Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда, стр. 58

«В молодости я был бесконечно далек от политики»

Борис Стругацкий отвечает на вопросы Бориса Вишневского

Июль–август 2000 года, Санкт-Петербург

Опубликовано: частично – в газете «Вечерний Петербург» 26 августа 2000 года, частично – в газете «Петербургский Час Пик» 20 сентября 2000 года

– Борис Натанович, насколько я знаю – Вы достаточно спокойно относитесь к нынешнему президенту, несмотря на его, так скажем, специфическое «социальное происхождение». И несмотря на то, что Путин и по сей день искренне считает, что все в своем прошлом делал правильно, что система была замечательная, что КГБ не преследовал инакомыслящих, а защищал государство, был не тайной полицией и вооруженным отрядом партии, а благонамеренной структурой, нужной и полезной для общества. Почему?

– Многим, в том числе и вам, не нравится, что Путин – бывший полковник КГБ. Но, согласитесь, он сегодня произносит слова за которые полковника КГБ в прежние времена надо было бы немедленно гнать вон из органов и никогда больше ни его самого, ни потомков его до четырнадцатого колена туда не пускать! Он говорит о свободе слова, как обязательном условии развития общества, он говорит о неизбежности в России демократии, о рынке… Он говорит так, что под его высказываниями готовы подписаться самые отъявленные либералы. Это, конечно, еще не позволяет мне относиться к нему как к либералу, но уже позволяет мне относиться к нему не как к полковнику КГБ.

– О свободе слова, собраний, совести и так далее было записано и в сталинской конституции, и наши вожди коммунистических времен тоже умели при необходимости произносить соответствующие слова. Вы лучше посмотрите на то, какая «свобода слова» на государственном ТВ, подконтрольном правительству, – скажем, на РТР…

– Я при Ельцине это говорил, и при Путине это повторяю: я откажу президенту и правительству в доверии в тот момент, когда они покусятся на свободу слова. Пока еще даже самые ярые антипутинцы не могут предъявить ему такого обвинения. Пока еще только сохраняется возможность такого развития событий, сгущается некая смутная угроза, но – не более того.

– Не слишком ли Вы оптимистичны – были при Ельцине и остаетесь при Путине? Мне-то кажется, что никакой свободы слова на самом деле не было при Ельцине и нет при Путине. Для примера напишите статью с критикой Путина и направьте ее, например, в «Российскую газету». Или в «Петербургский Час Пик». И сразу увидите, какая у нас свобода слова…

– Вполне возможно, что вы правы. Но если я пошлю антипутинскую статью в «Общую газету» или, скажем, в «Завтра», ее там, скорее всего, возьмут. Конечно, многое зависит от того, как и за что именно я буду в этой статье разносить президента, но вероятность того, что такую статью возьмут, близка к единице. Так что, по-моему, настоящего, серьезного наступления на свободу слова нет. И до тех пор, пока его не будет, – я это правительство буду поддерживать.

– Боюсь, что Вы давно не читали газету «Завтра» (что, впрочем, глубоко понятно): эта газета сегодня поддерживает Путина столь же яростно, как ругала Ельцина… Но почему Вы понимаете под наступлением на свободу слова только «лобовые» акции? Закрыли газету, отняли лицензию у телеканала, посадили ведущего… Сейчас все делается гораздо тоньше, ведь на свободу слова можно наступать силовыми методами, а можно – административными. Раньше в газету или на телевидение звонили из обкома – теперь звонят из областной администрации, тем паче что здание и кабинеты – как правило, те же. Посмотрите на питерское ТВ, во главе которого – вице-губернатор Александр Потехин. Неужели от такого ТВ можно ждать объективности по тем вопросам, где интересы администрации и ее политических оппонентов отличаются?

– Когда я увижу, что по какому-то вопросу я не могу получить интересующей меня информации, потому что все доступные мне СМИ талдычат одно и то же, – вот это и будет конец свободы слова. Пока у свободы слова есть еще три линии обороны. Сперва в СМИ исчезнет многомыслие по поводу президента – это будет первый звонок. Потом – по поводу армии. Потом – по поводу иностранных дел. И это будет все, финиш…

– Вам не кажется, что нынешнее многомыслие правительству совершенно не мешает, поскольку оно прекрасно научилось не обращать никакого внимания ни на какую критику? Уж сколько было публикаций о том, что Михаил Касьянов имел в свое время в Минфине прозвище «Миша Два Процента». Ну и что? Когда у него в Думе при утверждении в должности премьера спросили, не хочет ли он подать в суд, если все это неправда, – знаете, что он ответил? Что не видит в этих публикациях ничего себя компрометирующего…

– Я с Вами согласен на 112%! Но где было сказано, что свобода слова оказывает на политику прямое воздействие? Это было бы слишком просто.

– Мы с Вами спорим о том, покушается ли власть на свободу слова, не первый год. Но давайте договоримся о дефинициях. Если понимать под свободой слова только то, что в обществе теоретически являются доступными разные точки зрения, – тогда Вы правы. Есть у нас свобода слова, и никто на нее не покушается. Но взглянем на проблему с другой стороны: какова доступность разных точек зрения? Да, формально они существуют. Но одна «озвучивается» по каналу ОРТ для 100 миллионов человек, а другая – в районной многотиражке для 100 человек. Это Вы живете в Петербурге, имеете Интернет, читаете газеты, слушаете «Свободу» и смотрите все ТВ-каналы, тем самым получая реальный доступ к разным точкам зрения. А человек, живущий где-нибудь в Нарьян-Маре? Где есть только ОРТ и газета, которую выпускает или содержит местная администрация? Конечно, при такой «свободе слова» власть прекрасно себя чувствует: в критические дни – скажем, во время предвыборных кампаний – она обеспечивает нужную интенсивность нужной для себя точки зрения. И получает результат…

– По поводу дефиниций. Примем самую примитивную: будем называть «свободой слова» такую ситуацию, когда каждый гражданин может сказать: «Существует и легко доступно одно или несколько СМИ, выражающих мою (или близкую к моей) точку зрения». Это – необходимое условие. Если оно не выполняется – свободы слова нет. Что же касается упомянутого вами питерского ТВ, то и по этому каналу я вижу иногда, как критикуют губернатора. Тот же господин Чернядьев приглашает к себе на ковер каких-нибудь либералов, которые говорят о губернаторе то, что они считают нужным, и никто этих кадров не вырезает. Впрочем, пока существует OPT, HTB и РТР, меня совершенно не интересует питерское ТВ. Его ведь никто не смотрит. Ни я, ни мои знакомые, во всяком случае. Вряд ли оно само по себе может обеспечить нужный для властей результат каких-нибудь выборов.

– К сожалению, может. Как показывают опросы – многие смотрят питерское ТВ. А как показывают результаты выборов – не только смотрят, но и поддаются соответствующему воздействию. Кроме этого, помимо административных рычагов влияния на СМИ у властей есть и экономические, и действуют они безотказно. Не раз редакторы газет откровенно говорили мне: такой-то материал мы напечатать не можем, а такой-то, напротив, должны, потому что иначе нам не выжить экономически.

– А кто сказал, что жизнь у редакторов должна быть легкой? Понимаете, Боря, меня мало волнует существование и питерского ТВ, и газет, зависящих от администрации, и всяких фашистских и полуфашистских газетенок, вроде какого-нибудь «Нового русского порядка», или как ее там… Я совершенно уверен, что эти газетенки мало кто читает. Так же как мало кто смотрит питерское ТВ, которое, на мой взгляд, откровенно скучно и дьявольски провинциально. Когда я случайно на него попадаю, я морщусь не оттого, что там хвалят Яковлева или превозносят Путина, а потому что мне скучно и неловко: Петербург ведь все-таки, а не Большие Тараканы какие-нибудь…

– Оставим питерское ТВ и поговорим об HTB, существование которого Вас наверняка волнует. Трудно не заметить, что тон комментариев этого канала серьезно изменился в последние недели: «антипутинский» настрой практически исчез, и теперь уже близкую, по крайней мере, мне точку зрения на президента нельзя услышать ни по одному из общероссийских ТВ-каналов. Многие полагают, что это – «плата» за то, что Гусинского выпустили из Бутырской тюрьмы и позволили ему уехать за границу. Вы с этим согласны? И еще: недавно Дмитрий Фурман в «Общей газете» заметил, что НТВ сегодня пожинает плоды собственных усилий образца 1996 года, когда канал стал, по сути, отделом избирательного штаба Ельцина, вложив весьма существенную лепту в тот фарс (так его квалифицирует Фурман), который был разыгран для нас всех под видом президентских выборов. И, сожалея сегодня о нападках на НТВ, хорошо бы об этом помнить. Ваше мнение?