Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП), стр. 85

— Говори, Волькер. — Бранд медленно поднялся, сложив перед статуей символ аквилы.

— На мостике требуется ваше присутствие. Палубный офицер Эдуар Янус попросил известить, что они нуждаются в ваших способностях, прежде чем корабль покинет систему.

— Сообщи Янусу, что я сейчас буду.

— Да, прогностикар Бранд.

— Волькер?

— Да, прогностикар Бранд?

— Я хочу попросить тебя кое о чем. Всего на пару минут. Ты не мог бы… отвернуть сенсоры от часовни? Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями, и, со всем уважением, я хочу побыть один.

— Согласно протоколу эпсилон-гамма четыре девять два…

— Отмена протокола. Выслушай меня. Действительно выслушай. Я взываю к человечности, которая еще осталась в тебе. Волькер, оставь меня одного. Пожалуйста.

Возможно, причиной послужила простая просьба, но, как бы то ни было, на краткий миг по залу пронеслась дрожь, а затем возникло ощущение пустоты. Несмотря на то что Бранд так и не получил подтверждения, он понял, что Волькер ушел.

Бранд поминал братьев еще несколько минут. Печаль и гнев смешивались с чувством глубокого сожаления и стыда из-за того, что его псайкерские способности не помогли избежать тяжелых потерь. Но годы обучения научили держать чувства в узде и помогли прогностикару побороть гнев. Последней литанией поклявшись отомстить, Бранд уверенно кивнул и оглянулся.

— Теперь они с предками и навеки останутся в нашей памяти, — произнес он. Бранд говорил тихо, но из-за акустики его голос слышался даже в самых дальних уголках зала. Голос отдавался от стен и эхом разносился в нишах с черепами многочисленных врагов ордена. — И пусть свидетелем нам будет Император и черепа павших, мы продолжим сражаться во имя их. За Варсавию. За Императора.

Бранд задумчиво простоял еще несколько секунд, затем одним плавным движением надвинул капюшон обратно на глаза. Прогностикар направился к выходу из часовни, полы богато украшенного ритуального одеяния потянулись следом за ним по полу. Время для скорби подошло к концу. Настал час двигаться дальше и продолжать то, ради чего их создали.

Бранд прошел всю часовню, плащ взвился у него за спиной, вызвав слабый порыв ветра. Вокруг заклубилась пыль, которая еще некоторое время мерцала в пламени свечей. Их зажгли в память о мертвых, они непрерывно горели на протяжении двухнедельного траура. Но сейчас, стоило Бранду пройти мимо, пламя разгорелось ярче, замигало, а затем погасло.

Действия и последствия

Vincit qui patitur [3].

Слова девиза роты, яркие и уверенные, серебряными буквами выделялись на чёрном как ночь боевом знамени восьмой роты. «Побеждает тот, кто держится».

Часовня на борту крейсера «Серебряная стрела» была такой же, как многие тысячи подобных часовен на кораблях Космодесанта по всему Империуму. Тихое место для размышлений, молитв и приготовлений, куда рано или поздно находили путь перед выброской все боевые братья восьмой роты. Одни приходили, отдавали должное статуе Бога-Императора и уходили.

Другие задерживались подольше.

В этой колыбели абсолютной веры воин мог испросить ответ о своём месте в мироздании. В этом священном месте воин Империума мог настолько приблизиться к умиротворению, насколько это для него вообще возможно.

Гилеас Ур'тен — человек, редко пребывавший в умиротворении, — стоял, преклонив колена перед алтарём. Тёмные волосы, обрамляя лицо, свисали с благоговейно склонённой головы. Он перечитывал негромко свои личные литании битвы, особо уделяя внимание тем, которые почитали его предшественников. Над ним гордо распростёрлось боевое знамя роты, растянутое так, чтобы все видели имена, филигранно выписанные крохотными буквами. Боевые братья готовы были просиживать здесь часами, чтобы добавить к списку новое имя. Это всегда считалось честью и никогда — повинностью.

На знамени были представлены сотни, даже — тысячи имён: братья по оружию, рядом с которыми ему довелось сражаться за сто двадцать лет службы, и ещё больше тех, кого он никогда не встречал, но чьи подвиги вошли в легенды. Взгляд его задержался на имени капитана Андреаса Кулле, наставника и единственного человека, который сразу поверил, что у мальчишки-дикаря с юга есть все задатки для успеха. Капитана давно принял в свои объятия Император, но имя его продолжало жить, и, пока живо знамя, так будет вечно.

Нести знамя в бою — великая честь. За последние пять лет военных кампаний Гилеасу много раз доверяли эту реликвию. Он держал его с мрачным упорством против, казалось бы, подавляющего превосходства врага, и всегда возвращался со знаменем. Это был доблестный и бесстрашный воин, чьи подвиги на полях сражений создали ему репутацию, которой одни завидовали, а другие смотрели с опасливым недоверием.

Карьера Гилеаса Ур'тена шла лучше и лучше. Первый рекрут из племени с южного континента Варсавии, который достиг звания сержанта, Гилеас был стойким и надёжным. Несколько лет он командовал отделением, и с неохотой было признано, что его воины — одни из лучших во всей роте. У него был сильный характер — и братья шли за ним охотно и безропотно. Даже большинство самых ярых соперников неохотно соглашалось, что звание сержанта он полностью заслужил.

И всё же мнение это разделяли не все. Для кого-то Гилеас по-прежнему остался безрассудным десантником, на которого нельзя целиком положиться из-за вспыльчивости и буйного духа. Дикий южанин, чьи инстинкты слишком часто преобладают над разумом.

Но если Гилеас и подозревал, что думают его братья-десантники, то почти не высказывался по этому поводу. Как он уяснил для себя много лет назад: он тот, кто он есть. Он живёт только для того, чтобы служить Империуму, и умрёт, исполняя свой долг. Это будет той наградой, какую он ждал с врождённым прагматизмом всех Адептус Астартес. Он был преданным, честным и, по мнению своего вышестоящего офицера, заслуживал полного доверия. Именно эти качества выделили его среди других для той чести, которая была ему оказана.

Гибель брата-сержанта Оникера во время последней кампании оставила в рядах восьмой роты зияющую пустоту, заполнить которую горело желанием немало сержантов из других рот. Капитану нужен был избранный заместитель — эту роль исполнял Оникер до своей безвременной кончины от рук орочьего вождя Галавакрута. Каждый из сержантов обладал своими качествами, но окончательное решение, тем не менее, оставалось за ротным прогностикатором.

Шае Баст, советник капитана Мейорана, гадал на рунах. Долгими часами он входил в единение с волей Императора и направлял её через себя. Наконец он объявил, что решил Император, понимая, что вслед за этим поднимется недовольство. Капитана роты выбор Гилеаса Ур'тена полностью устроил, однако в восьмой роте нашлось бы немало тех, кому решение пришлось не по вкусу. И действительно, появились недовольные голоса, что в других ротах этот выбор посчитали дурным предзнаменованием.

Гилеас прекрасно об этом знал. Несмотря на собственные дурные предчувствия и едва понятные самому опасения, он выдержал всё без единого слова и примерил мантию своей новой роли с тем же энтузиазмом, с каким подходил ко всем делам. А сейчас он смотрел на статую Императора, которая невозмутимо уставилась в даль взглядом холодным, как камень, из которого была высечена. Незыблемое присутствие Императора проливало бальзам на беспокойную душу Гилеаса, и он черпал в нём спокойную силу.

— Надеюсь, не побеспокою, брат-сержант? — раздался сзади голос, похожий на низкие раскаты грома. Гилеас обернулся к капитану, который перекрыл собой вход в часовню.

— Нисколько, брат-капитан, — Гилеас качнулся обратно на голые пятки. На борту «Серебряной стрелы» и вне тренировочных клеток большинство боевых братьев восьмой роты носили простые стихари и либо мягкие кожаные сандалии, либо ходили вообще босиком. Гилеас уселся обратно, скрестив ноги, и выжидающе поднял глаза.

Со спокойной уверенностью, которая отмечала каждое его действие, капитан вошёл внутрь и в несколько шагов пересёк расстояние от дверей до алтаря. Как и большинство воинов под его началом, Кейле Мейоран был необычайно крупным — даже для генетически изменённого космического десантника. Голову и лицо он брил наголо, до блеска. Исключение составляла длинная чёрная борода, заплетённая в тонкие косицы, отчего капитан выглядел ещё более воинственно. Почётные татуировки, которые тщательно выверяли и наносили на его лицо, за многие годы сделали его внешность одновременно и варварской, и загадочной для тех, кто не разбирался в традициях Серебряных Черепов метить себя подобным образом. Новобранцев набирали с других миров, не только с Варсавии, но по принятии в орден всех приобщали к традиции татуировок, принятой там.