Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL., стр. 34

— Что случилось?

— Я наливала чай, поскользнулась и разбила чашку, — ответила Сижэнь.

Затем она принялась урезонивать Баоюя:

— Хочешь выгнать няню Ли — выгони. А заодно и всех нас. Мы не возражаем. По крайней мере, не будешь жаловаться, что у тебя нет хороших служанок!

Услышав это, Баоюй умолк. Сижэнь вместе с остальными служанками уложила его на кан, помогла раздеться. Баоюй что-то говорил, но разобрать было невозможно, язык заплетался, глаза помутнели. Сижэнь сняла с шеи Баоюя «одушевленную яшму», завернула в шелковый платочек и сунула под матрац, чтобы утром не была холодной.

Едва коснувшись головой подушки, Баоюй уснул. Все это время мамка Ли и другие пожилые служанки находились поблизости, но войти не осмеливались и, лишь удостоверившись, что Баоюй уснул, разошлись.

На следующий день, едва Баоюй проснулся, ему доложили:

— Господин Цзя Жун из дворца Нинго привел на поклон Цинь Чжуна.

Баоюй тотчас поспешил навстречу гостю и повел его поклониться матушке Цзя. Красивой внешностью и изящными манерами Цинь Чжун произвел на старушку хорошее впечатление, и она решила, что он достоин учиться вместе с ее любимцем. На радостях матушка Цзя пригласила Цинь Чжуна пить чай и завтракать, после чего велела представить его госпоже Ван и всем остальным. Госпожу Цинь очень любили, и возможно, еще и поэтому ее брат всем так понравился.

Когда настало время прощаться, все наперебой старались выказать Цинь Чжуну внимание. Матушка Цзя подарила ему вышитый кошелек и золотую фигурку бога Куйсина, покровителя наук, в знак того, что Цинь Чжун должен прилежно учиться.

— Ездить из дому на занятия тебе далеко, — сказала она Цинь Чжуну, — особенно в холод или в жару, так что живи лучше у нас. Только смотри, не разлучайся со вторым дядей Баоюем, не перенимай дурных привычек у нерадивых учеников.

Цинь Чжун выслушал матушку Цзя с величайшим почтением, а вернувшись домой, подробно рассказал обо всем отцу.

Цинь Банъе, отец Цинь Чжуна, служил в управлении строительства. Ему уже перевалило за шестьдесят. Овдовел он давно, в молодости своих детей не имел и, когда ему исполнилось пятьдесят, взял из сиротского дома на воспитание мальчика и девочку, но мальчик вскоре умер. Девочку в детстве звали Кээр. Когда же она подросла, ее стали звать Цзяньмэй. Цзяньмэй была стройной, красивой, в меру кокетливой и отличалась мягким характером. Старик приходился дальним родственником семье Цзя, в которую и выдал замуж свою воспитанницу.

Когда Цинь Банъе было пятьдесят три года, у него родился Цинь Чжун. Сейчас мальчику исполнилось двенадцать. Год назад его учитель уехал к себе домой, на юг, и Цинь Чжуну ничего не оставалось, как повторять пройденное. Отец давно хотел пристроить сына в домашнюю школу родственников. А тут как раз Цинь Чжун познакомился с Баоюем, узнал, что домашней школой рода Цзя ведает старый ученый-конфуцианец Цзя Дайжу, и отец обрадовался представившейся возможности. Он надеялся, что сын будет успешно учиться, в будущем добьется известности и сделает карьеру. Одно лишь смущало Цинь Банъе — то, что сын будет постоянно общаться с детьми знатных и богатых родителей. Чтобы не уронить своего достоинства, он не считался ни с какими расходами — ведь речь шла о будущем сына. С большим трудом он собрал двадцать четыре ляна серебра на подарки, которые полагалось поднести при первой встрече, и вместе с Цинь Чжуном отправился к Цзя Дайжу. После этого Баоюй выбрал счастливый день, когда они с Цинь Чжуном должны были отправиться в школу. С той поры и начались в школе скандалы.

Но об этом мы вам расскажем в следующей главе.

Глава девятая

Цинь Банъе и его сын ждали письма от семьи Цзя с сообщением о начале занятий в школе. Баоюю так не терпелось поскорее встретиться с Цинь Чжуном, что он решил идти в школу через три дня, о чем и не замедлил известить своего друга.

В тот день, едва проснувшись, Баоюй увидел, что Сижэнь, которая уже успела собрать книги, кисти для письма и другие школьные принадлежности, сидит грустная и задумчивая на краю его постели. Когда она стала помогать Баоюю приводить себя в порядок, он спросил:

— Дорогая сестра, почему ты невесела? Неужели думаешь, что из-за школы я всех вас забуду?

— Не говори ерунды! — одернула его Сижэнь. — Ученье — дело хорошее! Кто не учится, напрасно живет на свете. Об одном тебя прошу: во время чтения пусть все твои мысли будут заняты книгой, в свободное время — мыслями о доме. И смотри, не балуйся с мальчишками. Узнает отец, спуску не даст! Учись, но не надрывайся, не то, как говорится, схватишь большой кусок, а не проглотишь. Береги здоровье!

Слушая Сижэнь, Баоюй согласно кивал.

— Твой халат на меху я упаковала и отдала слугам, — продолжала Сижэнь. — Наденешь его, если будет холодно, в школе — не дома, там некому о тебе позаботиться. Грелки для рук и для ног я тоже отправила, требуй, когда понадобятся. Слуги ленивы — не спросишь — они только рады. Так и замерзнуть недолго.

— Не беспокойся, все будет в порядке, — сказал Баоюй. — А вы не скучайте, ходите почаще гулять с сестрицей Линь Дайюй.

Пока они разговаривали, Баоюй оделся, собрался, и Сижэнь стала его торопить: надо было пойти к матушке Цзя, отцу и госпоже Ван.

Поговорив еще с Цинвэнь и Шэюэ, Баоюй наконец отправился к матушке Цзя, выслушал ее наставления, попрощался с госпожой Ван и пошел к отцу.

Цзя Чжэн сидел у себя в кабинете и болтал с молодыми людьми — приживальщиками, когда вошел Баоюй, справился о здоровье и сообщил, что собирается в школу.

Холодная язвительная усмешка скользнула по губам Цзя Чжэна:

— Собираешься в школу? Мне стыдно слышать от тебя эти слова. Лучше бы сказал, что собираешься развлекаться, — было бы вернее! Смотрю я на тебя и думаю: ты оскверняешь пол, на котором стоишь, и дверь, которой касаешься!

— Уж очень вы строги с ним! — рассмеялись гости, вставая. — Если ваш сын проявит усердие в занятиях, то, глядишь, годика через два-три прославится. Не будет же он вести себя как в прежние годы. А ты, братец, не медли, — обратились они к Баоюю, — время близится к завтраку.

И тотчас двое слуг под руки вывели Баоюя.

— Эй, кто там из слуг сопровождает Баоюя? — крикнул Цзя Чжэн.

Снаружи отозвалось сразу несколько голосов, и на пороге появилось не то трое, не то четверо рослых детин: они опустились на колени, справились о здоровье Цзя Чжэна. В одном из них Цзя Чжэн узнал Ли Гуя, сына кормилицы Баоюя, мамки Ли, и обратился к нему:

— Ты давно сопровождаешь Баоюя в школу. Чем он там занимается? Учится озорству и слушает всякие пустые истории? Погодите, доберусь я до вас! Сначала с тебя шкуру спущу, а потом и с моим негодником рассчитаюсь!

Перепуганный Ли Гуй снял шапку, отвесил земной поклон, пробормотал: «Слушаюсь» — и сказал:

— Старший брат Баоюй выучил три раздела из «Шицзина» [124] до какой-то там песни: «Оленей, оленей вдали слышен зов, там лотосов листья и ряска прудов» [125]. Я правду говорю!

Все так и покатились со смеху. Цзя Чжэн тоже не сдержал улыбки и промолвил:

— Он может выучить еще тридцать разделов «Шицзина». Это будет все равно что, «заткнув уши, красть колокол», — толку никакого, один обман! Так что пойди справься о здоровье господина учителя и передай ему от меня: «Толкуя „Шицзин“ и другие древние тексты, не следует рассказывать всякие пустые истории. Прежде всего надо выучить „Четверокнижие“ — это самое важное».

Ли Гуй еще раз произнес: «Слушаюсь» — и, поняв, что разговор окончен, поднялся с колен и вышел.

Баоюй в это время стоял в одиночестве за воротами, слушал затаив дыхание и ждал, когда выйдут слуги, чтобы отправиться в школу.