец поля там», — не без ехидства заключил наш замкомвзвода.
Наши согбенные тела трудились до самого вечера. Тогда от Сани Лаврова, уроженца ныне многострадальной Горловки, я узнал, что «буряк» — это свекла. Добычей именно этого корнеплода мы и занимались весь день. Однако труды наши были отчасти компенсированы роскошным обедом, который уготовил нам председатель совхоза. Примерно к двум часам пополудни машина доставила на поле несколько сорокалитровых фляг с молоком, пара из них оказалась с яблочным повидлом и гору свежайших батонов.
После солдатских каш и пресных компотов это действительно было деликатесом, который можно было потреблять, лежа на траве, почти без ограничений по количеству и по времени. До сих пор изредка я с удовольствием балую себя таким изысканным блюдом.
Этот яркий день, разительно отличавшийся от армейских будней, прошел мгновенно, и мы вновь погрузились в тяжелую, но уже ставшую привычной, казарменную суету. Второй взвод девятой роты, а равно инженерный батальон начали сдавать выпускные экзамены, а мы одновременно с ними завершали свои вступительные испытания. Огневую и строевую прошли довольно успешно, воздушно-десантная подготовка была сдана практическими парашютными прыжками. Остались зачеты по уставам.
Мы сидели в аудитории и слушали рассказы наших сержантов и «срочников» из их армейской службы. Особенно интересные байки были у Коли Старченко. Он поступал из бригады спецназа ГРУ в Группе советских войск в Германии. К этому моменту он прослужил там почти два года, и ему было что рассказать. Уже чувствовалось, что расстояние между нами и нашими командирами отделений заметно сократилось. Они оказались вполне себе добродушными и свойскими парнями. Погода была пасмурная, и уже вечерело, подходило время ужина. Это житейское общение и было зачетами по уставам. Через некоторое время мы уже стояли возле учебного корпуса в готовности проследовать на наш последний ужин в «карантине».
Счастливые и веселые, мы двинулись к столовой и по команде дружно запели: «Ты лети, крылатый ветер, над морями, над землей…» Те, кто остались к этому моменту в строю, первый экзамен мужества и терпения сдали.
Глава 9. Училище. Девятая рота
Расположение Рязанского воздушно-десантного училища было вполне себе типичным для высших военных заведений. В центре находился огромный плац, разлинованный белой краской на квадраты. Вокруг располагались учебные корпуса, две казармы, одна из них пятиэтажная, только что отстроенная и достаточно комфортная для проживания. С противоположной стороны плац ограничивался роскошным спортивным залом, за которым ныне находится аллея Героев.
Плац училища
Несколько зданий, непосредственно прилегающих к улице Каляева, представляли собой завершенный архитектурный ансамбль, отличный от прочих более современных строений, в котором находились штаб, столовая, музей ВДВ, караульное помещение. Здесь же, в современной пристройке, на третьем этаже была наша любимая кафедра иностранных языков, на втором — санчасть, на первом под аркой — вход в обожаемую всеми курсантами бул-дырь-чайную, и напротив — учебный класс каратэ, где занимались наиболее продвинутые спортсмены, обожатели кёкусинкай и его основателя Оямы.