В тени луны. Том 1, стр. 22

Его достижения на работе ухудшались вместе с фигурой, но тот факт, что он был племянником сэра Эбенезера, спасал его от активного вмешательства вышестоящих властей. А судьба была благосклонна к нему в том, что послала ему в помощники Алекса Рэнделла, одного из молодых людей, протеже и учеников сэра Генри Лоуренса, бойцов, которые по необходимости становились администраторами — и некоторые из них наилучшими администраторами, которых когда-либо видел свет.

Рэнделл с удовольствием выполнял работу, что позволяло его шефу получать похвалу; такая постановка дела очень устраивала мистера Бартона. Комиссар все глубже предавался пьянству и разврату, его иллюзии о величии и могуществе, которые принесет ему богатство маленькой Винтер, с каждым днем все дальше отделяли его от реальности происходящего: он начал баловаться наркотиками, опиумом и гашишем. Из этого мира мечтаний его неожиданно вернуло к реальности получение письма от графа из Уэйра.

Винтер исполнится семнадцать лет следующей весной, писал граф дрожащей старческой рукой, и хотя он не имел в виду, что ей следует выйти замуж в ближайшие годы, он чувствовал, что сам он быстро слабеет. У докторов есть только слабая надежда, что он проживет еще один год, и он хотел, чтобы Конвей вернулся как можно быстрее с тем, чтобы он мог иметь счастье видеть свою дорогую девочку благополучно вышедшей замуж до того, как он умрет.

Итак, этот день настал! Удача была от мистера Бартона на расстоянии вытянутой руки и все, что от него требовалось, это подать прошение об отставке или, для ускорения дела, запросить отпуск по болезни из-за расстройства здоровья (и в самом деле, он неважно себя чувствовал в последние дни), и как только это будет улажено (а упрашивать его остаться явно не будут), возможно, не ранее начала холодного сезона, он смог бы сесть на корабль, отплывающий в Англию.

Комиссар с трудом выбрался из кресла и покачиваясь направился через апартаменты в свой офис. И лишь приблизившись к двери, он увидел лицо…

Это было толстая физиономия, болезненная и одутловатая со свисающими щеками и большими темными мешками под белесыми, опухшими глазами, волосы на голове были редкими и торчали в разные стороны, такими же были длинные, неопрятные усы, сильно окрашенные никотином. Его собственное лицо, смотрящее на него из остекленной двери кабинета!

Мистер Бартон намертво прирос к полу, уставившись на отражение в каком-то ужасе. Он редко видел себя в зеркале — пустая, роскошная восточная жизнь сделала это ненужным, так как его брили, мыли и одевали, его волосы расчесывали, подстригали ногти ловкие, искусные слуги, одетые в мягкие бесшумные тапочки. В те редкие случаи, когда он смотрелся в зеркало, он видел только отражение того, что он и ожидал там увидеть. Конвей Бартон двенадцать или даже четыре года назад: возможно, немного постаревший — это не удивительно — но все же не слишком дурной. Но сейчас он был захвачен врасплох, и оттого, что он не ожидал увидеть своего отражения, он в какой-то момент подумал, что увидел в доме какого-то незнакомца и не сразу сообразил, что смотрит на собственное лицо.

Он стоял, слегка покачиваясь и тяжело дыша, пристально глядя на остекленную дверь кабинета. Спустя пять минут он нетвердым шагом пересек комнату, направился в свою спальню и, сняв с крючка зеркало, которое висело на стене над туалетным столиком, поднес к окну и уставился в него.

Мысли вихрем проносились у него в голове. Некоторые из них были ему знакомы. «Если я брошу пить и есть эту дорогую жирную пищу, начну принимать холодные ванны, ходить пешком и ездить на лошади каждый день, то опять смогу войти в норму к началу холодного сезона», — сказал он себе. Однако он прекрасно отдавал себе отчет, что не смог бы сделать этого никогда. Он знал, что, у него больше не осталось силы воли. Он понял также, пока смотрел на свое отражение в зеркале, что предстань он сейчас в таком виде перед своей суженой и ее опекуном, они почти наверняка указали бы ему на дверь. Он впервые смотрел на себя так, как смотрели на него другие, как будет смотреть на него семнадцатилетняя Винтер, и даже дряхлый, полуслепой граф из Уэйра.

Каким же он был дураком! Каким невыразимым глупцом надо было быть, чтобы испытывать судьбу, когда такое блестящее будущее было поставлено на карту. Если бы ему пришлось сейчас вернуться в Англию, он мог бы потерять все. И в то же время, если он не поедет… Конвей Бартон отшвырнул зеркало в порыве бесполезной ярости, и оно вдребезги разбилось о стену и усыпало ковер множеством мерцающих осколков, которые подмигивали ему, отражая множество толстых, среднего возраста мужчин с жирными, белыми лицами и выпуклыми глазами, окруженными красными мешками.

Он не мог ехать в Англию! Поехать, это значит потерять состояние, на которое он уже смотрел, как на собственное. И все же как мог бы он, по возможности, проигнорировать вызов графа? Решение появилось само, и он громко рассмеялся. Кудахтающий, полуистерический смех облегчения. Конечно! — если гора не идет к Магомету, Магомет должен идти к горе. Он снова громко засмеялся этой шутке.

Девушка должна выйти за него замуж здесь. Он напишет в Уэйр. Он придумает какой-нибудь благовидный предлог. Только дать ей приехать в Лунджор, одной и без друзей, и бракосочетание нужно будет быстро организовать, прежде чем у нее будет время подумать. Она будет далеко от Уэйра, и ей не к кому будет обратиться, за исключением, возможно, случайных знакомых из пассажиров на корабле. Ничего сложного. Она молода — ей едва будет семнадцать — и вернуться одной в Уэйр, незамужней, когда она уезжала оттуда со свадебным нарядом и со своим приданым, это будет немыслимо. Он сейчас же напишет письма в Уэйр и своему поверенному. Алекс Рэнделл возьмет их. А еще лучше, капитан Рэнделл сопроводит невесту в Лунджор, хотя можно найти респектабельную женщину, возвращающуюся на Восток, чтобы она выступила как сопровождающая молодую девушку на свадьбу, но все же мужской эскорт для ее защиты будет более внушительным. А кто мог бы тут выступить лучше, чем его доверенный личный помощник?

Комиссар Бартон отправился в свой офис и взбодрив себя стаканом рома вперемешку с бренди, спокойно принялся писать. Сжатое, выразительное письмо его поверенному; более длинные послания и с объяснениями — одно лорду Уэйру; другое, с просьбой о содействии и с надеждой на ее любезность, — леди Джулии, и, наконец, нежное и любящее письмо самой Винтер, намекающее на подорванное здоровье, имевшее место из-за служебного рвения, направленного на выполнение возложенных на него обязанностей, и на патриотическую необходимость оставаться на своем посту в тревожные и неспокойные времена, когда было бы нежелательно, чтобы руководящий работник на какое-то время оставил бразды правления.

Мистер Бартон рассматривал свое последнее послание с большим удовлетворением. Оно передавало нужную ноту пафоса и мужественную преданность долгу и должно было послужить напоминанием суженой о том, что женская обязанность, а также расположение должны были бы заставить ее поспешить к нему.

Уже стемнело, когда письма были закончены и запечатаны, и комиссар вызвал слугу, который, по национальному обычаю, сидел на корточках непосредственно за дверью, и приказал ему направить посыльного в бунгало капитана Рэнделла с просьбой о немедленном прибытии. После чего, очень довольный собой, он потребовал еще бренди и хорошо выпил, поздравив себя с тем, что, хотя его внешний вид мог претерпеть временные изменения к худшему за последние пять лет, все же, слава Богу! с его мозгами ничего плохого не случилось.

Глава 6

Холодный ветер, гнавший по небу тучи, закрывавшие бледную луну, принес неожиданно пренеприятную смесь дождя с мокрым снегом. Ветер раздувал длинный походный плащ, в который пытался укутаться одинокий всадник, так, что полы плаща поднялись в стороны, подобно крыльям огромной летучей мыши.

Капитан Алекс Рэнделл выругался и снова закутался в плащ, стараясь удержать узду. Он приподнялся в седле, пытаясь разглядеть что-нибудь во тьме, но не видно было ни огня, ни признаков жилья. Проглянувшая сквозь тучи луна освещала все ту же болотистую местность, по которой вилась единственная дорога, похожая в лунном свете на след корабля на воде.