Занавес молчания, стр. 51

– И вы не опасаетесь, что…

– Что вы расскажете властям совсем другое? – подхватил Фолкмер. – Нет, не опасаемся. Ведь и вы, и Таня останетесь под нашим присмотром.

– О господи! – это вырвалось у Болгарцева по-русски, он тут же овладел собой и вновь перешел на английский: – Об этом я мог бы догадаться и без вас, не так я глуп. Я имел в виду, не опасаетесь ли вы, что мне просто не по силам такая воздушная акробатика? Я гражданский летчик, а не трюкач.

– Придется стать трюкачом, Олег Дмитриевич. Но, как мне кажется, вы преувеличиваете трудность задачи. Вы получите очень подробные наставления, и к тому времени, когда состоится этот полет…

– Так он состоится не скоро?

– Может состояться и не скоро, – кивнул Фолк­мер. – Я говорил вам о необходимости совпадения многих факторов. Помимо того, нам с вами предстоит поработать не только в плане наставлений.

– А в каком же плане? – Болгарцев казался почти равнодушным; ничего хуже того, что уже случилось, он не ждал.

– Через пару дней съездим… Ну, назовем это студией звукозаписи. Понадобится запись некоторых ваших реплик, чтобы смонтировать пленку для замены оригинала в бортовом самописце. Вы уточните для нас и определенные параметры вашего самолета, это для второго регистратора…

– Сам дьявол так всего не предусмотрел бы, как вы, – произнес Болгарцев с невольным уважением, но это уважение лишь делало Фолкмера более опасным в его глазах. – С вашей скрупулезностью можно президента похитить – никто не хватится.

– Ну, зачем так пышно… Дьявол, президент… Мы скромные коммерсанты, и амбиции у нас попроще.

– А время идет, и Таня…

– О ней заботятся, как в лучшем отеле. – Фолкмер взглянул на часы. – Сейчас будет телефонный звонок, вы поговорите с ней. В дальнейшем эти звонки станут регулярными, до тех пор, пока мы не освободим ее – вернее, пока вы ее не освободите.

Болгарцев не успел ответить – затрещал телефон. Олег Дмитриевич бросился к аппарату и схватил трубку.

21

28 марта 2001 года

Австрия, Вена

Филармонический концерт Пауля Хиндемита звучал в колонках музыкального центра слишком громко для Фолкмера. В ответ на безмолвную мимическую мольбу о пощаде Рольф Pay нажал кнопку на пульте и убавил звук, но Фолкмеру и этого было много.

– В детстве у меня жила кошка, – поведал он, потирая уши, – и когда наступал срок, под окна сбегались все окрестные коты. У них музыка получалась куда лучше, Рольф! Как ты можешь это слушать?

– У тебя, оказывается, было детство, – заметил Pay с оттенком философской грусти. – Невинные радости и печали, первый поцелуй…

– Первый поцелуй был ужасен, – отмахнулся Фолкмер.

– Я думаю, все же не так ужасен, как твои последующие деяния.

– Ты прав, а потому налей еще коньяку.

Pay наклонил полупустую бутылку над бокалом Фолкмера.

– Летчик, – сказал он, возвращаясь к прерванной теме, – самое рискованное звено в нашей цепи.

– Это была твоя идея, – напомнил Фолкмер.

– Да, и чем дольше я о ней размышляю, тем меньше восхищаюсь собственной гениальностью.

– А ты не размышляй. Дело сделано.

– Он может предать нас.

– Я бы не назвал это предательством.

– Конечно, но…

– Оставим, Рольф, это бессмысленно. Что с пленками, которые я привез?

– С записями для бортовых регистраторов? Над ними колдует Тилгнер.

– А механика?

– Всей механикой занимается инженер Краузе. Это его часть проекта.

Покосившись на музыкальный центр и с тоской взглянув на пульт в левой руке Pay, Фолкмер вздохнул.

– Краузе, – повторил он. – Насколько мы можем доверять ему и его людям? Они не из «Литтфасшелле», как группа Тилгнера.

– Ну, полностью я могу доверять только тебе… Но как мне представляется, я нашел верную линию поведения с командой Краузе. И потом, нам ведь не требуется обеспечить их молчание навечно. Еще немного, и это перестанет нас волновать, Йохан. В наших руках окажутся ключи от всех дверей мира!

– Но пока их нет.

– А пока их нет, меня больше беспокоят не люди Краузе, а твои штурмовики.

– Какие штурмовики? – не понял Фолкмер.

– Твоя личная гвардия, колумбийцы с автоматами.

– Ах, эти… Но это просто нанятые парни, Рольф. Они выполнят работу охранников и отправятся восвояси. Там, откуда они прибыли, молчание означает жизнь, а болтовня – смерть. Это у них в крови.

– Будем надеяться.

Рольф Pay откинулся на спинку кресла и с минуту сидел, мечтательно прислушиваясь к пятой вариации Хиндемита.

– Это была всего лишь сумасшедшая мысль, Йохан, – проговорил он наконец и протянул руку за бокалом. – Одна только мысль, мелькнувшая, когда я читал дневник фон Шванебаха. И вот она так близка к осуществлению, что становится страшно.

– Тебе?

– Да, мне. Одно дело – «Литтфасшелле» и все наши игры патриотов… Но это! – Он взмахнул пультом музыкального центра. – Вот такие кнопочки управляют всем на свете. Решительно всем. И этот ключ сделан не на Земле…

– Не на Земле, – сказал Фолкмер. – Но я твоего трепета не разделяю, не могу разделить. Пока мне не покажут фею в действии, я в нее не поверю и не стану учитывать в своих раскладах. Но когда я вижу то, что вижу, я рассуждаю так: ну хорошо, а как это можно использовать? Инопланетный корабль, конечно, странная штука – кто спорит. Но в конце концов не более странная, чем женитьба принца Ренье Монакского на Грейс Келли…

22

14 апреля 2001 года

Облачность была низкой, кудлатой. Самолет Олега Болгарцева шел прямо над облаками, все системы работали исправно, метеоусловия обещали беспроблемный полет и успешную посадку. Так бы все и произошло, если бы… Если бы летчик намеревался в этот день привести «Бич Джет» на остров Суханова.

Самолет миновал населенный пункт Полярный, последний на материке, и Болгарцев закончил радиообмен с его диспетчером.

– Дальше работайте с островом Суханова, – произнес диспетчер Полярного, – 381-й, передаю вас острову Суханова.

– 381-й, Полярный подтвердил, Суханов-один, подход, высота Полярный две двести, информация Эксрей [4].

В наушниках авиагарнитуры прозвучал новый голос:

– Доброе утро 381-й, я Суханов-один. Прямой 280 градусов, удаление 120 километров, снижайтесь одна семьсот, к первому левым.

Это была команда уменьшить высоту до тысячи семисот метров и приготовиться к первому предпосадочному развороту. Болгарцев привычно определил параметры: скорость – 360 километров в час, режим работы двигателя 80 процентов.

– Суханов-один, – сказал он. – К первому снижаюсь одна семьсот.

– 381-й, последнюю информацию Янки прослушайте.

– Понял, слушаю.

– Два и тринадцать сотых градуса, ГПА без существенных изменений, девятьсот сорок семь, получение информации Янки подтвердите. Система захода?

– Заход директорный, информация Янки, подтверждаю, обстановка нормальная.

Перед выполнением маневра Болгарцев отключил АБСУ – автоматическую бортовую систему управления, добавил обогревы ВНА, входящих направляющих аппаратов, и приготовился перевыставить высотомер. До сих пор он не совершил ни одного действия, не уронил в эфир ни единого слова, которое (он не хотел себе признаваться, но это было так)… которое перекинуло бы мост через пропасть, отделяющую его от преступления.

Он вновь заговорил с диспетчером, не отрывая взгляда от секундной стрелки на циферблате – она приближала неизбежное.

– Суханов-один, 381-й, разрешите заход.

– 381-й, заход разрешаю, снижайтесь по давлению семьсот миллиметров.

– 381-й, на две двести, одна семьсот, давление семьсот установлено, снижаюсь до заданной.

Секундная стрелка замерла. Прыгнет она когда-нибудь вперед или нет? Что-то сломалось или остановилось время?

Прыгнула.

ТЕПЕРЬ ПОРА.

– Суханов-один! – выкрикнул Болгарцев. Ему не пришлось имитировать волнение, оно было настоя­щим. – 381-й, у меня неполадки в топливно-насосной системе, я…