Разорванный круг, или Двойной супружеский капкан, стр. 61

Соседка Данилова снова открыла дверь и, поглядев на Марину, с возмущением покрутила пальцем у виска.

36

Алтухов так самозабвенно барабанил пальцами по клавишам пишущей машинки, что со стороны могло показаться, будто смысл его работы не в поиске нужных слов, ярко и убедительно рисующих любовь бизнесмена к зеленоглазой блондинке, а в том, чтобы соединить сухие щелчки в красивую мелодию наподобие Сороковой симфонии Моцарта.

«…Он смотрел в ее огромные голубые глаза… — нет, не голубые — зеленые! — и чувствовал, как в груди рождается неукротимое желание прикоснуться губами к нежному, едва заметному румянцу ее щеки и своей щекой — к ее чуть припухшим, капризным губкам, и пальцами ощутить золотистый шелк ее коротких волос… — не коротких, а длинных, ладно, пусть будет так! — И увидеть потом смущенную улыбку на ее губах, и услышать тихий вопрос: зачем это? Зачем?! Да разве можно ответить на этот простейший вопрос? Сотни романов, тысячи стихов и поэм посвящены любви, но никто так и не ответил — зачем? Поэтому тысячи лет женщины спрашивают с надеждой и тревогой: зачем это? И мужчины не находят ничего лучшего, как ответить банальнейшей фразой: а зачем я дышу? Зачем хочу пить в жаркой пустыне? Но этот вопрос на самом деле не вопрос, а робкое обещание несказанного счастья, а ответ — не ответ, а едва сдерживаемая радость.

Но ее голубые… — зеленые, зеленые, черт побери! — глаза смотрели испытующе-насмешливо, будто подзадоривали: а ну-ка попробуй! — ничего не обещая при этом. И он, опасаясь, что не смущенная улыбка и робкий вопрос, а звонкая пощечина и гневный взгляд станут ответом на его нежный поцелуй, терялся, краснел, путано объяснял новой сотруднице его фирмы выгоду предстоящей сделки и уходил.

Никогда еще он, властный и решительный руководитель крупной компании, не чувствовал себя таким беспомощным и робким перед женщиной…»

Алтухов откинулся на спинку стула, вытер ладонью вспотевший лоб, довольно улыбнулся.

Не так это и плохо — писать по заказу, особенно если видишь перед глазами свою любимую, красивую, единственную, которой так много еще не сказано! Какие мысли рождались, какие образы, когда ночами он думал о ней! Но при встрече он забывал обо всем, ибо хотелось лишь одного: угадывать каждое ее желание и торопиться исполнить его. Быть шутом, идиотом, лакеем — кем угодно, только бы она радостно улыбалась!

Теперь все, что не успел сказать Свете, он скажет в романе. Не надо ничего выдумывать — только успевай пиши! Это будет красивый роман… о любви бизнесмена к зеленоглазой блондинке. Ну и пусть. Когда выйдет книга, он подарит ее Свете, она поймет, о ком он думал, о ком писал; и не смущенно — а радостно улыбнется; и не спросит: зачем? — а крепко обнимет и страстно поцелует его! А Лев Константинович будет думать, что книга о его любви. Пожалуйста! Читают же мужчины любимым женщинам строки из стихов и песен, посвященных другими мужчинами другим женщинам. Грамотные писали письма возлюбленным за своих неграмотных приятелей, смелые — признавались в любви за робких. Все это уже было, было! И будет.

А с мужем Светы нужно поговорить. Сдерживаясь, не пуская в ход кулаки, объяснить этому господину: если ты хоть пальцем до нее дотронешься, я тебя из-за телохранителей, из-под земли достану, измордую, падлу!

Звонок в дверь спутал все его мысли. Они взлетели вверх: это Света? И тут же шмякнулись на грязный линолеум пола: а вдруг Валя вернулась? Потом поднялись до уровня стола: может быть, это Макс?

Алтухов распахнул дверь и с удивлением уставился на двух парней, один из которых был высоким, симпатичным, будто из телевизионной рекламы, другой же был похож на иллюстрацию к роману «Миллион лет до нашей эры».

— Вы Юрий Александрович Алтухов? — с вежливой, приятной улыбкой спросил высокий.

— Ну я. Чего вам надо, ребятки?

— Мы из советско-американского издательства «Перстень», — не переставая улыбаться, сказал высокий. — Пришли к вам с деловым предложением.

— Золотой? — спросил Алтухов, пропуская парней в квартиру.

— Что? — спросил неандерталец.

— «Перстень» ваш — золотой, спрашиваю, или медный? — усмехнулся Алтухов.

— Золотой, золотой, — сказал высокий, запирая дверь.

Алтухов не успел понять, что все это значит. В то же мгновение неандерталец резким, неожиданным ударом в солнечное сплетение заставил его согнуться пополам и следующим, снизу в челюсть, — со стоном разогнуться.

— И вправду — здоровый лох, стоит! — удивился Шурик и с размаху ударил Алтухова сомкнутыми в «замок» пальцами по левой стороне лица.

Не только удары, но место каждого, расстояние до жертвы было рассчитано, отработано, отшлифовано на тренировках в спортивном зале и в боевых стычках, поэтому считанные секунды ушли на то, чтобы свалить Алтухова на старую циновку в коридоре. Если бы он ожидал нападения, даже им, профессионалам, вряд ли бы это удалось так быстро.

Не ожидал…

Шурик резко ударил лежащего носком лакированной туфли по ребрам. Алтухов дернулся, застонал и, к удивлению нападавших, стал приподниматься. Шурик тут же опустил свой страшный «замок» на его шею.

— Кончай, — одернул его Цуцма. — Убивать его никто не приказывал. Это стоит дороже, а нам таких денег не обещали.

— Это верно, — глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание, Шурик. — Тащи его в комнату, а я займусь рукописью.

Он вошел в комнату, выдернул из машинки недопечатанную страницу, пробежал глазами и довольно усмехнулся — то, что надо! Потом быстро просмотрел содержимое ящиков стола, книжные полки на стене и, убедившись, что кроме двух десятков страниц на столе больше ничто не напоминало о зеленоглазой блондинке, свернул их вчетверо, сунул во внутренний карман легкой кожаной куртки.

Цуцма попытался было взвалить Алтухова на диван, но не смог — слишком тяжел. Бросил его на полу, вопросительно посмотрел на Шурика.

— Нормалек, — кивнул тот. — Сматываемся, Цуцик.

Радужные мыльные пузыри выплывали из непроглядной тьмы и лопались перед глазами, обжигая лицо. В голове стоял тяжелый гул, а справа в бок упиралось раскаленное острие. Алтухов открыл глаза, приподнял голову. Раскаленное острие сильнее впилось в бок, замелькали перед глазами пузыри.

Некоторое время он лежал, не двигаясь, а потом снова, но уже осторожнее, приоткрыл глаза. Рядом стоял диван. Значит, он в своей комнате, на полу. А эти парни из американского… советско-американского издательства… Черт побери! «Не российско-американского», а «советско…»! Они даже не потрудились убедительно соврать, а он все равно уши распустил, поверил! Грабители, бандиты к нему пожаловали! Но зачем? Что у него можно украсть? Пишущую машинку… Алтухов медленно приподнял голову, увидел угол каретки на столе — нет, машинку не взяли.

И вдруг словно током пронзило все тело — четыре тысячи долларов! Почти четыре тысячи! Стиснув зубы и морщась от боли в правом боку, он встал на четвереньки, потом ухватился за край дивана, подтянулся на руках, повалился грудью на диван. Полежал, собираясь с духом, и так же медленно, осторожно повернулся, сел. Ощупал левую сторону лица — похоже, ссадина или синяк, потом ребра с правой стороны — больно, надавил сильнее — терпимо, наверное, ребра целы. Хорошо они его отделали, не иначе — профессионалы. Профессионалы?! Значит, знали, зачем пришли?! Неужели четыре тысячи долларов забрать?

Алтухов несколько раз глубоко вдохнул, медленно выпуская воздух, а потом встал на ноги. Голова кружилась, но стоять можно было. И медленно идти. Он добрался до гардероба, распахнул дверцу, достал из-под вороха старой одежды зимний сапог и, затаив дыхание, сунул в него ладонь. Спустя мгновение на свет появился небольшой газетный сверток, а из него — пачка американских денег. Судя по виду — все. Ну, слава Богу! Деньги на месте. Тогда что же они искали?

Но сейчас не было сил думать об этом. Шатаясь и придерживаясь рукой за стену, он побрел в ванную, открыл холодную воду, посмотрел на себя в зеркало. Слева, между ухом и глазом темнел синяк, чуть ниже его кожа была содрана. Алтухов сунул голову в раковину. Болезненно защемила кожа на шее — и там, наверное, ссадина. Не поднимая головы, он переключил смеситель на душ и, как был в тренировочных брюках и футболке, полез в ванну.