Атомная крепость, стр. 205

Через недельку Мордехай Шварц заявился опять. Обстоятельно рассказывал о поездках по достопримечательным местам Москвы и Подмосковья, вздыхал по Одессе, привел несколько цитат из Библии и как-то незаметно перевел разговор на США: вот уж где поистине не жизнь, а рай, населенный подлинными христианами! Ефим Саулыч сердито фыркнул, сказал насмешливо:

– Не обижайся, но, честное слово, у тебя мозги набекрень, Мордехай. В Священном писании какая важнейшая заповедь? Не убий! А что делают твои «настоящие христиане» за океаном? Странное у тебя представление о рае!

Заехав к Нарежным на следующий день, Мордехай Шварц впервые проявил интерес к сыну старого друга, сказал, что перед отъездом в Одессу очень хотел бы повидаться с ним, и осведомился, почему он до сих пор ни разу не застал его дома. Ефим Саулыч сына показать обещал. И действительно, свидание с инженером Нарежным вскоре состоялось. Инженер оказался средних лет человеком, симпатичным, общительным, радушным. «Весь в отца», – отметил про себя Мордехай Шварц. Отношения установились сразу же спокойно-нормальные, какие-то домашние. Инженер обычно жил где-то в другом месте, по-видимому вне Москвы, там, где работал, однако недавно малость приболел, и начальство велело ему, по совету врачей, немного отдохнуть, «отлежаться». И, естественно, он отправился домой, к родным, к дочке-студентке. Жалел только, что, занятая по службе, не могла вместе с ним приехать и жена. Отец, мать и дочь Марина страшно обрадовались возможности побыть целую неделю с родным человеком, окружили его заботой, вниманием, лаской. В этой дружной семье и Мордехай Шварц почувствовал себя как дома. Он не заводил больше религиозных споров со стариком-хозяином и будто забыл о заокеанском «рае», который еще недавно ему расхваливал. Он явно о чем-то размышлял.

Инженер Нарежный рекомендацию врачей понимал по-своему, вовсе не собирался валяться в кровати, и Мордехай Шварц воспользовался этим для того, чтобы в его компании пошататься по советской столице. Вместительную «Чайку» инженера Нарежного можно было видеть и у ворот Выставки достижений народного хозяйства, и на стоянке против стадиона «Динамо»… Мордехай Шварц деликатно не надоедал инженеру расспросами по поводу характера работы, которой тот занимается, и, казалось, вообще этим не интересовался. Шварц объявил своим друзьям Нарежным, что в тот день, когда Семен Ефимович уедет к месту своей работы, он тоже покинет Москву, отправится в солнечную Одессу и как-то постарается подготовить «плацдарм» для своей будущей жизни там.

Наступил последний день неожиданных «каникул» инженера Нарежного. С очередной прогулки они возвращались уже под вечер.

– Завтра за работу, – сказал инженер с удовлетворением.

– Соскучились?

– Да, знаете, привычка, втянулся, – Нарежный произнес эти слова тоном, в котором чувствовалась теплота. – Вот переедете к нам, на родину, чаще встречаться будем, – продолжал инженер. – Только откровенно скажу, кое-что мне в ваших планах не по душе. Отец говорил мне… Раввином, что ли, захотели быть. У нас вы найдете для себя более полезное занятие.

Мордехай Шварц ухмыльнулся, передернул тонкими бескровными губами.

– Не буду я раввином, передумал, – признался он.

– Вот и правильно, – одобрил Нарежный. Помолчали. Машина мчалась улицами столицы, часто останавливаясь у светофоров.

– Есть у меня дело к вам, – задумчиво, будто колеблясь, начал Шварц.

– Говорите, слушаю, – инженер с живостью повернулся к нему.

– Здесь не могу, – Мордехай Шварц глазами показал на шофера, – вопрос-то слишком для меня важный… и щепетильный. Может, мы проехались бы куда-нибудь в укромное местечко, а?

– Щепетильный, говорите, вопрос? – Нарежный окинул спутника внимательным взглядом. – Тогда едемте к нам на дачу, лучшего места не сыскать, уж там-то нас с вами никто не подслушает.

Мордехай Шварц возражать не стал.

Глава четырнадцатая

Отсюда, из открытого окна расположенной на втором этаже комнаты, виднелась улица дачного поселка. Мордехай Шварц, попросив разрешения «размяться», тщательно облазил садик, обшарил изгородь, осмотрел окрестности, однако ничего подозрительного не заметил – царили обычные здесь покой и непонятное для Шварца благодушие. Эмилия стряпала на кухне, Ефим Саулыч задержался сегодня на даче Лучепольского…

Нарежный появился со спичками и коробкой сигарет. Легко опустился в тростниковое кресло.

– Ну-с, приступим, – шутливо заговорил он.

– Приступим, – неопределенно произнес Мордехай Шварц. – Не обратили ли вы внимание, Семен Ефимович, на то обстоятельство, что я ни разу не спросил вас о вашей работе?

– Обратил. Вашу деликатность оценил.

– Сегодня мне, к сожалению, придется отбросить деликатность. В интересах дела. В ваших персонально интересах, – деловито заговорил Шварц.

– Вы знаете, где и кем я работаю? – удивился Нарежный.

– Да, знаю. Я не собираюсь расспрашивать вас о ваших тайнах. – Шварц попытался улыбнуться. – У меня разговор с вами иного рода.

– Слушаю, – произнес Нарежный.

– Скажите, вы довольны своей жизнью?

– Да, конечно, а почему бы мне не быть довольным? – насторожился инженер. – Я имею любимую работу, отличные условия, все, что мне нужно.

– У вас скудное воображение, инженер Нарежный, – угрюмо усмехнулся Шварц. – Не будем говорить о том, что вы имеете. Лучше я скажу вам, чего у вас нет: денег… погодите, не перебивайте, я знаю – вы скажете, что получаете хорошую заработную плату… Но я имею в виду огромные суммы денег.

Нарежный расхохотался.

– Чудак!.. Да зачем мне миллионы? Я ведь не собираюсь открывать магазины на Кузнецком мосту!

– На Кузнецком мосту – нет, а вообще… – Шварц холодно улыбнулся, глаза его зло сощурились. – Придет время, и вы уразумеете, что такое деньги.

– Не пойму – как же вы собираетесь жить в Советском Союзе с такими дикими представлениями? – удивился инженер.

Пропустив замечание Нарежного мимо ушей, Шварц продолжал:

– Итак, вы не имеете того количества денег, которое вполне могли бы заработать. Деньги – значит богатство, влияние… Богатство – не просто текущий счет в банке, но и поместья, яхты, акции.

– Но мне ничего этого не нужно – я же ученый, а не бизнесмен! – вскричал Нарежный.

– Нужно, нужно, поверьте мне, Семен Ефимович! – Шварц зло хихикнул. – Меня вы можете не таиться, я вас прорабатывать не стану. Допустим на минутку, что по жизненной вашей неопытности вы не цените деньги…

– Доллары? – неожиданно спросил Нарежный.

– Да, – вызывающе подтвердил Мордехай Шварц. – Доллары. Но не будем говорить о деньгах. Мне известно: на службе вы занимаете солидное положение, вас ценят, вас знают как превосходного ученого. Не так ли?

– Возможно, так.

– Вам доверили работу исключительной секретности, – с неожиданным жаром продолжал Шварц. – Это же парадоксально – вы знаменитый ученый, а славы не имеете! Понимаете ли вы, что такое слава, подлинно мировая известность?

– Не задумывался над этим.

– Задумывались! А выхода не видите – в этом ваше несчастье.

– А слава-то… какая же она? – тихо спросил Нарежный.

– Ордена…

– Есть у меня ордена.

– Статьи в мировой прессе – ваши и о вас, выступления на пресс-конференциях, участие в международных конгрессах… Ваши портреты на обложках журналов…

– Н-да… – вздохнул Нарежный, не поднимая глаз, усиленно пыхтя сигаретой.

– Кроме денег и славы, имеется и еще одно важнейшее соображение, – продолжал нажимать Шварц. Он немного выждал, но, так как инженер молчал, продолжал: – Вы умный человек и должны понимать истинное положение вещей: разразись, не дай бог, война – победа будет за ними. – Мордехай Шварц ткнул пальцем куда-то в сторону. – У них тех-ни-ка! Но я знаю: вы слишком осведомлены, и не хочу спорить с вами. Вы будете утверждать, что Советский Союз сильнее и, между нами, возможно, так оно и есть. Но ведь дело не только в военной технике, все решает тактика, стратегия.