Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ., стр. 122

Решив так, они направились к госпожам Син и Ван и принялись уговаривать Сичунь отказаться от своего намерения. Сичунь твердила свое, а потом попросила, если ее не отпустят, отвести ей пустую комнату, где она могла бы читать сутры и молиться Будде.

Тогда госпожа Ю, опасаясь, как бы девушка не покончила с собой, сказала:

— Если отпустить ее, люди подумают, будто мы вынудили барышню уйти в монастырь! Пусть лучше останется дома, я буду за ней присматривать! А брат Цзя Цян сообщит обо всем в письме Цзя Ляню и Цзя Чжэню.

Если хотите знать, что сказали на это госпожи Син и Ван, прочтите следующую главу.

Глава сто восемнадцатая

Дядя и брат, вспомнив прежние обиды, мстят беззащитной девочке;
жена и наложница, встревоженные загадочными высказываниями, пытаются вразумить странного юношу

Итак, госпожи Син и Ван, выслушав госпожу Ю, поняли, что уговорить Сичунь отказаться от своего намерения не удастся, и госпожа Ван сказала:

— Желание Сичунь уйти в монастырь, видимо, связано с ее прошлой жизнью, и мы не в силах ее удержать. Но чтобы люди не подумали о нас плохо, — обратилась госпожа Ван к девушке, — надо сделать так, как советует жена твоего старшего брата. Оставить тебя дома и разрешить заниматься самоусовершенствованием. Это будет доброе дело. Вот только волос стричь не надо. Не все ли равно, острижены волосы или нет, если желание твое искренне. Вспомни, ведь Мяоюй тоже не остригла волос. Кстати, не верю я, что она с кем-то сбежала. Так вот, если твое решение неизменно, мы согласны считать дом, где ты живешь, твоей кельей, а служанок твоих — послушницами. Надо только поговорить с ними. Захотят при тебе остаться — мы их не выдадим замуж, а откажутся — позаботимся о них!

Слова госпожи Ван успокоили Сичунь, она поблагодарила ее, вытерла слезы, а затем поклонилась госпоже Син, Ли Вань, госпоже Ю и остальным.

Госпожа Ван позвала служанок и спросила, хотят ли они разделить участь барышни и стать монахинями.

— Как вам будет угодно, госпожа, — отвечала за всех Цайпин.

Госпожа Ван поняла, что служанки не жаждут уйти в монахини, и стала думать, кого бы оставить с Сичунь. Сичунь опасалась, как бы весь этот разговор не повредил здоровью Баоюя, который тоже был здесь. Но, против ее ожиданий, Баоюй оставался спокойным и лишь произнес со вздохом:

— Да, поистине трудно кого-то найти.

Сижэнь слова Баоюя опечалили. Баочай украдкой уронила слезу, подумав, что Баоюй не в себе.

Госпожа Ван хотела спросить других служанок, но тут Цзыцзюань опустилась перед ней на колени и проговорила:

— Госпожа, как собираетесь вы поступить с девушками, состоявшими при четвертой барышне?

— Насильно заставить их идти в монахини я не могу! — ответила госпожа Ван. — Все зависит от их собственного желания.

— Барышня сама захотела заниматься самоусовершенствованием, служанки тут ни при чем, — промолвила Цзыцзюань. — Пусть не сочтут это другие служанки упреком, каждый поступает так, как считает нужным. Я долго служила барышне Линь Дайюй, и вы, госпожа, знаете, как она любила меня. Доброта ее поистине простиралась выше гор, и я не знаю, как ее отблагодарить! До сих пор раскаиваюсь в том, что не последовала за ней. Но сделать этого я не могла, потому что не успела отблагодарить господ за их великие милости. Ныне же прошу разрешить мне до конца жизни прислуживать четвертой барышне. О большем счастье я и не мечтаю.

Госпожи Син и Ван долго молчали. Баоюй при упоминании о Дайюй расстроился до слез. Но потом вдруг расхохотался и воскликнул:

— Мне не следовало ничего говорить! Но матушка своей милостью отдала Цзыцзюань мне в услужение, и теперь я осмелюсь просить матушку разрешить ей поступить по собственному усмотрению.

Госпожа Ван не без удивления заметила:

— Прежде, когда твои сестры выходили замуж, ты убивался и плакал, а сейчас не возражаешь против того, чтобы четвертая сестра ушла в монахини. Что сталось с тобой?

— Если четвертой сестре и в самом деле разрешено стать монахиней и она не изменит своего решения, я кое-что скажу матушке.

— Какой же ты смешной, второй брат! — проговорила Сичунь. — Разве посмела бы я вести об этом речь с госпожами, если бы не была тверда в своем решении? Могу повторить слова Цзыцзюань: «О большем счастье я и не мечтаю!» Если же откажут, мне останется лишь умереть. Так что не бойся, брат! Говори, что хотел!

— Пусть не думают, что я разглашаю какую-то тайну, — проговорил Баоюй, — но все должны знать, что предопределила судьба. Разрешите, я прочту стихотворение!

— У людей горе, а ты вздумал читать стихи! — зашумели все. — Даже зло берет!

— Это не мои стихи! — возразил Баоюй. — Я побывал в одном месте и там их прочел, а теперь хочу, чтобы и вы послушали.

— Ну ладно, читай, но не городи чушь.

И Баоюй прочел:

Весны нет краше третьей трети,
Но все уходит на закат.
И на монашеское платье
Сменила дева свой наряд.
Как жаль! Сиятельная дама
Из дома, где кругом шелка,
Вдруг оказалась возле Будды
Во мгле мерцающих лампад…

Больше всех стихи взволновали Баочай и Ли Вань.

— Амитаба! — воскликнули они. — В Баоюя вселилась нечистая сила!

Госпожа Ван только головой покачала и спросила:

— Где ты прочел эти стихи?

— Не спрашивайте, матушка, — отвечал Баоюй, — прочел я их там, где они записаны.

Госпожа Ван подумала и вдруг заплакала:

— Не говори ерунды! Скажи, откуда ты знаешь эти стихи? Теперь я все поняла! Но что же мне делать? Как быть? Ах, поступайте как вздумается! Только подождите, пока я навеки закрою глаза!

Баочай старалась успокоить госпожу Ван, но, услышав ее слова, почувствовала, как сжалось от боли сердце, и горько заплакала. Сижэнь упала бы на пол без чувств, не подхвати ее Цювэнь.

Один только Баоюй не плакал, не утешал никого, молча стоял. Цзя Лань и Цзя Хуань поспешили улизнуть.

— Брату Баоюю больно, что Сичунь уходит в монахини, вот он и болтает с горя всякие глупости, — пыталась утешить Ли Вань госпожу Ван, — его болтовню нельзя принимать всерьез. Решайте скорее, как быть с Цзыцзюань, она все еще стоит на коленях.

— Что я могу сделать?! — вскричала госпожа Ван. — Никого не заставишь свернуть с избранного пути! К тому же это, как сказал Баоюй, предопределено судьбой!

Цзыцзюань низко поклонилась госпоже Ван, а затем Баоюю и Баочай. Сичунь тоже поклонилась госпоже Ван и поблагодарила ее.

— Амитаба! — воскликнул Баоюй. — Вот и хорошо! Не ожидал я, сестра, что ты первой ступишь на праведный путь!

Баочай с трудом сдерживалась, чтобы не выдать охвативших ее чувств. Сижэнь, не стесняясь госпожи Ван, выкрикивала сквозь рыдания:

— Я тоже хочу уйти в монахини!..

— Желание твое похвально, — ласково сказал Баоюй, — но судьба не предопределила тебе наслаждаться подобным счастьем!

— Значит, я должна умереть? — проговорила Сижэнь.

Горе Сижэнь тронуло Баоюя, но он промолчал.

Уже наступила пятая стража. Баоюй уговорил мать лечь отдохнуть. Разошлись постепенно и остальные.

Цайпин находилась в услужении у Сичунь до тех пор, пока не была выдана замуж. А Цзыцзюань твердо решила остаться с ней навсегда. Но об этом речи не будет.

Тем временем Цзя Чжэн сопровождал на родину гроб с телом матушки Цзя. Ехать приходилось медленно — по всем водным путям в столицу возвращались войска из похода на юг.

В пути Цзя Чжэн встретил чиновника из приморской провинции и узнал от него, что правитель Чжэнь-хая императорским указом вызван в столицу. Цзя Чжэн обрадовался. Теперь по крайней мере Таньчунь побывает дома. Одно беспокоило: не удалось выяснить, когда они выедут.