Одд и Ключ времени, стр. 16

К острому выступающему в воду утесу за кольцо была привязана лодка с крупными рубинами по борту, на которой правитель подземелий любил устраивать моцион после плотного ужина. Гребцы с ужасом ждали этого момента, потому что одного из двоих он всегда сбрасывал в воду, громко хохоча под сводчатым куполом пещеры. Выплывать на берег строго-настрого запрещалось: брошенный в воду орк обязан был тонуть, судорожно кривляясь в ледяной воде, иначе Харкан был недоволен. Пытавшихся спастись глушили веслом, чтобы не нарушать традиции.

Рядом, если пересечь эту, была еще одна излюбленная пещера Харкана, поменьше, в центре которой располагалась узкая бездонная дыра. Время от времени колдун собирал там орков из своего окружения, чтобы привести в исполнение приговор справедливого суда. Вина всегда находилась, если вы беспокоитесь о том, за что именно несчастных сбрасывали в эту дыру, из которой беспрестанно слышался протяжный пугающий вой.

Угодить в нее было проще простого: например, вопрос «За что меня хотят туда сбросить?» сам по себе карался смертной казнью.

Что было там, на дне колодца, и что это в нем так протяжно-зловеще воет, можно было легко узнать: любой любопытный немедленно отправлялся проверить это лично со связанными руками и ногами. Колодец был настолько глубоким, что крики замирали гораздо раньше, чем жертва достигала его дна, так что поделиться всеми впечатлениями от полета и приземления естествоиспытатель не мог. Может быть, он вел к центру земли, а может, и куда-нибудь еще дальше…

Глава 12

ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ ОРК

Ни по своим наклонностям, ни по образу жизни орки не отличаются большой ученостью. То немногое, о чем по необходимости знал каждый из них — это страх перед хозяином, великим Харканом, карающим непокорных (и всех остальных, кто попадет под руку), а еще — про место, называвшееся Кухней, где начинал свое жалкое существование каждый из них. Там в больших чанах с грязью варились пауки, летучие мыши, ящерицы и прочие малоприятные твари. Время от времени Харкан приходил туда собственной персоной, сыпал в котлы какой-то черный порошок, и тогда недели через две из остывающей жижи на свет появлялся маленький орк. А иногда два или три, сросшиеся хвостами.

Харкан рассудил просто: если у орков есть семьи, а значит родители, братья, сестры, дети и вообще (вот уж слово, которое он ненавидел) родственники, значит, они могут о чем-то таком сговориться против него. Если же всех тварей делать самому из подручных материалов, то для них он будет как бы всеобщим отцом, повелителем и непогрешимым божеством в придачу. Так гораздо надежнее, ведь каждый правитель побаивается тех, кем правит, и поэтому придумывает всякие штуки, чтобы его самого не съели в темном углу.

Конечно, такие, из всякой ерунды сделанные орки были слабее и тупее обычных. Каждому из них доставалось сил и мозгов примерно столько, сколько было в попавших в котел мышах и улитках, перемешанных с грязью и разным мусором. Зато созданные из отбросов орки получались загляденье какими уродливыми и злыми, как сто чертей. Но во всяком правиле бывают исключения…

Сегодня на свет (а точнее в темноту, если не считать тусклой масляной лампы у входа) в пещере, звавшейся Кухней, как раз появилась на свет дюжина маленьких скользких орков. Одиннадцать были совершенно обычными на вид и вели себя как положено: вопили и плевались, бултыхаясь в грязи. А вот двенадцатый от них сильно отличался: у него была большая ушастая голова и ярко-синие умные глаза, чего с орками отродясь не бывало. Почему это произошло, вероятно, навсегда останется загадкой, но позже мы вплотную подойдем к ответу.

Из всех он единственный не шумел и не плевался, нарываясь на драку, но молча сидел на краю котла, свесив ноги и напевая какую-то песенку, которую сочинял на ходу. Поскольку в своей жизни он еще ничего не видел, кроме этой темной пещеры и котлов, то и песня была про котлы и темноту вокруг. А еще про визжащих рядом придурков, которые его очень раздражали. С самого своего появления головастик не любил пустобрехов и крикунов, которым лишь бы пошуметь друг на друга, сидя по уши в грязи.

Маленький странный орк ощущал многое, ни названия, ни назначения чему еще не знал, но был уверен, что в конце концов с этим разберется. Будто в черном небытие вдруг распахнули дверь в ярко освещенную залу, доверху наполненную диковинами.

Кроме визжащих сородичей, он слышал звук бегущей воды и воды, стекающей с черных каменных стен, а еще воды, каплями стучащей по камням где-то далеко-далеко вверху (он назвал это явление «Бтык», хотя по всем понятиям это был обыкновенный дождь в ущелье). Сидящий на краю котла головастик слышал, как воют сквозняки в перепутанных норах под горой, и как совсем рядом кто-то большой и отвратительно пахнущий тяжело дышит, помешивая густое варево на огне. Как два орка в норе ниже столкнулись на повороте и принялись драться. А где-то далеко в пропасть сорвался камень (малыш тут же назвал это явление «Гбдыщ»). И, конечно, он слышал собственную песенку, которую пел обо всем этом, на ходу придумывая мелодию и слова.

Так продолжалось некоторое время и ничего нового больше не происходило. Одиннадцать маленьких орков верещали в своих котлах, а их брат-головастик болтал ногами и тихо напевал, рассматривая Кухню большущими синими глазами.

Но вот несколько самых проворных выбрались из своих котлов, с противным шлепком приземлившись на пол. Самым ловким, конечно, был маленький головастик — двенадцатый, грязь на котором уже обсохла и который давно мог выбраться наружу. Но он пока не пришел к определенному мнению на этот счет и продолжал сидеть на краю котла, на высоте, откуда другие могли спрыгнуть, но куда не могли забраться. Это оказалось весьма кстати, потому что, вдоволь набегавшись по пещере, маленькие орки начали драться между собой, а затем обнаружили странное создание, болтающее ногами у них над головами, и решили задать ему трепку.

Головастик с любопытством смотрел на подпрыгивающих перепачканных в грязи сородичей и научился считать до пяти — потому что именно столько пыталось добраться до него снизу. Из чистого любопытства он зачерпнул в ладошку грязи и метко швырнул комок прямо в глаз одному из них. Тот завизжал от злости и, не в силах достать обидчика, набросился на ближайшего товарища. Внизу снова возникла куча-мала, из которой то и дело в воздух взлетало оторванное в драке ухо или тонкий чешуйчатый хвост.

В это время на Кухню пришел здоровенный хромой орк, в обязанности которого входило следить за новорожденными. Он пинком разогнал драчунов и достал черпаком из котла тех, кто не мог выбраться сам. К счастью, орк этот был невероятно тупым даже для своего племени и не стал рассматривать малышню. Иначе не сносить головастику головы: его бы посчитали уродцем и тут же растоптали в мокрое место. Неуклюжий смотритель Кухни в заляпанном кожаном фартуке, которым, кстати, очень гордился, просто загнал малышню плеткой в пещеру неподалеку и вывалил на пол ведро вареных мышей-полевок — излюбленную пищу новорожденных орков. А через минуту он и вовсе забыл про них, предоставив своей судьбе. Очень скоро он уже спал на полу под медленно остывающим котлом, откуда когда-то появился сам: на ближайшие две недели его работа закончилась.

Когда всех мышей съели, Клюпп (будем звать его так, потому что он сам себя так назвал), остался совсем один. Остальные, раздувшиеся от пищи, разбрелись куда-то, не имея представления о том, что будет дальше, для чего и куда они идут и зачем вообще существуют на этом свете. Им было достаточно того, что брюхо набито вкусными мышами, а после уж будь что будет…

Вторым делом (первым он придумал себе имя) Клюпп решил убраться подальше от этого места, которое было ему противно. Вокруг него происходило невероятное количество каких-то загадочных вещей, которые он слышал, обонял и видел. Вот по стене важно прошагал большой мохнатый паук с восемью блестящими глазами. Жуткое существо, если не знать, что он сам всех боится. Затем в пещеру впорхнула летучая мышь, покружила у потолка и повисла вниз головой на выступе. Некоторое время Клюпп разглядывал ее снизу. Мышь, способная летать, показалась ему прелюбопытным созданием. Но попытки заговорить с ней сразу же провалились.