Кремль 2222. Крылатское, стр. 11
Мелькали лица ястребков, ополченцев, гостей. Когда мелодия сменилась на более плавную, вступили женщины.
Меня как током ударило, когда я понял, что держу в объятиях Варю и мы медленно кружимся в чарующем танце.
– Мне это снится?
Она вскинула подбородок.
– Снится?
– Да. Как будто во сне.
Варя усмехнулась:
– Нет уж, сегодня спать я тебе не дам. Даже не мечтай! – И она прижалась ко мне всем телом.
Господи боже мой! Да откуда у женщин такая власть над нами?! Её слова обдали меня жаром, окончательно превратив мою волю в воск. Я полыхал от пальцев ног до ушей. Странная волна охватывала меня всё сильнее и сильнее, в висках бешено пульсировала кровь.
– Варя, ты… Ты…
– Что, Нечай?
– Ты самая красивая!
– Я знаю, Нечай, – хихикнула она, пряча лицо у меня на груди.
Я не понял, когда закончился этот танец, как мы, не таясь, покинули пир, как отправились к ней.
Изба, в которой она жила вместе с младшей сестрой (родители погибли три года назад), находилась неподалёку от крепостной стены Комплекса. Никто не смог бы нам помешать.
Мы оказались внутри, наедине, и свет померк для нас, а мир перестал существовать до самого утра.
Глава 5
Они уходили в полутьме, не оглядываясь на зубчатые стены некогда родных кремлёвских стен. Крепкий высокий мужчина, хрупкая женщина со спящим младенцем на руках… Всё их нехитрое имущество поместилось в двух вещмешках, болтавшихся за спинами. Много ли на себе унесёшь, отправляясь в изгнание? А много ли дадут взять с собой? Ладно, хоть оружие не отобрали.
Добрыня по сию пору помнил налитые гневом глаза дьяка из Тайного приказа. Будь у того воля – камнями да палками прогнал. Хорошо бояре в обиду не дали. Уж им-то было известно, что движет Добрыней. Не одобряли, конечно, но понимали. Где-то даже сочувствовали.
Двое пластунов, что выводили изгнанников за пределы крепости, держались чуть поодаль. Оба втайне надеялись, что бывший дружинник Добрыня вот-вот передумает и повернёт обратно, но чаяниям их так и не суждено было сбыться.
Добрыня упрямо шагал вперёд, крепко сжимая побывавший в десятках переделках меч. Цепкий взгляд дружинника обшаривал окрестности, не пропуская ни одной детали. Опасность может притаиться везде. Мелочей за пределами Кремля не существует. Кому как не Добрыне помнить об этом. Ведь сколько было хожено, сколько пролито крови: своей и чужой! Не раз и не два выживал только чудом. Но тогда спину прикрывали надежные товарищи, такие же дружинники, как Добрыня.
И как паршиво, как плохо на душе, что теперь пути-дорожки разошлись навсегда!
Добрыня сделал выбор и был вынужден покинуть стены Кремля.
Его не гнали и не заставляли, более того – измени он решение, передумай, поверни обратно – никто и слова бы не сказал, приняли бы в распростёртые объятья и попрекать не стали! Разве что тайный дьяк вконец обозлится, да наплевать на него! Невместно дружиннику на то обращать внимание!
Но Добрыня не мог предать тех, кто стал смыслом его жизни: красавицу Устинью и их малыша, Нечая. Потому и ушёл с ними.
Ребёнок безмятежно спал, не подозревая, что оставляет родной дом. Малыш видел сон про папу и маму. Малыш улыбался и шевелил ручками, тянулся всем телом, чтобы обнять могучую шею снившегося отца.
Нечай… Солнышко ненаглядное, сыночек, кровиночка родная!..
Любовь и вправду была нечаянной, нежданной. Добрыня раньше подумать бы не мог, что бросится в омут этой любви с головой, а когда вынырнет, будет слишком поздно. Для него, для Устиньи, Нечая…
Перед ним поставили выбор: либо Кремль, либо семья. Добрыня поступил, как подсказали сердце и душа. Думал недолго, вскинул гордо подбородок и сказал, что уйдёт с женой и сыном.
Ему не стали чинить препоны, хотя было жаль терять бойца, одного из лучших в дружине. Однако закон есть закон. Един для всех, без исключений. А если строг, так потому, что каждая строчка в нём жизнями человеческими написана. Нельзя иначе, время такое. На кону самый главный оплот Руси – Кремль, отступать больше некуда.
Троица изгнанников растворилась в темноте. Что ждёт их за горизонтом, какие опасности подстерегают, выживут ли…
Пластуны побрели обратно. Головы их были низко опущены. А самым понурым был пластун Вышата. Только что он потерял лучшего друга. И от мыслей об этом внутри всё саднило и переворачивалось…
– Ты что, Нечай? – испуганно спросила Варя.
От её слов я окончательно проснулся.
– Да так, ничего…
– А почему зубами скрежетал, про Кремль говорил что-то?
– Забудь. Сон приснился.
Я перевернулся на спину, Варя, воспользовавшись этим обстоятельством, взгромоздилась сверху и пристально уставилась глаза в глаза.
– Что за сон? Рассказывай.
– Дурацкий сон. Про то, как нас из Кремля выгнали, всю семью. Вернее, мать со мной за ворота выставили, а отец сам пошёл. Сказал, что своих не бросит, и добровольно в изгнание отправился. Вместе с нами. А его друг, пластун Вышата, провожал. Отец мне когда-то рассказывал, а вообще вспоминать об этом не любит. У него в душе обида на Кремль осталась по сию пору.
– А за что вас выгнали?
– Ты точно хочешь узнать? – спросил я.
Варя задумчиво прикусила губу и тут же кивнула.
– Отец был дружинником. Сражался храбро, Кремль защищал. О женитьбе даже не думал, но потом вышел указ князя «О потомках», и отца заставили взять себе в жёны Устинью – это моя мать.
– Что, так и заставили? – ахнула Варя.
– Заставили. Я же сказал – княжеский указ.
– А зачем заставили?
– Раньше дружинников мало было. Ну, до того, как на поверхность вышли… Когда окончательно на земле закрепились да столкнулись с кучей врагов, стало ясно, что дружина потребуется большая. От дружинников чаще всего мальчики рождаются, вырастают такие же высокие и сильные. Вот отцу и приказали жену взять.
– И что потом?
– Ты слушай, не перебивай. Стали, значит, они вместе жить, причём не абы как, а душа в душу. Отец сам не заметил, как влюбился, хоть жена и навязанной была.
– Ничего себе! – изумилась Варя.
– Ага. В жизни всякое бывает. Потом мать понесла, через положенный срок роды, и вот тут-то выяснилось, что мать у меня порченая…
– То есть как порченная?! – не поняла Варя.
– Мутантом оказалась. До родов эта её особенность будто спала, ничем себя не проявляла. Никто и подумать не мог. А когда схватки начались, бабки-повитухи чуть с ума не сошли. Мать такое устроила: всё в щепки разнесла, мебель по комнате летала, стёкла вдребезги, посуда медицинская в хлам… Дар у неё был. Или проклятье… Могла предметы двигать усилием воли, вот только не контролировала себя, всё спонтанно получалось. Монахи в Кремле испугались, что я, будучи рождён от мутанта, вообще монстром стану. Вот и решили выгнать и мать, и меня, пока не поздно. Так в Кремле принято.
– Наверное, это жестоко, – задумчиво протянула Варя.
– Иначе нельзя. Представляешь, какая на них ответственность?! Пока стоит Кремль, стоит и земля русская!
– Знаешь, я бы хотела посмотреть, какой он – этот Кремль, – мечтательно произнесла девушка.
– Я тоже, – вздохнул я.
Внезапно послышался стук в двери. Варя поспешно накинула на себя одежду и подошла к входу.
– Кто там?
– За Нечаем я. Его срочно к старосте требуют, – за порогом раздался до боли знакомый голос ястребка.
Варя прыснула и тут же смущённо зарделась.
– И откуда всё только знают, – пробурчал я, одеваюсь.
Хотя, что тут гадать. Все видели, как мы с Варей танцуем, ну и сделали соответствующие выводы, когда в казарму ночевать не явился. Комплекс есть Комплекс. На одном краю чихнут, на противоположном «будь здоров» скажут. Чмокнул Варю в щёчку (начну в губы целовать – на аркане потом не оттащишь) и на улицу.
Пока шагали, гонец поведал последние новости: отец собирает у себя совет, обсуждают какие-то важные сведения, полученные от пленного кешайна.