Рожденные лихорадкой (ЛП), стр. 28
- А кое-кто только критиковать и умеет.
- Будто часы можно убить, и даже если было бы можно, я сильно сомневаюсь, что даже тогда на эту примитивную расу снизошло бы озарение, дарующее осознание многогранности истин, применительных ко времени. Почему ты настаиваешь на том, чтобы оставаться среди этих трехмерных людей? Вне всякого сомнения, один из вас умудриться уничтожить этот мир. И этот день не за горами. Нам нужно уходить отсюда. Ты принесла мне что-то поесть? – жалобно спросил он. – Что-то с кровью и бьющимся сердцем? – его усы задрожали в предвкушении.
- Энергетические батончики...
Он хмыкнул.
- Вот это я понимаю, искажение названия. Они не только не добавляют никакой ощутимой энергии, а уверен, еще и истощают мою. И ещё, они невкусные и вызывают у меня угнетённое состояние, – его фиолетовые глаза увлажнились.
- Тебя всё угнетает. Если бы ты хоть иногда выбирался из кровати...
- Какой смысл в том, чтобы выбираться из кровати, если ты заставляешь меня сидеть в этих тесных, грязных комнатушках?
- Я не заставляю тебя ничего делать. Я просто прошу...
- Твои "просьбы" висят булыжником на моей шее, – горестно проговорил он. – Я такой же невидимый, каким и был на Олине.
- Так же, как и я, – сложив поэму по сгибам, она убрала её в ящик и, растянувшись на кровати с мечом под боком, закрыла глаза. Она не стала раздеваться. Никогда этого не делает. Спать и так достаточно опасно. Ей хватило тех раз, когда она, просыпаясь, была вынуждена сражаться обнаженной. Хотя у этого и были свои преимущества – кровь смывать гораздо легче, и это зачастую приводит в жуткое замешательство противников мужчин – она предпочитала не делать этого.
Шазам тут же поднялся, обернулся по кругу три раза, лёг и тут же снова вскочил, ощетинившись так, что матрас задрожал.
- Ты плохо пахнешь. Хищником. Я не смогу спать, из-за тебя тут всё провоняет. Кто к тебе прикасался? Зачем прикасался?
- Я не пойду в душ, – сказала она, не открывая глаз. – Я слишком устала. К тому же бывало, мы оба пахли и похуже.
- Ну и хорошо. Тогда никаких обнимашек.
- Я и не просила. Я никогда не требую обнимашек. Я даже слово такое не использую.
- Тебе и не нужно. Твои ожидания – решетки моей клетки.
- Я просто предложила их в обмен на уход, ведь у тебя есть мех, и ты горячий как маленькое солнышко и мог меня согреть. А некоторые из тех миров были холодными, – и всё равно она часто чувствовала, будто в костях у неё был лёд.
- Здесь-то не холодно. И ты целый день за мной совсем не ухаживала. А это был длинный день. И я был один всё время. Потому что ты заставляешь меня сидеть тут безвылазно.
- Ты привлечешь к себе слишком много внимания.
- Я буду оставаться в высшем измерении.
- До тех пор, пока не решишь, что тебе не хватает внимания.
- Мне нравится внимание.
- А мне нет.
- А когда-то нравилось?
- Не помню.
- Ты меня стыдишься. Потому что я толстый. Вот почему ты не хочешь, чтобы они меня видели.
Она слегка приоткрыла глаза, её веки были тяжелыми.
- Я не стыжусь тебя. И ты не толстый.
- Посмотри на мой живот, – печально произнёс он и, прижимая обе лапы к нему, потряс им.
Она улыбнулась.
- Мне нравится твой животик. Думаю, это идеальный, прекрасный животик, мягонький и кругленький.
Вчера он был убеждён, что у него слишком большие уши. А за день до этого, что-то не так было с его хвостом.
- Может тебе за себя стыдно. Тебе должно быть стыдно. У меня шёрстка за ушами скаталась.
- Ты красавчик, Шазам. Я займусь тобой завтра, – сонно сказала Джада.
- Завтра уже настало.
Она вздохнула и протянула руку, и Шазам с упоением подсунул под нее свою голову.
Джада запустила пальцы в длинную шерсть за его ушами и начала нежно распутывать её. Она никак не могла понять, откуда у него брались колтуны, если он почти всё время спит и редко из кровати вылезает.
Он задрал мордочку и с глазами, полуприкрытыми от удовольствия, заурчал:
- Я вижу тебя, Йи-йи.
"Йи-йи" назвал он её в тот день, давным-давно на Олине, когда она дала ему имя. Он повторял одни и те же слова на протяжении четырёх лет, когда она просыпалась и засыпала, и не успокаивался до тех пор, пока она не отвечала ему.
- Я тоже тебя вижу, Шазам.
Немного позже они, свернувшись калачиком вместе, заснули, как делали это в других мирах. Голова Шазама лежала на подушке поверх её волос между её шеей и плечом, одной передней лапой он обнимал её руку, а одна задняя лапа торчала вверх и дёргалась, когда он видел сны.
Часть II
...Я здесь не для того, чтобы узнать историю крушения,
а ради обломков.
Ради самих обломков, а не овивающих их мифов.
Лицо утопленницы к солнцу всегда обращено.
Следы ущерба, вымытые солью, покачиваются в тусклой красоте.
Каркаса рёбра, изгибаясь, защищают робких постояльцев...
- Адриенна Рич
Мифы о монстре, как правило, страшнее самого монстра. Но, к сожалению, монстр чаще всего достаточно ужасен сам по себе.
- Книга Дождя
Глава 12
Здесь перекрёсток времён...
Мы с Бэрронсом приземлились на безопасном расстоянии от огражденной черной дыры, зависающей в воздухе около подземного входа в ночной клуб "Честер".
Джейни и Стражи под руководством Риодана заградили подходы к каждой черной дыре в Дублине. Я оглянулась на неё через плечо и вздрогнула. Они беспокоят меня на клеточном уровне, даже когда мои чувства ши-видящей приглушены. Убить теперь стало тревожно легко: просто толкнуть кого-то в парящую сферу, и не останется ни единой улики. Хотя сейчас некому и расследованиями убийств заниматься – все слишком заняты тем, чтобы выжить самим. Бесконечная очередь из желающих попасть в клуб держалась подальше от огражденного участка, видимо им дыры нравились не больше, чем мне.
Бэрронс соскользнул со спины Охотника и грациозно приземлился на тротуар. Меня не перестаёт удивлять, как этот большой и массивный мужчина может двигаться с такой лёгкостью, почти растворяясь в тени, без видимых усилий.
Он потянулся, чтобы помочь мне спуститься, словно то, что я пойду с ним, дело решенное.
Не сомневаюсь, что он собирается вместе с Риоданом заняться Дэйгисом, о котором, кстати, мне так и не рассказали, а я всё это время должна буду проторчать в каком-то подклубе, зажатая сверху и снизу черными дырами, и убивая время, наблюдать за различными мыльными операми и дожидаться, когда же "мой мужчина" придёт за мной, и как послушную марионетку потащит дальше.
Ну уж нет.
Будучи женщиной, воспитанной в южной глубинке – хотя мама настоятельно советовала нам с Алиной быть независимыми – я была склонна идти на поводу у сильного мужчины.
А Бэрронс, который объявился непонятно из какого катаклизма, имел тенденцию сажать без спроса на поводок. К людям он относился как к своей собственности.
Но я научилась отличать воспитание от врожденных качеств, и по натуре я совсем другая, чем прежде о себе думала. Более жесткая. Более обособленная. Не такая общительная. И мне было бы гораздо проще принять свою истинную сущность, если бы не темный самовольный подселенец, из-за которого я сомневаюсь в себе невероятно.
Я слишком долго была невидимой и пассивной. На улицах я превратилась в мишень для каждого, кто видел разгромные Дублин Дэйли. Наверху я буду гораздо в большей безопасности, ведь там мои преследователи хотят лишь удушить меня противной желтой пылью, а не убить или контролировать.
- Иди без меня. Я хочу побыть в небе, Бэрронс.
Утро сверкало блекло-пастельным обещанием по-фэйрийски ослепительного рассвета.
- Я хочу, чтобы ты была в "Честере".
- Потому что хочешь, чтобы я была в безопасности. Темный Король тоже хотел, чтобы конкубина была в безопасности. И выстроил для неё неслабую такую клетку. В "Честере" я буду чувствовать себя бесполезной и раздраженной. А высоко над Дублином буду ощущать себя изумительно живой. И не спорь.