Занавес молчания, стр. 25

С раскрытым проспектом на коленях Шерман задумался.

– Жаль, что я не принимаю участия в операции, – сказала Ника.

– Как раз принимаешь.

– О… Как это?

– Где твоя машина? Твой желтый «Эскорт»?

– Откуда вы… Ах, да! Он не мой. Одолжила у подруги.

– Можешь взять снова?

– Я его еще не вернула.

– Отлично. Эту «хонду» могут здесь приметить и запомнить. Завтра на «Эскорте» поедешь в Перст – найдешь по карте?

– Конечно.

– Там приткни машину где-нибудь, желательно не в самом поселке, а поблизости, чтобы она не слишком бросалась в глаза. Будешь ждать меня послезавтра в пять утра у причала. На машине к причалу не подъезжай, проводишь меня к ней, и сама не очень светись.

– Здорово. Но мне придется ночевать в машине?

– Придется. Ночью приезжать нельзя, тебе понадобится дневной свет, чтобы осмотреться, освоиться на местности и выбрать укрытие для «Эскорта».

– А выпустят ли они вас в пять утра?

– Не знаю, – пожал плечами Шерман. – По-моему, все эти лекции о телесных наказаниях и о том, что срок есть срок – пустые заигрывания ради эффекта. Иначе бы их быстренько прикрыли… Правда, неизвестно, как с катером. Но я вернусь в пять, согласны они или нет. Я потому и назначил ранний час – на случай, если придется обойтись без их позволения.

– Джон, вы думаете, вам хватит одной ночи, чтобы…

– Дня и ночи, – сказал Шерман. – Если за это время я ничего там не найду, тогда…

– Что тогда?

– Тогда посмотрим.

– Вы очень рискуете, Джон.

– Да, возможно… Но что делать? Хорошо уже то, что они принимают плату наличными. Следов не остается. Для них – часть игры, для нас – большая удача.

– Вряд ли все так просто. А если в их казематах кто-нибудь спятит и повесится? Они хотя бы должны знать, как связаться с родственниками…

– Если такое случится, то по сравнению с их грандиозными неприятностями все другое… Гм… Не знаю… Наверное, в Штернбурге надо заполнять какие-нибудь формуляры в рамках игры в тюрьму. Но с этим я разберусь. – Он повернул ключ зажигания. – Поехали…

– Подождите, Джон.

– Что?

– Когда мы говорили о списке… Вы сказали, что дела очень плохи и времени нет… Почему вы так сказали? Не раскрывая секретов…

Шерман снял руки с обтянутого кожей руля и повернулся к Нике.

– Я могу лишь предполагать, притом с большой долей уверенности, как люди из списка достигли своих успехов и что, по всей вероятности, за этим кроется. Но с какой целью предпринимались эти действия, кем конкретно, почему именно с этими людьми и за что их приговорили к смерти – тут я в том же положении, что и ты. Ника, если бы я все знал или мог разгадать, не вставая с кресла, неужели не вел бы себя иначе?

– Да… Я задала глупый вопрос. Не сердитесь.

– Я не сержусь, – тепло проговорил Шерман.

29

Телефон разбудил профессора Илларионова в половине седьмого утра. Профессор лег поздно и спал очень плохо – фактически только что уснул, – и готов был проклясть ни в чем не повинный аппарат, а заодно Александера Грейама Белла [2]. С трагедийным мычанием, не открывая глаз, он вытянул правую руку и нашарил трубку.

– Алло…

– Профессор Илларионов? – Голос был мужской, жесткого тембра, с уверенной интонацией, не столько вопрошающей, сколько утверждающей. – Андрей Владимирович?

– Это я…

После паузы незнакомый голос медленно отчеканил:

– В тысяча девятьсот восьмидесятом году в Нью-Йорке маньяком по имени Марк Чепмен был застрелен Джон Уинстон Леннон.

Преподнеся эту совершенно бесспорную, но несколько неожиданную историческую справку, голос умолк, словно ему больше нечего было сообщить Андрею Владимировичу.

Молчал и профессор. Сна как не бывало – Илла­рионов сразу связал ранний звонок с вчерашней подменой диска. Привыкший к логическому мышлению профессор отлично знал, что «после этого» далеко не всегда означает «вследствие этого», но знал он и другое. Если два необычных события одно за другим вторгаются в упорядоченную жизнь, они скорее всего взаимосвязаны.

Тогда что означает фраза о Джоне Ленноне? Какой-то пароль, код? Может быть, напрасно профессор не прослушал диск… И как теперь себя вести? Пожалуй, если он хочет что-то узнать, нужно реагировать так, словно он в курсе дела. Он избрал наиболее нейтральную реплику, уместную в любом разговоре, прерванном паузой:

– Продолжайте, пожалуйста.

– Итак, профессор, – сказал голос. – Надеюсь, все прошло хорошо и вас уже не тревожит отсутствие периферийных кластеров в секторе Д?

Это звучало абсолютной абракадаброй для Илларионова. Что ответить – да или нет? Какого ответа ждут на другом конце линии? Логически вычислить нельзя, можно только угадать… И говорить с максимальной неопределенностью.

– По-моему, все в порядке, – осторожно произнес Илларионов. Лучший из возможных ответов. ЧТО в порядке, им виднее. Эти слова допускают различное толкование, а люди обычно истолковывают туманные фразы в соответствии со своими ожиданиями… Кстати, отсюда и происходит большинство недоразумений.

– Прекрасно. Вы готовы выехать?

О, это хуже. Куда выехать, что значит – готов? Но будем продолжать игру, сорвется так сорвется.

– Конечно.

– Мы ждем вас через час. Место встречи не забыли?

Внимательнее на поворотах! Такой вопрос предполагает две вещи: что место встречи известно профессору и что в принципе его можно и забыть. Но относительно второго вопрос мог оказаться и риторическим, заменой фразы «ждем вас на старом месте»… Тут снова нужно балансировать на грани. Неопределенность – вот единственное оружие профессора.

– Раньше я редко что-нибудь забывал, да и сейчас память не подводит. Подводит, знаете ли, порой рассеянность…

К великому облегчению Илларионова, он услышал смех.

– Ох уж эти ученые… Станция техобслуживания на проспекте Энергетиков, шестьдесят пять. А то приедете еще на какую-нибудь другую станцию… С рассеянными профессорами и не то бывает.

Илларионов не рискнул спрашивать, должен ли он приехать на машине. Скорее всего, да. Проспект Энергетиков – это далеко от дома профессора, добраться туда общественным транспортом с пересадками всего за час (даже меньше) почти нереально. Может быть, такси… Но зачем, если есть машина? Опять тут можно только гадать. И как он узнает тех, кто придет на встречу? Или они узнают его? Но и об этом лучше не спрашивать.

– Я приеду, – сказал профессор.

– Ждем вас, – повторил голос, и в трубке прерывисто загудело.

Илларионов сел в постели, невидяще уставившись на телефонную трубку в руке. Какого черта… И рассказать некому, посоветоваться! Из всех друзей профессора лишь Бахметьев обладал достаточным воображением, чтобы увидеть в этой истории не просто дурацкий розыгрыш или, не приведи господь, галлюцинаторный комплекс Илларионова. Бывает ведь так, что люди напряженного умственного труда внезапно свихиваются… А может, так и есть? И не было ни пропавшей царапины на диске, ни телефонного звонка?

Профессор поморщился. Есть отличный способ проверить, в своем ли он уме, – поехать на проспект Энергетиков. Если встреча не состоится и потом никто не объявится, значит, пора идти к психиатру. Но, честно говоря, профессор в это не верил. Жаль, что Бахметьев позавчера улетел в Москву, на конференцию, однако и будь он в Санкт-Петербурге… За несколько минут по телефону ничего не растолкуешь, подробно не обсудишь, а времени нет.

Водрузив трубку на аппарат, профессор встал, сунул ноги в тапочки и прошаркал в ванную. Пока он брился, добрый десяток гипотез промелькнули и растаяли в его голове. Нет, долой! Какие гипотезы в информационном вакууме, какие дома на песке? Надо рассуждать конкретно, практически. Вот, например: не готовится ли похищение или, того хуже, убийство? Нет, по ясной причине: у профессора нет ни богатств, ни важных постов, ни сверхсекретных оборонных открытий, ни личных непримиримых врагов. Да и проще это делается… Значит, не покушение. Но что? Тот, кто звонил, спрашивал, не забыл ли профессор место встречи… Выходит, когда-то Андрей Владимирович его помнил? Но он точно никогда не бывал на станции техобслуживания по проспекту Энергетиков, шестьдесят пять, даже не слышал о такой. И при чем тут какие-то «периферийные кластеры в секторе Д», почему они должны беспокоить Илларионова?