Сироты, стр. 25

Срезав слизней из новообретенного оружия, прежде чем они успели ко мне подобраться, я подхватил их тела и кинул одно на другое, соорудив зеленую слизкую баррикаду. Слизняка я перебросил себе на плечо, как мешок с мукой, и по-спортивному пустился по трубе, умудряясь и не зацепиться о вентиляционные отдушины, и труп пришельца не потерять. Завернул за угол и нарвался на слизнячий пост, но с сорока слизнями позади меня выбора не оставалось: я пригнул голову и, паля во все стороны, протаранил заставу. Так и бежал: позади слизни, на плече покойник, то тут, то там засады, будто инопланетяне через стены ходят. Я прорывался, пыхтел, ловил воздух ртом; пот лил с меня ручьями. Хуже того, я начал сбавлять темп, а цилиндр перестал стрелять. Патроны, что ли, кончились, или сломал я его — не знаю.

Тут я понял, что больше за мной никто не бежит, и впереди тоже никто вроде не поджидает. На очередном пересечении туннелей я скинул слизняка и присел передохнуть, спиной к стене, крутя глазами во все стороны одновременно.

Куда подевались слизни? Я насчитал как минимум сорок, убил ну может десять. А где остальные? Свет все так же пульсировал со стен, тревожный вой все так же продолжался.

Тревога! Ну конечно! Вот что значили свет и вой! Сигнал, который говорит: «Покинуть корабль! Мотайте отсюда!».

Все сходится! Слизняк предпочел смерть плену. И дружки его скорее взорвут этот снаряд, и меня вместе с ним, к чертовой матери, чем позволят себя захватить. Неудивительно, что они за мной гнаться перестали.

Сколько у меня времени?

На полу узкого туннеля, уходящего вбок, белелось что-то прямоугольное. Я подполз, присмотрелся. Книжка. «Как выжить в Тихом океане?».

Мои скитания привели меня обратно, на пересечение «Бродвея» с туннелем, к люку наружу. Брошюрка, должно быть, выпала из кармана, когда я вытягивал ракетницу.

Свет замигал чаще, вой поднялся на октаву. Снаряд отсчитывал последние мгновения перед взрывом.

Я вглядывался в туннель. Там, в конце, люк, заточивший меня здесь. Если он открывается на движения снаружи, чтобы впустить незадачливого слизня-космонавта, то, может быть, сейчас, когда корабль вот-вот разнесет на куски, он откроется на движения внутри. Или, может, откроется, унюхав слизняка. План, прямо скажем, шаткий, но другого нет. Я подобрал слизняка и, толкая его перед собой, как кучу тряпья, пополз по туннелю.

Я и в прошлый-то раз долго полз, а сейчас туннелю конца и края не было. А свет и вой уже почти сливались.

Наконец я увидел люк. Закрытый. Я собрался с духом и подтолкнул к нему слизняка. Ничего. Я помотал слизняком туда-сюда, словно куклой. Люк не шелохнулся.

Сколько еще до взрыва? Минуты? Секунды?

Если бы я сразу согласился на работу в Голливуде, может быть, Аарон Гродт и не отдал бы меня полицейским. Лежал бы я сейчас у бассейна под искусственным солнцем, созерцал бы полунагую Крисси и балдел.

Почувствую ли я что-нибудь, когда эта хреновина взорвется? Или же испарюсь прежде, чем нервные окончания донесут в мозг болевой сигнал?

Я потер слизняком о люк. Ничего.

В фильме герой отстрелил бы у двери замок и сбежал.

А что, это мысль! Из кармана у меня все еще торчала ракетница. Я достал ее, отполз от люка, заслонился слизняком, зажмурился и нажал на спусковой крючок.

Ни черта.

Я озверело вцепился в спусковой крючок, аж рука затряслась. Фигушки! Моя последняя надежда разбилась о непригодную ракетницу. В глазах защипало от слез. Погибну ни за грош.

Я открыл глаза. В пульсирующем красном свете на меня смотрела ракетница. С опущенным курком над большим пальцем.

Можно хоть до посинения давить на спусковой крючок, но с невзведенным курком ракетница стрелять не будет. Дрожащими пальцами я взвел курок.

Даже если ракетница выстрелит, поможет ли это? Что если ракета срикошетит и прорвет мне скафандр?

Я не знал молитв, поэтому просто попросил: «ну пожалуйста».

Я легонько увеличивал давление на спусковой крючок, пока пружина вдруг не высвободилась. Курок пополз вперед — медленно, будто сквозь патоку. Затем он стукнул по патрону.

21

Время замерло. Потом ракетница вспыхнула, отдача ударила мне в руку, и сигнальная ракета долбанула в самый центр люка. Тому хоть бы хны. Ракета отскочила от него, устремилась мне навстречу (я уткнулся носом в пол), пролетела над моим шлемом, бухнулась о стенку и понеслась обратно к люку.

И тут створки слегка приоткрылись. Ракета вынырнула через отверстие и, не сдерживаемая земным притяжением, понеслась прочь, пока не потухла вдали.

Я уставился на стенку, о которую стукнулась ракета. Так вот она, кнопка — с самого начала была здесь!

Черное небо за открытым люком было для меня желаннее любого солнечного дня на Земле. Ракета не только врезала по кнопке — она либо пробила наружный люк, либо сломала контролирующий его механизм. Как бы то ни было, двери по обе стороны воздушного шлюза оказались отворены, и сжатый воздух внутри корабля от безвоздушного пространства снаружи отделяли лишь я со слизняком.

Нас выбросило из корабля, как пробку из-под шампанского. Мы вылетели в вакуум на сорок футов от лунной поверхности; сначала слизняк, следом я, вопящий и махающий руками, как Супермен в погоне за кабачком-переростком.

Мы падали по дуге. Внизу, аккурат в конце дуги, спиной к нам, наклонился Говард, собирая в мешок лунные камни. Тень слизняка промелькнула над капитаном, и тот начал оборачиваться, но слишком поздно.

— Говард! Берегись!

Слизняк шмякнулся о Говарда и распластал его по Луне. Я же, вспомнив о прыжках в бассейн, кувыркнулся в воздухе, приземлился ногами на слизняка и отскочил на десять ярдов. Несмотря на эту подушку и на то, что весил я не больше чемодана, я подвернул лодыжку при втором падении.

Я лежал на спине, не живой и не мертвый; ждал, что вот-вот прорвется скафандр. Надо мной по черному лунному небу раскинулся Млечный Путь. Лопатки вибрировали от воя. Я перекатился на живот и поднялся на четвереньки. Говард валялся, раскинув руки, оглушенный не пойманным мной «кабачком». Сам «кабачок» лежал рядом.

Я подполз к ним.

— Говард?

Молчание. Он не шевельнулся, а в золотистом солнцезащитном щитке виднелось только мое отражение.

Что за черт? Корпус снаряда нас уже не отделяет — но вдруг от удара у кого-то из нас сломалась рация? Если звук передается через камни, то и через шлемы должен. Я прижался своим шлемом к его.

— Говард?

— Джейсон? Что случилось? Чем меня ударило? — Его отдаленный голос будто доносился из аквариума. Впрочем, почему будто?

— Снаряд заминирован! — прокричал я. — Надо линять отсюда! Ты как, справишься?

Он сел. Я поставил его на ноги, показав на лунный модуль.

— Беги!

Но Говард уже тянулся к слизняку.

— Что…

— Шевелись, чтоб тебя! — Я подтолкнул его и подхватил слизняка. — Беги, ну!

Давно ли я влез в снаряд? Долго ли нам осталось?

Слизняк болтался у меня подмышкой; каждый шаг отдавал болью в ногу. Впереди Говард, освоивший лунную походку, скакал по пятнадцать футов на шаг. Я каждым рывком покрывал тридцать футов. Да, уж чего у Луны не отнять: улепетывать на ней гораздо лучше, чем на Земле.

Далеко ли бежать? Сильный ли будет взрыв? Как узнать, что мы в безопасности? Я оглянулся: мы ускакали от снаряда на сто ярдов. Вой затихал.

И вдруг он слился в сплошной стон. Я припустил, поймал в прыжке Говарда, увлек его за камень — и в то же мгновение меня ослепила вспышка. Впопыхах я забыл опустить солнцезащитный щиток.

Казалось, звук взрыва сотрясает всю Луну, хотя как только меня оторвало от камней, грохот исчез. Я упал на Говарда. Обломки неслись над нами, отскакивали от прикрывавшего нас камня, бесшумно переворачивались в безвоздушном пространстве. Я лежал на Говарде, пока вокруг долгие минуты градом рушились мелкие осколки.

Наконец море Изобилия успокоилось. Я прижался к шлему Говарда.