Протоколы колдуна Стоменова часть I, стр. 19
Стоменов: — Сможет, Сергей Дмитрич, люд некоторый к Магии Силы Смертной приобщение иметь, да только выйдет из этого толк немногочисленный. И дело даже не в том, что нет у люда этого Учителя, которому верить они будут беззаветно и беспрекословно, а в том, что больно уж сор велик в головах людских... На протяжении многих и многих лет своего становления человек учится все больше взаимодействовать с миром на основе общепринятых умозаключений, и все меньше — на основе непосредственного переживания этого мира. Для обыкновенного человечишки окружающий мир имеет особенность постоянно не соответствовать представлению об этом мире — оттого человечишко этот так часто страдает и так часто разочаровывается... Маг Силы Смертной не ведает, что такое разочарование, потому как принимает мир таким, каким он себя предъявляет. Много ли людей, Дмитрич, умеют принять деяния земные таким вот образом? Ты можешь подумать, что если не разграничивать в мире добро и зло, то наступит великий хаос... Тогда скажи, отчего в природе зверь лесной деления не имеет на праведника и грешника, но не случается от этого никакой беды? Ты, Дмитрич, можешь и другое мыслить — что я путаницу имею: то калякаю о том, что Сила большая всегда в противоположности своей будет, а то, что нет этих самых противоположностей в природе земной. Да только не путаю я, потому как говорю о противоположностях как о категориях, а вы — как о качествах...
Следователь (перебивая): — Ну, Андрей Николаевич, удивляюсь я тебе! То говоришь ты, как обычный мужик деревенский, а иногда послушаешь — прям как ученый речи излагаешь!
Стоменов: — Научных мужей ваших не переспорить мне будет, словами мудреными не владею, да только и без нужды мне все это. Не мое время и не моя участь — людев Магии Смертной учить. Время придет — и войдет семя Николово в силу свою великую, тогда и Маг этот, тот, кто Николу сменит и управлять всем будет, — он знание дать сможет...
Кристо Ракшиев (дневниковые записи)
Полковник Государственной безопасности Советского Союза Сергей Дмитриевич — это все, что я о нем знаю. Я не знаю, почему здесь именно он, а не кто-нибудь другой... Я не знаю, почему он без устали ведет допрос день за днем, не зная отдыха, без выходных... Где те трое подполковников, которые приехали вместе с ним?.. Облюбовали, наверное, пляж и нежатся под лучами солнца... Может быть, они главнее его, хоть и по званию ниже, и приехали сюда отдыхать, и только он, этот Сергей Дмитрич, здесь для того, чтобы узнать что-то важное у этого Кривошеева... Никакой, конечно, это не допрос — так, беседа двух друзей, дороги которых разошлись и снова сошлись через некоторое время... Только руки, намертво прикованные к столу у одного из «друзей», возвращают меня в реальность происходящего. Иногда мне кажется, что оба они время от времени испытывают некоторую досаду от этой реальности. Полковник сбросит с себя эту маску, они обнимутся, забредут в какую-нибудь квартирку на окраине и начнут ненасытный торопливый треп без всяких условностей — без протоколов, приказов, инструкций, наручников и прочих формальностей...
Кривошеев не устает говорить. Он может говорить по шестнадцать часов непрерывно: не вспоминая о еде, питье, туалете наконец, не выказывая никаких признаков усталости. Говорят, он спит не больше четырех часов в сутки. Он пьет или дистиллированную воду, которую сначала замораживают, а затем оттаивают — как он просил, или травяной горячий чай без сахара. Иногда просит мед к чаю, обязательно сотовый... Охрана болтливая, да и любопытных много. Всем интересно — чем живет этот старый пердун, чем он дышит, чего делает. То, что происходит в его палате, знает половина персонала, и секрета в этом нет... То, что происходит на допросах, — знают человек шесть, не больше, включая самого Кривошеева...
Его кормят так, как он пожелает. Я приблизительно знаю его меню. Утром он выпивает чашку своего травяного чая и ничего не ест. Кушает он днем, хотя нет, скорее вечером, часов в пять или шесть, когда как... Одна неделя у него исключительно вегетарианская, в следующую он спокойно ест мясные блюда. Мясо или отварное, или едва поджаренное... Небольшой кусочек хлеба... Никакой сдобы, сладкого... Солью пользуется исключительно редко, не признает ни соусов, ни мясных приправ… Больше одного раза в день он не ест. Приблизительно раз в неделю не ест вовсе целые сутки, только пьет в небольших количествах чай или воду... Три дня не ел совсем — и никаких тягостных признаков в нем я так и не углядел. С ума можно сойти! Один раз попросил граммов пятьдесят красного вина... Горшочек с его проклятой землей ему принесли, чему он был вполне доволен... Черт!
Я потихоньку рассматриваю его иногда... Твердые, мужественные черты загорелого лица, ровные белые крупные зубы, мягкая седая борода, густые седые волосы — ни одной плеши и залысины, несколько крупноватый нос, влажные губы, подтянутое сильное тело без единой капельки лишнего. Он кажется мне рано поседевшим зрелым мужчиной, я бы не дал ему и сорока, если бы не эта абсолютная седина — она сбивает с толку, указывает на возраст. Или он рано поседел, и ему, конечно, совсем не восемьдесят. Ни одного лишнего движения, полное отсутствие нервозности и волнения... Никогда не потеет, не изменяется в лице, я ни разу так и не увидел, чтобы он побледнел или покраснел... В каждом его редком движении, несмотря на прикованные руки, — спокойствие и невероятная внутренняя сила...
Я смотрю на наручники, которые сковывают его руки. Мне кажется, что, если он захочет, он разорвет их легче, чем некий могучий силач рвет в руках колоду карт...
Четырнадцатый день допроса
Стоменов: — Противоположность, Сергей Дмитрич, великое чудо есть, но только и есть в этом каверза одна неявная. Было дело у меня, лет пятнадцать назад я долго с одним человечком разговор имел... Понравился он мне как-то, глянулся, ну я ему и поведал многое. Хранители не противились, человечек этот слухал меня на полном сурьезе с год, не менее. Да только оказия в этом вышла вот какая... Заноровился он, как и мы, Магом Смертным сделаться, и все указы мои исполнял в великой точности, да только и погубила его ретивость эта. Беды ваши многие, Дмитрич, от того выходят, что вещей неизмеримое количество понимать вы стремитесь с позиций — «черное иль белое» — и не иначе. Смотри, как выходит: если здоровье человек имеет крепкое, то силу большую он через хворь обретет. Есть и слово научное по поводу этому, не помню... Коли схворнул один раз, то потом уже и не заболеет ни в жизнь...
Следователь: — Иммунитет!
Стоменов: — Ну пускай и мунитет твой, спорить не стану. Но коли шибко нездоров ты будешь, то где Силу-то искать будешь, ась?
Следователь: — В здоровье получается?
Стоменов: — А где ж еще? Сила всегда там, где тебя нет, то бишь в противоположности твоей. Она, Сила энта, всегда ускользает от тебя, Сергей Дмитрич, и это надобно всегда помнить. Когда книги я разные читать удумал — ну, право слово, смех один: чего-то там поделай, да и магом огромадным станешь... Так не бывает, и ты это крепко попомни: куда бы ты ни встал — в том, что напротив тебя, всегда Сила большей будет, но как только ты противоположность пользовать начал — тады то, чем ты был и где стоял, усиление поимеет. Оттого и выходит, что путь единственный и непримиримый всегда слаб есть. Тот человечек, с которым я разговор имел, так этого и не уразумел. Силу он поимел, да только новым добрым Богом мнить себя стал, добро свое чинить настойчиво, да и вскорости злом уделался, если понятиями вашими изъяснение давать. Уделался — да так и остался, ну а исход здесь ясный имеется — погиб человечишко этот, так как дела ерепенился великие провертеть, а Силу свою порастерял вконец... Если, Сергей Дмитрич, казнь для людишек чинишь во блага великие государственные, то попомни — на казненных трех одного помиловать надобно пренепременно, а опосля — всем следующим трем преступникам милость дать и отпущение. Вот так Сила может быть большая государственная. Я это тебе открыто глаголю, но смутно, догадкою, это и так действие имеет: возьми времена послереволюционные — то, значит, террор красный, людишек толпами огромными в царство небесное отсылают, а то крестьянству да люду разному послабление большое идет. Иль то людев заарестовывают в еще больших количествах, а то амнистии всякие объявляют враз — все от того будет, что догадка есть о законах этих Силы Великой, да только пользование имеет случайное, догадочное, а оттого и выходит, что дело, плодным быть могущее, пустым выходит...