Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ., стр. 112

Баоюй смутился и стал объяснять, в чем дело.

Если хотите узнать, что он сказал, прочтите следующую главу.

Глава сто пятнадцатая

Итак, Баоюй допустил оплошность и хотел объяснить, в чем дело, но тут появилась Цювэнь и сказала:

— Второго господина Баоюя зовет отец!

Баоюй так удивился, что едва не вскрикнул: зачем он снова понадобился отцу? Но делать нечего, пришлось пойти.

— Я позвал тебя по важному делу, — промолвил Цзя Чжэн. — Во время траура ходить в школу не полагается, но дома повторять пройденное необходимо. Пока я свободен, будешь каждые два-три дня писать сочинения и отдавать мне на просмотр. Хочу проверить, каковы твои успехи.

Баоюй лишь поддакивал.

— Цзя Хуаню и Цзя Ланю я тоже велел повторять пройденное, — продолжал Цзя Чжэн. — И если твои сочинения окажутся хуже, я окончательно в тебе разуверюсь.

— Я буду стараться! — произнес Баоюй.

— А теперь иди!

Баоюй вышел и столкнулся с Лай Да, которого сопровождали несколько человек. С книгами в руках они направлялись к Цзя Чжэну.

Едва Баоюй прибежал домой, как Баочай бросилась к нему с расспросами и очень обрадовалась, узнав, что отец велел ему писать сочинения, чего нельзя было сказать о Баоюе. Однако нарушить повеление отца он не решался. Только он сел, чтобы собраться с мыслями, как пришли две монахини из монастыря Дицзан-вана.

— Как поживаете, вторая госпожа? — спросили они Баочай.

— А вы как? — не отвечая на вопрос, осведомилась Баочай и приказала служанкам угостить монахинь чаем.

Баоюю очень хотелось поговорить с монахинями, но он знал, что Баочай это не понравится. А монахини, встретив холодный прием со стороны Баочай, вскоре стали прощаться.

— Посидели бы еще, — из вежливости предложила Баочай.

— Простите нас, — ответила одна из монахинь. — В последние дни нам все время приходилось молиться и устраивать жертвоприношения в кумирне Железного порога, поэтому мы и не приходили справиться о здоровье госпожи и ее невесток. Но сегодня нам наконец удалось навестить госпожу, а сейчас мы торопимся к четвертой барышне Сичунь.

Баочай кивнула, предоставив монашкам поступать как им угодно.

Направляясь к Сичунь, монахини повстречали Цайпин.

— Твоя барышня дома? — спросили они.

— Ох, лучше не говорите о ней! — воскликнула Цайпин. — Вот уже несколько дней, как она не притрагивается к еде.

— А что случилось? — удивились монахини.

— Это длинная история. Пойдете к ней, и она сама вам все охотно расскажет.

Сичунь вышла монашкам навстречу.

— Здравствуйте! — сказала она. — А я-то думала, вы совсем нас забыли, потому что дела наши плохи!

— Амитаба! — вскричали монахини. — Можете нам ничего не давать, мы все равно будем вас считать нашими благодетелями — ведь монастырь наш все время находился на содержании у вашей семьи, сколько мы от старой госпожи получали милостей! Но старая госпожа, увы, умерла, и мы пришли повидаться с госпожами и их невестками. Всех обошли, а теперь вот к вам решили зайти.

Сичунь спросила, что случилось с монахинями из монастыря Шуйюэ.

— Там какая-то неприятность, — отвечали монахини, — их настоятельница никого в монастырь не пускает. А известно вам, что настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки сбежала с мужчиной?

— Откуда пошли эти сплетни? — возмутилась Сичунь. — Язык надо отрезать тому, кто их распускает! Ее похитили разбойники, а на нее же еще и клевещут.

— Настоятельница Мяоюй всегда вела себя очень странно. Только напускала на себя вид праведницы, — заметила одна из монахинь. — Мы не хотели вам говорить, барышня. Но разве была она похожа на нас? Ведь мы всецело посвятили себя молитвам, самоусовершенствованию и поискам путей к спасению!

— А в чем можно найти спасение? — спросила Сичунь.

— О таких, как мы, говорить не приходится, — отвечали монахини, — а вот знатные барышни вроде вас вряд ли всегда будут жить в роскоши. Но когда обрушится несчастье, думать о спасении будет поздно! Одна лишь добрая и скорбящая бодхисаттва Гуаньинь может посочувствовать вам в ваших страданиях и указать путь к спасению. Вот почему и говорят: «Добрая, милосердная, спасающая от мук и несчастий бодхисаттва Гуаньинь». Мы отреклись от мира, и хотя страданий нам приходится претерпевать больше, чем госпожам и барышням из знатных семей, зато не подстерегают нас на каждом шагу опасности. Мы никогда не станем бодхисаттвами, но благодаря самоусовершенствованию можем когда-нибудь возродиться в мужской оболочке, а это для нас великое счастье. Мы не похожи на нынешних женщин, которым некому пожаловаться на свои горести и обиды.

— Ах, барышня! Если вы выйдете замуж, вам придется всю жизнь следовать за мужем и выполнять свой супружеский долг, где уж тут предаваться самоусовершенствованию? Ведь этому надо посвятить всю жизнь. Настоятельница Мяоюй ставила себя выше нас, простых монахинь, относилась к нам с неприязнью, считая невеждами. Ей неведомо было, что судьба иногда посылает счастье простым людям, а таких, как она, обрекает на страдания!

Слова монахинь затронули самые сокровенные чувства Сичунь, и, не стесняясь служанки, она рассказала им, как к ней относится госпожа Ю, как тяжело ей пришлось, когда она присматривала за домом, а затем показала монахиням остриженные волосы.

— Неужели вы думаете, что у меня не хватит решимости порвать с этим погрязшим в скверне миром? — сказала она. — Мысль стать монахиней у меня созрела давно, я только не знаю, как это сделать!

— Замолчите, барышня! — вскричала монашка, притворяясь встревоженной. — Услышит супруга господина Цзя Чжэня, подумает, будто это мы вас подбиваем стать монахиней, отругает, да еще, чего доброго, из монастыря выгонит. Вы, барышня, с вашим нравом, можете выйти замуж за человека достойного и всю жизнь наслаждаться довольством и счастьем.

— Думаете, только супруга Цзя Чжэня может вас выгнать, — оборвала ее Сичунь. — А я не могу?

Видя, что Сичунь не на шутку рассердилась, монахиня стала оправдываться:

— Не судите нас, барышня, строго за то, что мы о вас так подумали. Но все равно вам не позволят уйти в монастырь. Ведь мы говорим так для вашей же пользы!

— Ладно, что будет, то будет! — отвечала Сичунь.

Видя, что разговор принял нежелательный оборот, служанки стали делать монашкам знаки поскорее убраться. Монашки и сами поняли, что пора уходить, к тому же еще испугались, и, не сказав больше ни слова, попрощались с Сичунь. Девушка не стала их удерживать и холодно сказала:

— Не думайте, что в Поднебесной больше нет монастырей, кроме вашего!

Монахини не посмели возразить и вышли. Цайпин чувствовала себя виноватой. Ведь это она подослала монашек к Сичунь, и, чтобы оправдаться, Цайпин поспешила к госпоже Ю.

— Наша барышня, — сказала она, — не оставила мысли уйти в монахини, потому и остригла волосы. Она не больна, но все время ропщет на судьбу, так что не спускайте с нее глаз, госпожа, а то случится что-нибудь, нас же и обвинят!

— Неужели она и в самом деле собралась в монастырь? Что-то не верится, — промолвила госпожа Ю. — Просто ей захотелось меня позлить, вот она и отрезала волосы. После отъезда Цзя Чжэня все делает мне назло. Ладно, пусть поступает как ей угодно!

Как ни уговаривала Цайпин девушку отказаться от своего намерения, Сичунь слышать ничего не хотела, по-прежнему не прикасалась к еде и твердила, что уйдет в монастырь. Тогда Цайпин пожаловалась госпожам Син и Ван, но и они не смогли переубедить Сичунь и отправились за советом к Цзя Чжэну. Однако в это время вошел слуга и доложил:

— Прибыли госпожа Чжэнь с сыном Баоюем!

Госпожу Чжэнь проводили в покои госпожи Ван, а та распорядилась пригласить и Чжэнь Баоюя.