Дневник В. Разрыв, стр. 13

О: Этот вопрос мы слышим постоянно — от испорченных американок. Отвечаем коротко: нет. Филиппинские девушки — для опытных мужчин, знающих толк в женщинах, для тех, кто устал от выкрутасов избалованных, хватких, жадных и самоуверенных американок. А кто от них не устал, джентльмены? Один раз живем, почему не пожить с комфортом? КЛИТ поможет вам обрести его. Звоните сейчас!

Уму непостижимо! Я рассматривала сайт и воображала, что должно было происходить в развращенном сознании моего мужа, когда он решил заполучить одну из этих бедняжек. Может, у него микроопухоль давит на участок мозга, отвечающий за нравственное поведение? Или он докатился до полной атрофии совести и логики? Такое иногда случается с богатыми людьми. У меня была клиентка, жена сетевого магната. Она жестоко обращалась со своими домработницами — нелегальными эмигрантками. Однажды ей взбрело в голову, что очередная девушка украла у нее драгоценности. Хозяйка натянула кружевные перчатки, чтобы не оставить «пальчики», и учинила самоличный обыск. Драгоценности она нашла не у девушки, но все равно выставила ее из дома.

Жизнь с Роджером стала сущей мукой. Чувствую себя как тот ребенок в «Шестом чувстве», который видит привидения. Как мертвец среди живых. Этот паразит даже не догадывается, какая туча над ним нависла. Хоть бы все прошло как надо! Омар твердит, что это как Нормандская битва — ни одного движения, пока все не будет готово.

Завтра утром у меня в руках будет отчет Либби, копия ляжет на стол к Омару. В пятницу, около полудня, наступит час «икс». Я умираю от нетерпения. Представляю его физиономию при виде посыльного с уведомлением о разводе. Жду не дождусь!

На сегодня все.

В.

28 февраля

Сегодня в четыре, вернувшись от онколога, родители наткнулись на взломанную дверь. Дом был перевернут вверх дном, но на первый взгляд ничего существенного не пропало. Мамины драгоценности были на месте, серебро и деньги в столе у отца не тронули.

Увидев сбитый замок и разбросанные вещи, папа упал в обморок. Ударился о крыльцо и разбил передний зуб. Мама, причитая и охая, позвонила по 911, тамошний диспетчер вызвал полицию и врача.

Когда приехали медики, она уже привела отца в чувство и отправила их обратно. Полицейские осмотрели дом, ничего существенного не обнаружили и позвонили мне. Всю дорогу я неслась на красный свет. К моему приезду полисменов уже не было, папа уснул, а мама заваривала чай с жасмином и мятой. У двери возился слесарь, меняя дешевый старый замок на новый. Рядом лежал засов.

— Полиция считает, это здешние мальчишки. — Мама достала чашки из шкафчика. Глаза у нее были заплаканные. — Говорят, они, скорее всего, искали наркотики, болеутоляющие. Такое случается иногда. Пронюхают, что кто-то умирает…

Слово было сказано. Раньше никто из нас не говорил, что папа умирает. Раньше мы говорили только о временных ухудшениях.

— Чш-шш, — зашипела я на нее. — Услышит еще.

— Это уже не важно, дочка… — Мама печально улыбнулась.

Пахло дряхлостью, несвежим бельем. Поглощенная заботой о папе, мама перестала следить за собой. Ногти поломались, в рыжих волосах появились седые пряди. Больно видеть папу таким разбитым, но еще мучительнее видеть такие перемены в маминой внешности — внешности женщины, которая и подумать не могла о том, чтобы выйти из дому без макияжа. Даже к ящику за газетами. Я смотрела, как она моет чашки у раковины, на ее расплывшуюся талию, опущенные плечи и старалась думать о чем-нибудь другом.

Только мама опустила чехол на чайник, как зазвонил телефон.

— Не бери трубку, — сказала я, — пусть автоответчик сработает.

Она не согласилась: вдруг это полиция или папин доктор?

— Простите? — раздался ее голос.

Я обернулась. На лице у нее было недоумение.

— Кто это? — спросила она, и я почему-то поняла, что звонок относится ко мне.

— Кто это, мам? Что ему надо?

— Не знаю. Ошиблись, наверное. — Она налила мне еще чашку. — Мужчина какой-то.

— Мама, что он сказал? — У меня сердце упало.

— Говорит: «Скажите вашей дочери, я нашел все, что искал». Ошибся, да?

Я бросилась наверх, лихорадочно дернула дверь и ворвалась в комнату. Сейф. Сейфа нет! Золото пропало. Я кричала и плакала, рвала волосы, одежду. Пол закачался под ногами, навалилась душная безнадежность. Не оттого, что пропало золото, — человек, бывший моим любовником, вломился в дом умирающего и стащил сейф своими грязными лапами! Я рассказала маме о своих подозрениях. Она чуть ли не с отвращением посмотрела на меня, скрестила руки на груди и прошептала:

— Во что ты вляпалась, Вэлери?

Я чуть снова не заплакала, как пристыженный ребенок. Мама настаивала, чтобы я позвонила в полицию, но что я могла им сказать? Что мой бывший любовник украл золотые слитки, которые я сама стащила у своего почти уже бывшего мужа? Я сказала маме, что сама разберусь. Потом помогла ей убрать разгром в доме, уложила в постель рядом с папой и захлопнула за собой дверь. Забралась в джип, стоявший на дорожке перед их домом, заперла все дверцы и долго сидела в нем.

На сегодня все.

В.

1 марта

Проснувшись, первым делом вычислила, что браку моему придет конец меньше чем через двадцать четыре часа. Вроде бы должна прыгать от радости, но на самом деле чувствую себя как змея, вылезающая из кожи. Чтобы развеяться, направилась в тренажерный зал — физические нагрузки снимают нервное напряжение. Взяла потрепанный журнальчик, нашла свободную «бегущую дорожку». Через девять минут и четырнадцать сброшенных калорий на соседний тренажер взобрался Бен Мерфи. Одарил меня одной из своих нечаянных светлых улыбок.

— Ты заметно поздоровела, — сказал он.

У нас в семье «поздоровела» означает «растолстела», но я надеюсь, что Бен употребил это слово в его первоначальном значении.

Бен Мерфи похож на соседского ретривера. Каждый раз при виде меня светится идиотским счастьем. Он рассказал, что этим летом они с сыном отправятся в путешествие по стране — посещать места исторических сражений. Лично я даже представить себе не могу худшего способа провести отпуск, но у меня хватило совести не сказать об этом Бену.

— Это будет настоящее приключение, — сообщил он, легко достигая 5,9 мили в час (я показывала 3,5 мили в час и уже начинала пыхтеть). — Сначала мы поедем посмотреть на место сражения Мурс-Крик в Северной Каролине, потом, может, заскочим в Национальный мемориал братьев Райт — все равно по дороге. В Южной Каролине посмотрим поле битвы при Копенсе, где британцы наступали на ополчение Пикенса…

Его голос вибрировал от восхищения. Я старалась изобразить интерес, хотя совершенно не понимала, о чем он. Единственное, что я помню про всю эту Гражданскую войну, — «Бегство рабов» Гэрриет Табман. Я купила эту книгу в школьном «Книжном клубе». Помню гладкую обложку с кирпичным рисунком, запах типографской краски, историю храброй Гэрриет. Остальное забыто напрочь. Да и сейчас, когда смотрю национальные программы, я больше внимания обращаю на три сенаторских подбородка, чем на разглагольствования о налоговой реформе.

— …Но самое драматичное — поле битвы на реке Антиетам, близ Шарпсберга, в Мэриленде, — все еще рассказывал Бен. — Это событие знаменует конец первого вторжения на Север Роберта Ли. Более двадцати трех батарей убито и ранено за один день! Подумать только! Двадцать три тысячи человек за один день. Это поражает воображение!

— Да, грандиозно, — отозвалась я.

На самом деле меня поражало другое. Человеку, так не похожему на меня, остроумному, добродушному, непринужденно-искреннему, увлеченному американской историей профессору-химику я, кажется, нравлюсь. Интересно, смогу ли я вернуть былую привлекательность? Возможно ли для меня прочное, устойчивое счастье с читателем журнала «Излучательные квантовые переходы и количественная спектроскопия»? Может, это именно то, что мне нужно. Интересно, каков он в постели. Судя по тому поцелую в машине — бьюсь об заклад, должен быть, как минимум, неплох.