Дом без хозяина, стр. 50
– Нет, – откликнулся Генрих. – Разве он еще не вернулся? Он ведь сразу ушел домой.
– Нет, не вернулся. Ты поедешь с нами сегодня вечером?
– Надо у мамы спросить.
– Хорошо. Мы заедем за тобой.
– Ладно.
Оставалась только Больда. Альберт ехал так медленно, что другие машины то и дело обгоняли его, сердито сигналя. Не обращая на них внимания, он свернул вправо, объехал вокруг церкви и остановил машину у входа в ризницу. Его нет и у Больды. Это ясно. Но словно чья-то чужая воля заставила Альберта вылезть из машины, чтобы самому убедиться в этом. Media in Vita. Дверь была прикрыта неплотно. Альберт толкнул ее, прошел мимо ряда аккуратных шкафов, от которых, казалось, веяло прохладой. На крючке рядом с сутаной причетника висело темно-коричневое пальто Больды. В левом кармане, как всегда, – термос с бульоном, в правом – сверток с бутербродами.
Альберт открыл дверь ризницы и вошел в церковь. Он преклонил колени перед алтарем и, быстро поднявшись, пошел по нему, между рядами стульев. Раньше он приходил сюда лишь к обедне, и теперь безмолвие огромного пустого зала испугало его. Кругом все было тихо. Сначала Альберт увидел ведро у колонны и прислоненную к ней швабру и лишь потом обнаружил саму Больду. Она стирала пыль с готического орнамента исповедальни. Услышав шаги, Больда повернулась, издала какое-то непонятное восклицание и пошла к нему навстречу. У скамьи для причащающихся они встретились, и по лицу Больды Альберт понял, как выглядит он сам.
– Боже мой, – сказала она, – что случилось?
– Мальчик до сих пор не вернулся из школы! Он забегал домой, потом опять ушел.
– И это все?
– Все.
Громкий голос Больды раздражал Альберта, впрочем, и его собственный голос звучал громче обычного, хотя он, сам того не замечая, приглушал его.
– Все, – повторил он, – а тебе этого мало?
Больда улыбнулась.
– Да придет он. Ничего с ним не случится. Он обижается иногда, когда никого не застает дома. Придет, никуда не денется, – она опять улыбнулась, покачав головой: – Не сходи с ума!
Альберт удивился: он и не подозревал, что Больда может говорить так кротко и ласково. А ведь они уже семь лет жили под одной крышей. В этот миг она показалась ему почти красивой. Впервые он заметил, какие у нее тонкие, изящные руки. Желтая суконная тряпка в ее руке была совсем еще новая – на ней сохранилась даже фабричная этикетка – клочок бумаги с силуэтом ворона.
– Никуда он не денется, – повторила Больда, улыбаясь, – успокойся.
– Ты думаешь? – спросил он.
– Конечно. Не волнуйся и поезжай домой. Он скоро придет.
Уже полуобернувшись, Больда ободряюще улыбнулась ему и потом, больше не глядя на него, пошла назад к исповедальне.
– Если он здесь появится, немедленно отошли его домой, – сказал Альберт.
Больда еще раз обернулась, кивнула головой и пошла дальше.
Альберт еще раз преклонил колени перед алтарем и, вновь пройдя через ризницу, вышел из церкви. Искать Мартина больше негде. Он медленно поехал домой той же дорогой, чувствуя, как спокойствие возвращается к нему. Уверенность Больды подействовала на него.
Брезгот успел тем временем заварить кофе и поджарить второй блинчик.
– Полюбуйся, – сказал он, взяв лежавшую на серванте газету, – вот он.
Альберт сразу же узнал Гезелера – это была его смазливая смуглая физиономия.
– Да, – сказал он устало, – это он.
14
Не успев еще расплатиться с шофером такси, Нелла заметила у дверей Кредитного банка Гезелера. Стройный элегантный молодой человек меж двух бронзовых фигур, стоявших словно часовые по обе стороны входа. Слева – бронзовый финансист с портфелем, справа – каменщик с мастерком. Казалось, они улыбались друг другу холодной бронзовой улыбкой, отвернувшись от витража, который разделял их. Стекло подсвечивалось изнутри неоновыми трубками и в отдельных местах было почти прозрачным. На этом фоне отчетливо выделялась окаймленная гирляндами из цветов, колосьев, весов и колес белоснежная надпись: Кредитный банк – выгодные операции. Буквы в словах выгодные операции были в три раза больше, чем в словах «Кредитный банк». Гезелер стоял между финансистом и каменщиком, как раз под словом выгодные.
В тот момент, когда Нелла положила несколько марок в подставленную ладонь шофера, Гезелер посмотрел на часы, и ей вдруг стало тоскливо. Ее неудержимо потянуло домой, к Мартину, Альберту, Глуму, к матери и Больде. Тщетно пыталась она воскресить былую ненависть к Гезелеру. Теперь он вызывал у нее совсем иное чувство, еще непривычное, холодное и пугающее – скуку.
Лобовое освещение – резкий прямой свет. Все кругом выглядело плоским. Неумело расставленные юпитеры были направлены на скучного молодого человека, который расхаживал между бронзовым финансистом и бронзовым каменщиком, под словом выгодные.
– Ну так как же, девушка, – спросил шофер, – вылезать будем или дальше поедем?
Она улыбнулась шоферу, и недовольное выражение словно смыло с его лица. Сокращение лицевых мускулов – недорогой подарок; но он тут же выскочил из машины, побежал открывать ей дверцу, достал чемодан из багажника.
А Гезелер там, у входа, опять посмотрел на часы. Да, да, она опоздала уже на семь минут. Нелла зажмурилась на мгновенье – яркий свет резал глаза. Ей не хотелось смотреть этот только что начавшийся фильм – скучный фильм, без полутонов, без настроения.
– Нелла, дорогая, как я рад, что вы пришли!
Она пожала его бездарную руку.
Сверкающий лаком автомобиль, ярко-голубой, как летнее небо; внутри полнейший комфорт, разумеется, без вызывающей роскоши.
Что может наделать одна ее улыбка: он покраснел, смутился.
– Чудесная машина, – сказала она.
– Вы не поверите, я наездил на ней уже сорок тысяч километров. Просто нужно держать свои вещи в порядке.
– Еще бы, – отозвалась она, – как же иначе! В порядке весь смысл жизни.
Он недоверчиво посмотрел на нее.
В машине все было как полагается: и пепельница, и зажигалка – накаленная докрасна спиралька.
Гезелер выжал сцепление и дал газ.
Неужели так вот пришла Юдифь в стан Олоферна? Неужели она зевала во весь рот, проходя рядом с ним мимо раскинутых шатров?
Машину он ведет уверенно и не без изящества. Вовремя тормозит на красный свет, не упустит случая обогнать, всегда осторожно выбраться в первый ряд. Взгляд мужественный, но, если присмотреться, немного томный. И все это освещено «в лоб» – резким прямым светом. В ящичке над зажигалкой – последний номер «Вестника». Она развернула газету, отыскала состав редколлегии. «Отдел культуры и искусства – Вернер Гезелер». Альберт всегда называл его только по фамилии. Он не говорил, сколько ему лет, и Нелла долгие годы представляла его себе совсем другим: высоким, широкоплечим; жестокий тип этакого красавца-мужчины, дельный офицер, ретивый служака. А тут вдруг лицо, годное в лучшем случае для кинорекламы: «Не забудьте посетить замок Брерних, жемчужину немецкого барокко в живописной долине Брера!»
Вот и окраина. Потянулись заборы, промелькнул цыганский фургон. Недавно здесь шумела ярмарка: раскрашенные повозки, карусель вертится под звуки шарманки, ее облепили детишки. Видно, карусель крутили последний раз, тут же рядом сворачивали брезент, которым она была покрыта. Но даже самые живописные кадры теряли свою прелесть при таком освещении и с таким актером в главной роли. Дорога и та напоминала вид с почтовой открытки.
Улыбка, еще одна. Целая очередь, выпущенная ему в лицо. Получай сполна, голубчик! Лопай! Теперь издыхай – не пожалею! А может быть, это другой, не тот?
Придется тогда собраться с силами и потерпеть: ведь сейчас он поцелует мне руку!
Нет, это ты, голубчик, жалкий дилетант, тупица, порвавший ленту моего фильма. Твое лицо – лицо судьбы. Не мрачное, не жестокое, нет – именно твое лицо, твоя скучная физиономия.
Все в нем раздражало ее, даже выдержка за рулем – стрелка спидометра словно прилипла к цифре шестьдесят. Если уж едешь в машине, то пусть стрелка все время дрожит около ста, тонкая нервная стрелка, куда более чувствительная, чем руки водителя, лежащие на руле.